А в следующее мгновение там можно было увидеть силуэт очень высокого человека в чёрном одеянии с капюшоном, который, тяжело опираясь на посох, побрёл в сторону створчатой узорной двери, ведущей в большой, уже полностью прозрачный зал.

Врата отворились, стоило к ним приблизиться, и захлопнулись за спиной. Белый зал был заполнен скульптурами из застывшей кристально-чистой воды. Перед путником предстала сцена охоты. Стая волков гнала оленя. Большие ветвистые рога касались листвы молодых деревьев.

Опираясь на увитый лозой посох, странник прошёл под арками, созданными переплетением крон вековых дубов. Из-за некоторых стволов выглядывали любопытные мордочки оленят, а в корнях одного из деревьев-исполинов притаилось целое заячье семейство. На такой же прозрачной, выступающей из стены скале восседал лев, а снизу на него глядели львицы и львята. Чуть в стороне он заметил склонившегося над поверженной косулей и обнажившего острые клыки леопарда. Пятна-кольца представляли собой небольшие углубления на поверхности льда, и незваный гость, опираясь на посох, нагнулся, коснувшись закованными в латную перчатку пальцами одного из них.

— Нравится? — женский голос разнёсся по ледяному залу, многократно отражаясь от поверхностей.

Он поднял голову к высоким сводам, но взгляд его был скрыт густыми чёрными тенями в глазницах зеркального черепа. Потолок шестью гранями уходил вверх, соединяясь в высшей точке.

— Да, — прозвучало в ответ что-то, больше похожее на тихий скрип, чем на человеческую речь. — Но жизни здесь не вынес даже я.

— Жизнь? — в хрустальном голосе послышалась то ли усмешка, то ли просто сомнение.

— Прозябание, — легко согласился колдун. — Но такое безумие не по мне.

— Безумие? — Голос стал более звонким и более твёрдым. — Говорящая мумия смеет меня в чём-то упрекать?

— Да разве ж это упрёк? — Он издал непонятный шелест, в котором можно было угадать сдавленный смех.

Данна появилась напротив, спокойно и несколько надменно глядя на него прозрачно-голубыми глазами снизу вверх.

— Кто бы ты ни был и что бы ни искал в моих владениях, чёрный маг, но сила твоя здесь бесполезна.

Одежды, что могли показаться чересчур лёгкими для ледяного дворца, при этом делали фигуру девушки призрачной, оставляя положенную материальность лишь голове, увенчанной серебристо-белой диадемой с крупным бриллиантом во лбу, изящной шее, линии ключиц и кистям рук.

— Ни моя сила, ни её истоки роли не играют, — произнёс он. — Я пришёл поговорить о твоих сёстрах.

Контрастом к общей белизне облика Данны были её угольно-чёрные тонкие брови, длинные ресницы и волосы, волны которых достигали пояса.

Тот, кто хоть раз видел царскую семью Жемчужной Страны, без сомнения бы отметил, что из всех трёх сестёр Данна более других была похожа на своего отца. Но колдун подумал вовсе не о погибшем монархе, в котором узнал Кайрела. А об Имирин, сестре того самого Кайрела, с которой он так и не смог найти общий язык.

— О сёстрах? — тихо переспросила она, подняв руку, чуть не касаясь зеркальной поверхности его маски. — Я не знаю, кто ты.

Душа выбирает тело, в котором ей удобно, и странник прекрасно помнил её в другом качестве, под другим именем. И теперь перед ним была всё та же эльфийская дева с сердцем ледяного дракона. Ничего не изменилось, ни душа, ни дух, пусть Данна и не помнила событий предыдущего воплощения. И теперь её сущность огранилась, приобрела законченный вид. То, чего не хватало эльфийской деве Имирин, пытавшейся быть белым магом, но так и не уяснившей истинного значения своего выбора. Девушке, прожившей долгую жизнь и принявшей бесславную смерть в городе-призраке. Жаль, он не видел лица Имирин, когда она узнала, что тот, кого она считала своим врагом, выбрал её своей преемницей.

Недолго длился их разговор, но во время него холод незаметно проник в почти обезвоженное тело, найдя материал для создания прекрасных ледяных кристаллов.

— Вода и ветер… — тихо, но отчётливо произнесла Данна. — Вот, значит, как…

Обездвиженный странник, постепенно теряя способность что-либо воспринимать, мог лишь отстранённо наблюдать, как удаляется маленькая чёрно-белая фигура повелительницы этих мест.

***

— Этот замок строился не для того, чтобы стать чьей-то тюрьмой! — возмутилась эльфийская волшебница, вбегая в кабинет брата. — Пусть в Жемчужном устраивают, что хотят!

— Осторожно! — закричал заклинатель, отрываясь от работы, — не наступи на трактат Архимага Тирейна, я ещё к нему не приступал! — И когда сестра испуганно поглядела под ноги, уже спокойно ответил: — Служба подразумевает следование приказам.

— Царь мёртв, — раздражённо заметила девушка, — да и царица тоже.

Она не могла ни понять, ни принять такое отношение от родного брата, потому, громко хлопнув дверью, выбежала из его комнаты.

— Не царь, так совет, — пожал плечами эльф. — Какая разница?

***

Невидимый для глаза ветровой элементаль заставлял пламя огненного чуть отклоняться. Голос, отражаясь от каменных стен, порождал жуткое низко гудящее эхо, но, стоило Фариде замолчать, ей стало казаться, что безмолвие сжимает её голову в тиски. Уже дважды она оказывалась под толщей камня. Но если пещера Элатема была настоящей, то подземелье чародейской лавки — искусной иллюзией. И мысль о полной неспособности противостоять внушению уязвляла едва ее ли не сильнее, чем-то положение, в котором она оказалась.

«Что не гнётся, то ломается».

— Ну да, — негромко согласилась она, обернувшись к стене и слегка постучав по кирпичу согнутым пальцем. — Главное, нужно сохранить рассудок. Я ведь ещё не сошла с ума?

«И с чего ты так решила?» — усмехнулся голос.

— Что ж, во всяком случае, есть с кем поговорить, — успокоила себя Фарида. — А вообще, невежливо отвечать вопросом на вопрос.

Отозвав элементалей, девушка уже в полной темноте прикрыла глаза и, стараясь отбросить все лишние мысли и переживания, прислонилась спиной и затылком к стене.

Стихия, что может быть как твёрдым монолитом, так и сыпучим песком, многое могла рассказать, но, чтоб услышать её, нужно иметь терпение… и здоровье.

Когда-то считалось, что элементалисту может быть подвластна лишь одна из четырёх стихий, и редко когда маг обнаруживал у себя склонность к ещё какой-нибудь. Но взгляд на этот способ воздействия на окружающий мир был пересмотрен ещё за столетие до рождения Фариды.

До Великой Катастрофы общепринятой считалась Теория Противоположностей, в которой выделялись пары совместимых стихий и пары враждебных. Считалось, что можно объединить ветер и воду, огонь и ветер, камень и воду и даже огонь и камень, но при этом камень и ветер или огонь и вода относились к непримиримым. Теперь же всё больше специалистов придерживалось взглядов, что все элементы имеют общую природу, а усиливает или ослабляет применение одной стихии использование другой — напрямую зависит от мастерства того, кто пытается это сделать. И этот постулат стал ещё одной ступенью к примирению двух веками противоборствующих лагерей: волшебников Сайвернии и элементалистов Ливении, ведь он в очередной раз подтверждал основное правило Магии Веринтара.

Не так важно, как делается, как-то, что делается и, самое главное, кем. Кто-то когда-то сказал ей, что не существует равноценных вещей, а попытка доказать обратное приводит лишь к самообману. Нельзя обменять одну жизнь на другую, как нельзя присвоить чужую смерть.

— К чему такие мысли? — проворчала Фарида, весь настрой которой улетучился. — Не мешай!

«Ты сама себе мешаешь».

— Проклятье! — Девушка вскочила на ноги, и над её головой зажёгся огонёк.

«Не кричи, мышей распугаешь».

— Тут есть мыши? — удивилась Фарида.

Узелок вдруг развязался, и жемчужный кулон соскользнул, упав и с характерным звуком ударившись об камень, подпрыгнул и покатился по полу, застряв в щели. Девушка склонилась за ним, и в этот миг раздалось высокое щёлканье, треск и низкий гул.

Пол перестал быть твёрдым и неподвижным, он просто уходил из-под ног, а с потолка сыпались песок и камни. Фарида сосредоточилась на том, чтобы её ничем не придавило.