Призраки что-то требовали, но делали это одновременно и вразнобой. Не сказать, что они говорили громко, но при этом будто поглощали остальные звуки. Так что, когда Цевирт чуть отодвинул кресло под собой от стола, скрипа он не услышал, Лонсия так же бесшумно смяла бумажку, попавшую ей под руку. Следом открылась дверь, пропуская в полупрозрачную толпу чёрного мага.

— Я так и не понял, что им надо, — сказал Миэн вместо приветствия, или остальное просто заглушило возмущение привидений. — Я сказал, что создать уютный садик или рощицу мне вполне по силам, но они отказались. И всё-таки вы были правы.

— Жемчужный Замок наш, — заявили привидения. — И не думайте, что сможете выгнать нас из дома.

— Так давайте мирно сосуществовать, — обратился к ним Цевирт. — Нам нечего делить.

— Что-то пробудило нас ото сна, — произнёс призрак. — Убийство лишь стало первым событием, что мы увидели, проснувшись.

Цевирт прожил в Жемчужном Замке триста лет. Он знал тайные ходы, места искажений пространства-времени и другие не особо приятные тайны, спрятанные за белыми стенами, но всё-таки считал, что большинство помещений вполне приемлемы для жизни. А вот Видара Ри считала, что даже места незначительного влияния могут нанести людям непоправимый вред.

— Так почему ты всё ещё с нами? — В льдисто-голубых глазах царя читалось удивление, когда она решила высказаться по этому поводу в первый раз.

— А разве мне есть куда идти, мастер Кралларейве? — спросила девушка. — К тому же, как магистр Академии, я не могу надолго отлучаться.

— Мне бы хотелось, чтобы ты была послом в Янтарной стране, — сказал Цевирт Велоанфер.

— Туда и отправлюсь, — ответила Видара, — если хоть один из них выйдет из тени.

Сто лет прошло, а этот день так и не настал.

***

Она слышала, как говорят стены. Гул их голосов сливался в единый хор, и в этих звуках была своя особая жутковатая красота. Но для того, чтобы выделить какую-то тему, приходилось прилагать огромные усилия. Одно глушилось, другое отражалось множество раз, переливалось и искажалось. Некоторые голоса даже показались Фариде знакомыми, но поначалу она не придала этому значения. Она будто скользила по незримой плоскости, пересекая границы слоёв, одни давались легко, потому проскальзывались почти мгновенно, в других не было даже плоскости, по которой можно двигаться, поэтому приходилось довольствоваться случайными потоками и уступами. Это было странное чувство. Простое и понятное на уровне ощущений, но сложное и запутанное для восприятия.

Фарида слушала, но ей казалось, что звук движется внутри её самой. Ощущения движения и покоя перемешались. Восприятие было обострено до предела, но путалось в простых понятиях. Воля её теперь направилась на то, чтобы узнать, о чём говорит камень. А в его созвучии Фариде слышался и её собственный голос. Это открытие заставило задуматься, вот только мысли приходили странные.

Девушке чудилось, что камень дразнит её. Говорит её голосом, повторяет то, что она сама произносила когда-то.

«А может, — предположила Фарида, — это потому, что стены не говорят, а только запоминают сказанное? Их слух стал моим?»

Это открытие заставило слушать внимательней, но мысли текли куда-то, пытаясь что-то извлечь из недоступных в этот миг глубин памяти. И вот среди то приближающихся, то отдаляющихся созвучий Фарида уловила обрывок разговора. В то же мгновение всё её стремление сосредоточилось на них.

Теперь, когда Фарида воспринимала лишь эти голоса, другие звуки превратились в неясный шум. Они что-то тихо обсуждали, но девушка довольно быстро вникла в суть. Если слова Цевирта распознавались достаточно хорошо, то голос Лонсии едва-едва пробивался.

Цевирт Велоанфер рассказывал про служителей матери-земли Эльвандарай, покровительницы суши и жены повелителя океанов Янтеви, вместе с которым они покровительствовали над природой Неотона. Помимо дара исцеления эта богиня давала своим послушникам возможность принимать обличие любого сухопутного зверя. Раньше Фарида не знала о легенде, согласно которой Энтив до того, как сама стала богиней, тоже была жрицей Эльвандарай. Именно благодаря этому Светлую часто изображали рядом с различными животными, в основном травоядными. Лонсия заметила, что в последние годы перед Катастрофой жрецов матери-земли практически не было. Отец согласился, припомнив, что за свою жизнь видел лишь одну служительницу Эльвандарай, Иссару Миртрей из Тэринии, а вот во время своего предыдущего, первого воплощения, когда он был Кайрелом, их было значительно больше, чем служителей Лаиса в последние годы перед Великой Катастрофой.

Фарида задумалась. Она не могла понять, где именно находится и видит ли что-то перед собой, или же это слух порождает в сознании изображение. Это было слишком на что-то похоже, и Фарида вдруг поняла, что спит. Это объясняло, почему всё в её голове так смешалось, а связи настолько условны. Она ощутила разочарование, но всё же некоторое время пыталась ухватиться за ускользающую твердь. Но то, что казалось камнем, рассыпалось в песок. Звуки потеряли чёткость и стали сливаться друг с другом. В конце концов они потонули где-то, не то в неведомых глубинах сна, не то в толще стен.

Голубоватый свет портала прорывался через волокна плотной ткани и выхватывал силуэт сидящего рядом сфинкса.

— Ты жива? — лишь обеспокоенная интонация могла оправдать глупость, с точки зрения Фариды, вопроса.

Сфинкс всё ещё придерживал девушку за плечи, но уже перестал трясти. Подвеска-капля, теперь не спрятанная под одеждой, билась синим и золотистым светом.

— Ты не дышала, — пояснил Ленц, видя её недоумение. — Может, уйдём отсюда?

— Нет, — Фарида потёрла виски. — Хотя ты можешь уйти. Я должна сделать всё возможное.

— Что именно? — Ленцу хотелось узнать как можно больше о предприятии, в котором оказался участником.

Фарида посмотрела в сторону. Возможно, знай она, как следует поступить, Фарида смогла бы ответить и не чувствовала бы себя настолько глупо.

— Я не могу читать мысли, — продолжил Ленц. — Я просто ничем не смогу тебе помочь, если ты продолжишь молчать. Так мы можем годами бродить здесь, но так и ничего и не найти.

Фарида, пытаясь привести в порядок мысли, схватилась за голову, но ощущала лишь внешнюю тяжесть и внутреннюю сосущую пустоту. Она, ухватившись за ускользающую мысль, спросила:

— На Неотоне сфинксы служили богам? Например, Эльвандарай?

— По правде говоря, не знаю, — Ленц, несколько обескураженный вопросом, задумался. — Но это было бы странно.

— Почему странно? — удивилась Фарида, обретая наконец связь с настоящим.

— Странно служить каким-то богам при живом создателе, — улыбнулся Ленц.

Фарида не нашла, что возразить, но напомнила вирису, что Бризариса долгие годы считали погибшим.

— Это другие считали, — ответил Ленц. — А сфинксы всегда знали, что он жив.

— Скажи, ты разбираешься в демонах?

— Сначала призраки, теперь демоны… — покачал головой Ленц. — Какие ещё будут догадки, девушка с саламандрой?

— А давно вы занимаетесь саламандрами? — ухватилась за эту фразу Фарида.

— Мы ими не занимаемся, — ответил Ленц. — Слишком специфичный материал.

— А кто тогда занимается? — Фарида нахмурилась.

— Такие, как ты, — ответил сфинкс и пояснил: — Нестареющие.

Это звучало вполне складно, вот только небольшая деталь не давала девушке покоя.

— Она была в вашем шатре, — призналась Фарида. — В стеклянной банке… Или будет.

— Даже если так, — задумчиво протянул Ленц, — ни я, ни Фоу к этому отношения не имеем.

Фарида хотела спросить уже о посохе, но передумала.

Но девушка знала, что сделает всё, чтобы события страшного утра не произошли.

— Фарида, — серьёзно сказал ей Ленц. — Так как шлем у нас, я вполне могу найти Миэна Элуниара.

— Не надо, — махнула головой девушка. — Справимся без него.

***

По отдельности они не представляли собой ничего особенного. Просто подарки, нацеленные стать памятью о предпоследнем дне рождения. Светильники, особенно необходимые тёмной зимой. Свойства их сочетания девочка заметила не сразу, а где-то спустя месяц, и тогда это привело её в полный восторг.