Цевирт Велоанфер не задумывался о смерти, Кайрел и вовсе забывал о собственной безопасности. Но теперь это даже к лучшему. Эти чары он увидел во сне больше века назад, но память об этом не растаяла после пробуждения. Защитные чары всегда давались Цевирту сложнее прочих, но именно с ними приходилось теперь работать постоянно.

Первые годы, когда Жемчужная страна ещё не оформилась в своих границах, этим видом магии занимался архимаг Тирейн. У него Цевирт Велоанфер многому научился, ведь тот в числе первых приспособился к изменённому Веринтару. Но спустя пару десятилетий Тирейн сложил с себя полномочия и исчез. Цевирт не стал искать пропавшего дроу, в ту пору было совсем не до этого. Приходилось обороняться от прилетавших с гор ледяных драконов, которым неотоняне пришлись не по вкусу. Хотя отведать пришельцев они как раз были не прочь.

«Дети, что с них взять», — говорили драконы-оборотни.

Веринтар будто растворился в эфире, полном чужой, любопытной и определённо живой магии. И здесь, на Малом Континенте, это ощущалось куда сильнее, чем на Северном, хотя там потоки были стремительны, как сама Жемчужная река. Владычица Северного Континента, Жемчужная река, действительно оказалась более благожелательной к старику Веринтару и его детям.

Земля задрожала под ногами. Каменный мост гудел и, казалось, вот-вот покроется мелкими трещинами. Цевирту тоже пришлось подняться в воздух. Синевато-белое сияние появилось как раз тогда, когда он, потеряв терпение, думал применить более разрушительные заклинания.

— Стойте, — сказал возникший перед ними маг на языке драконов-оборотней. — Малый Континент закрыт для посещений.

Дракон требовал от пришельцев немедленно уйти, так как не сомневался, что враждебная и разрушительная магия направлена именно на них. Ни у Цевирта, ни у Лонсии не нашлось, что возразить.

— Так что же это было? — спросила она. — Под землёй, — но, уловив мимолётную мысль дракона, поправилась: — В камне?

— Да просто сама земля против вас, поймите наконец!

Да, так и есть, но что-то ещё. Что-то живое. Не земля, даже если допустить у здешней земли уровень Веринтара. На изнанке того вечно копились тёмные духи, которых некоторые маги пытались использовать в неблаговидных целях. Иногда они сами становились заложниками этого всепоглощающего отчаяния и вечного голода. Они сходили с ума, а потеряв разум, лишались и человеческого облика. Через бреши, которые Стражи не успевали заделывать, они проникали на лицевую сторону материального мира и доставляли множество бед его обитателям.

Дракон думал о чём-то подобном, пусть и более размытом. Тут что-то проще и одновременно сложнее.

«Вирфер, — мысленно обратилась Лонсия к супругу. — Оно ведь появится внезапно и сразу исчезнет, а Фарида считает, что они видели демоницу».

«Если это действительно демоническая энергия, она пройдёт через петли любых защитных чар. Но всё же отклоняющие заклинания должны сработать».

«Но Фарида могла ошибиться, — заметила Лонсия. — Та колдунья, кем бы она ни была, могла проникнуть в числе незваных гостей».

Лонсия вспомнила барельеф на одной из стен в замке Мланереса, изображавший бой между летающими драконами, извергающими пламя, и людьми с копьями. Изображение было старым, из времён, когда о неотонянах тут еще и не слышали. Драконы-оборотни принимали человеческий облик уже тогда. И далеко не всех из них устраивала внешность гуманоидных рептилий.

Сам Мланерес утверждал, что не возвращался к драконьему облику уже две тысячи зим. С тех пор, как проснулся после долгой спячки и понял, что не способен не только поднять крыла, но даже оторвать голову от земли. Тогда, говорил Мланерес, когда весь материк был уже не домом, а только каменистым лежаком, он и решился на позорный шаг: превратиться в одного из заклятых врагов — гума. Тогда Лонсия решила, что он говорит об антарах, но мыслеобразы прогоняющего их ящера заставили её думать в другом направлении.

Мланерес, несмотря на светлые волосы, не был похож на антара. Да, он был так же высок, но глаза его были серыми с желтизной, а кровь — красной. Лонсия считала, что дело в его драконьей природе, но теперь она поняла, что, говоря о гумах, он имел в виду какой-то определённый человеческий вид.

— Я слышал, на Таре гумы истребили остальные человеческие виды, — сказал однажды Млалерес. — Но вы всё-таки не гумы, и мы не станем судить о вас по ним.

В общем, с этого ведь и началась их дружба с драконом, никогда не принимающим свой истинный облик. Эх, если бы она тогда хотела слышать и понимать, может, они, неотоняне, лучше понимали бы Планету.

— Пропусти их, — прозвучал низкий, словно шёпот земли, голос. — Ты же видишь, что происходит.

Цевирт и Лонсия вошли в тёмный зал, но стоило дверям захлопнуться, как загорелся огонь в камине. Мланерес поднялся с кресла, оказавшегося единственным тут предметом мебели, и вышел навстречу. Вид у человека-дракона был усталый, но совсем не заспанный. А серый балахон только добавлял его облику какую-то тяжесть.

— Я уже подумал, что это вы подняли такой шум, — заметил он.

— Отчасти так и есть, — ответил Цевирт.

— Сколько здесь живу, никогда такого не слышал.

— Это началось сейчас?

— Уже несколько лет, но раньше было тише. Справлялись своими силами.

— Мы не наблюдали ничего подобного с тех пор, как гумов выгнали с Ану.

— Скажите, кто такие гумы? — спросил Цевирт, нигде ранее не слышавший подобного названия.

— Были до вас другие, — дракон мотнул головой в сторону барельефов. — Постоянно воевали, не столько с нами, сколько друг с другом. Страшные вещи творили, даже река Южного Континента, где они жили, ушла. А главное — приходили они через созданные антарами врата. К счастью, магов среди них не было, иначе бы ещё долго в нашем мире не было спокойствия.

— А это не может быть их местью? — нахмурился Цевирт.

— Сомневаюсь, — ответил Мланерес. — Срок им дан ещё меньший, чем антарам. Да и о какой памяти поколений можно говорить среди нескончаемых междоусобиц?

— Но если это не они, — спросила Лонсия, — то кто?

— Гумов больше нет, к огромной радости. Их не любил никто, и антаров тоже, потому что они становились на сторону гумов. Но даже в те далёкие времена вонючие гумы были не самым страшным. Рано или поздно многие из нас принимали человеческий облик, и тогда мы оставались врагами людей по рождению, но не знали пощады к нам и бывшие союзники: сильфы, тритоны, саламандры, тролли. Они преследовали нас повсюду. Саламандры не могли убить нас своим ледяным касанием, как недолго живущих гумов или антаров, и они, как и тритоны, не особо стремились искать рептилоидов-«предателей», а вот с ящерами, сильфами и троллями было сложно. Иногда ведь кажется, что они повсюду, особенно последние. Так или иначе, антары перекрыли ворота на Тару.

«Понимаю твои сомнения, — безмолвно обратился Мланерес к Лонсии. — Пусть он был хорошим человеком при жизни, неизвестно, что управляет им после смерти».

«Я надеялась получить какие-то ответы, а не увеличить сомнения», — вздохнула Лонсия.

«В этой суете ты бы даже не вспомнила меня», — отметил Мланерес.

При всём желании Лонсия бы не смогла бы ему в этом возразить. Но этого было и не нужно. Единственное, та мысль, к которой он её подводил, её как менталистку задевала.

«Я под его влиянием?» — спросила она прямо.

«Не знаю, смотря что считать таковым, — ушёл от ответа Мланерес. — А вот слова твоей старшей дочери… Принадлежали ли они ей на самом деле?»

«Но зачем тогда нам встречаться с тобой?»

«А так ли важна в его планах именно наша встреча? Сомнения, как ты заметила, ответов не прибавляют».

Глупо было рассчитывать разгадать все тайны. Но всё же Лонсия не могла избавиться от чувства досады. Казалось, ответы скрываются за углом, но успевают ускользнуть раньше, чем их заметят. Как бесконечная игра в прятки, которую невозможно выиграть.

Мланерес что-то недоговаривал. Эрлар тоже. Оба всегда были искусны в манипуляции сознанием. В призрачном облике антар стал недоступнее, чем когда-либо. И ни тот, ни другой не пожелали принести мир в последний час. Что им стоило избавить от тревог тех, кто уже перед пропастью?