§ 24. Таким образом, негодование у двора и молву в людях о сём пожаре утолив, начата несколько Академия в 1748 г. и большой глобус починишать новым образом, то есть всё новое делать, прилагая всякое старание. Положено великое множество казённого иждивения, и каменная палатка, где он ныне стоит, обошлась около пяти тысяч! Между тем как неудовольствие у двора охолодело, так и выстройка глобуса остановилась и в шестнадцать лет ещё совсем не окончана.
§ 25. В то же время для исполнения хотя на время по стату истребованы из синодальных семинарий, из Московской, Новогородской и Невской, около тридцати человек школьников, затем что своих при Академии воспитанных не было, кроме двух из Невской семинарии принятых, что ныне профессоры Котельников и Протасов. Начались университетские лекции и учение в Гимназии с нехудым успехом. Ректором определён в Университете по регламенту профессор Миллер. И сие продолжалось, пока истребованные из духовных школ по большой части по местам не разопределились. Между тем Миллер с Шумахером и с асессором Тепловым поохолодился и для того отставлен от ректорства, а на его место определён адъюнкт Крашенинников, как бы нарочно в презрение Миллеру, затем что Крашенинников был в Сибире студентом под его командою, отчего огорчение произошло ещё больше. Во время Крашенинникова ректорства произведены из Гимназии девять человек в студенты. Только то нехорошо сделал по совету Шумахерову, что для произведения не учинил прежде публичного экзамена, что, однако, профессор Ломоносов исправил, ибо нарекание от Крашенинникова и от студентов отвёл экзаменом, учинённым в Профессорском собрании, и новые студенты почти все явились способны к слушанию лекций, которые, однако, не продолжались порядочно, и студенты отчасти по-пустому шатались, живучи по городу в разных отдалённых местах для дешёвых квартер, отчасти разопределились по разным академическим департаментам. Четверо из старых посланы были за море. Итак, течение университетского учения вовсе пресеклось, кроме профессора Брауна[386], который читал беспрерывно философские лекции, несмотря на нелюбление за то от Шумахера и на недоброхотные выговоры и советы.
§ 26. Приведши себя Шумахер в такие обстоятельства и приготовив на свою руку в зяти, в наследники и в преемники тогдашнего асессора (что ныне статский советник) Тауберта, опасался двоих в произведении сего предприятия профессоров: старого своего соперника Миллера и Ломоносова, который тогда своими сочинениями начал приходить в знаемость. И ради того стал Шумахер на сего чинить следующие нападения. Ломоносов с самого своего приезду требовал для упражнения в своей химической науке, чтобы построена была при Академии лаборатория, но через четыре года, подавав многократные в Канцелярию о том прощения, не мог получить желаемого. И, наконец, будучи произведён по апробации всего Академического собрания и по именному указу блаженный памяти государыни императрицы Елисаветы Петровны за подписанием собственный руки, получил двора повеление и сумму на лабораторию из Канцелярии от строения по представлению барона Черкасова[387]. Для отнятия сего всего умыслил советник Шумахер и асессора Теплова пригласил, чтобы мои, апробованные уже диссертации в общем Академическом собрании послать в Берлин, к профессору Ейлеру конечно с тем, чтобы их он охулил, а приехавшему тогда из Голландии доктору Бургаву-меньшему[388] было сказано, что он при том и химическую профессию примет с прибавочным жалованьем. И Бургав уже не таясь говорил, что он для печей в Химическую лабораторию выпишет глину из Голландии.
§ 27. Между тем Ломоносов, сие о Бургаве услышав, доложил барону Черкасову, и потому выдача денег на Лабораторию приостановлена. Также и Бургав, уведав, что ему химическую профессию поручают в обиду Ломоносову, от того отказался. Сверх сего асессор Теплов, Ломоносову тайно показав аттестат Ейлеров о его диссертациях, великими похвалами преисполненный, объявил, что-де Шумахер хотел его определить к переводам, а от профессорства отлучить, однако-де ему не удалось. А как Ломоносов выпросил Ейлеров аттестат, то прислана к нему тотчас от Теплова цедулька[389], чтобы аттестат отослать неукоснительно назад и никому, к особливо Шумахеру, не показывать: в таком был он у Шумахера подобострастии. После того под смотрением и по расположению Ломоносова выстроена Химическая лаборатория, в которой он, трудясь многими опытами, кроме других исследований, изобрёл фарфоровую массу, мозаичное дело и сочинил о цветах новую теорию.
§ 28. Изобретённое мозаичное художество, кое казённым произвождением развести неохотно принимались, не хотя Ломоносов вотще[390] кинуть, просил в Правительствующем Сенате о заведении себе приватно фабрики со вспомогательными заимообразно деньгами с жалованьем крестьян, что ему и определено. А для испрошения по сенатскому представлению крестьян необходимо ему надобно было ехать в Москву, куда перед тем незадолго двор отбыл. Для сего Ломоносов просил из Канцелярии отпускного письма, но Шумахер отказал, что он без президентского позволения дать не смеет. Но как зимний путь уже стал худеть[391], и Ломоносов думал, что, может, ему также от президента отказ будет и дело его весьма продлится, то испросил он позволения из Сенатской конторы, от адмирала князя Голицына, паншорт и в Москву приехал прямо к президенту, извиняясь своею законною нуждою. Его сиятельство принял ласково и во всю бытность оказывал к нему любление. Всемилостивая же государыня благоволила подать ему довольные знаки своего высочайшего благоволения и пожаловала по желанию его деревни. Возвратясь в Санктпетербург, Ломоносов увидел в Профессорском собрании от президента оному на общее лицо реприманд[392] в ослушании. А покойник адмирал князь Голицын показал Ломоносову также вежливый реприманд от президента в форме письма от советника Теплова, что он в чужую должность вступился, отпустив в Москву речённого Ломоносова: так противны были Шумахеру его успехи.
§ 29. Блаженный памяти государыня императрица Е[лисавета] П[етровна] на куртаге[393] Ломоносову через камергера Шувалова изволили объявить в бытность его в Москве, что е. в. охотно бы желала видеть российскую историю, написанную его штилем. Сие приняв он с благодарением и возвратясь в Санктпетербург, стал с рачением собирать к тому нужные материалы. (Сочинённый первый том поднесён е. в. с дедикацией[394] в 49-м году письменный.) При случае платы в награждение по задаче ста червонцев за химическую диссертацию Ломоносов сказал в Собрании профессорском, что-де он, имея работу сочинений «Российской истории», не чает так свободно упражняться в химии и ежели в таком случае химик понадобится, то он рекомендует ландмедика Дахрица[395]. Сие подхватя, Миллер записал в протокол и, согласись с Шумахером, без дальнего изъяснения с Ломоносовым, скоропостижно выписал доктора Залхова, а не того, что рекомендовал Ломоносов, который внезапно увидел, что новый химик приехал, и ему отдана Лаборатория и квартира. Помянутый Залхов был после весьма жалок. Ибо после выезду Ломоносова из квартиры, вступил асессор
Тауберт, а Залхов долго скитался по наёмным, от Лаборатории удалённым квартерам и не мог за химию приняться. Между тем Ломоносов с ним приятельски обходился и не дал себя привести на неповинного Салхова в огорчение. А Залхов не пристал к шумахерской стороне, за что он выгнан из России бесчестным образом, ибо не токмо прежде сроку дан ему абшид, но Тауберт, будучи уже в Канцелярии членом, без спросу и согласия и без подписания своих товарищей, коллежского советника Ломоносова и надворного советника Штелина, послал промеморию[396] в Адмиралтейство, чтобы оная коллегия послала указ в Кронштат и приказала у оного Залхова отнять данный ему диплом как академическому члену.
