— Почему? — вопрос прозвучал по-детски, но Алистеру вдруг стало жизненно важно услышать ответ.

— У вас есть характер, сэр Алистер, — голос герцога приобрёл такие свойственные ему фривольно-жеманные нотки. — Причём тот его редкий тип, который так меня пленяет и который я уже отчаялся найти. Вас нужно завоевать, чтобы вам покориться.

Герцог сделал выразительную паузу. На лице его застыло привычное насмешливое выражение, а в глазах — напряжённое выжидание, и Алистер, не зная, как реагировать, в замешательстве молчал. Витиеватые слова герцога были ярчайшим примером того, что Алистер пытался ему втолковать: серьёзный посыл в легкомысленной оболочке, — и Алистер терялся в догадках: то ли герцог говорит всерьёз, то ли так тонко насмехается над тем, в чём его только что обвинили.

— И вот сейчас, когда ты наконец свободен, — герцог, не скрывая досады, вздохнул — видимо, он рассчитывал на определённый ответ — и посерьёзнел, — меня по-настоящему накрыло. А знаешь почему?

Алистер, вконец растерянный, хранил непроницаемое молчание, да герцог и не ожидал ответа, потому что тут же продолжил — быстро, отчаянно, порывисто, словно опасался, что ему не дадут высказать всё, что он хочет:

— Потому что пока ты был с ним, я понимал, что шансов у меня никаких, вот и не позволял себе «чего-то большего». Это была… защитная реакция. Чтобы, если мой порыв не оценят — а я знал, что его не оценят, потому что от таких, как он, не уходят, — я мог сделать вид, что не очень-то и хотелось. И едва это препятствие исчезло, то чувство, которое я подавлял в себе все эти годы, захлестнуло меня с головой.

Герцог умолк — видно было, что его признание стоило ему немалых усилий, — и беспомощно огляделся, словно искал опоры. Не найдя, что искал, он решительно подтянул штанины и опустился на пыльный пол.

— Я не могу без тебя, Алистер, — просто, с тихой обречённостью в голосе сказал он, прислонившись спиной к стене и вытянув вперёд свои длинные стройные ноги. — Вот как ты не можешь без него, так я не могу без тебя.

Алистер стоял ни живой ни мёртвый — готовая статуя для будущей галереи, — боясь сделать неверный шаг и сказать неверное слово.

— До тебя я думал, что он был первым и единственным, — прикрыв глаза, с усталой отрешённостью продолжал герцог, — и ничего даже близко похожего со мной больше никогда не случится. Но любовь — не ветрянка: раз перенесённая, от рецидива не защищает. Сейчас я чувствую к тебе то же, что когда-то чувствовал к нему. Но есть одно существенное отличие: моё помешательство им было вызвано тем, что он был первым. А тобой — тем, что ты единственный. — Герцог тряхнул головой, но тут же уставился в паркет перед собой, всматриваясь в его рисунок. — Влечение к нему — плод юношеских фантазий, а к тебе — жизненного опыта. До него я не знал никого, а после — узнал слишком многих. Мне есть с кем сравнить, Алистер. И сравнение не в его пользу. А в твою.

Герцог поднял голову, их глаза на мгновение встретились, но Алистер тут же отвёл взгляд.

— И в твою, как ни странно, тоже, — едва слышно произнёс он, присаживаясь рядом. — Просто… уже слишком поздно. Если бы ты сказал… доказал это тогда… Думаю, у тебя… у нас был бы шанс… — Алистер подтянул ноги, сцепил руки в замок на полусогнутых коленях и, уткнувшись в них лбом, умолк. Герцог ничего не ответил, и Алистер, собравшись с духом, продолжил, не поднимая головы: — Был момент, когда я… колебался… Но за эти пять лет я слишком сильно… погряз в нём. Я не уверен, что ты… что кто-нибудь сможет вытащить меня из этой трясины.

— Алистер… — Герцог несмело коснулся его плеча. Алистер его не оттолкнул. — То, чего мы оба ждали от него, мы можем получить только друг от друга.

— Генри, я… пока не готов.

— Я понимаю. — Герцог неспешно провёл ладонью по его волосам. — И не тороплю. То, что я хотел узнать, я узнал. И готов ждать, сколько понадобится.

Они сидели, обнявшись, на полу в абсолютно пустой галерее. Риэлтор, безошибочным чутьём одарённого дельца почувствовав свою неуместность, давно ушёл, напомнив о себе лишь едва слышным скрежетом вставляемого в замочную скважину ключа, который он им оставил. За огромными панорамными окнами садилось, так толком и не показавшись за день, бледное английское солнце.

— Мне кажется, надо брать это помещение, — вечность спустя нарушил молчание Алистер. — Есть здесь что-то такое в воздухе.

— Мои мысли, — улыбнулся герцог, обнимая его за плечи.

— Спасибо за этот вечер. — Герцог сжал руку Алистера, их пальцы переплелись. Герцог впервые не пытался его поцеловать. Алистер впервые не отстранился.

— Спокойной ночи, герцог.

— Исключено, сэр Алистер. Разве я могу быть спокоен, когда думаю о вас?

Алистер прикусил улыбку и порывисто чмокнул герцога в губы.

— Это чтобы вам лучше думалось, герцог.

Пока застигнутый врасплох и вконец растерянный герцог приходил в себя, Алистер мягко высвободил свою руку, подмигнул ему и, поднявшись на ноги, направился к выходу. Герцог, не вставая, проводил его долгим задумчивым взглядом и продолжал сидеть ещё долго после того, как он скрылся за дверью.

3.

— Сэр Алистер, я бы хотел пригласить вас на следующие выходные погостить в моём поместье.

Стоял погожий воскресный день — осень в этом году выдалась ранняя, но тёплая и сухая, и герцог с Алистером после обильно-ленивого бранча в «The Berkeley» отправились на прогулку в соседний Гайд-парк. Вдоль Серпантина они неспешно дошли до Итальянских садов.

— Герцогиня Бедфорд, надеюсь, тоже будет?

— Разумеется. Мы же не будем говорить ни о чём таком, чего нельзя сказать в присутствии леди?

— Разумеется.

— Вы, кажется, разочарованы, сэр Алистер?

— Ничуть, герцог. Чтобы разочароваться, надо сначала очароваться.

— А вот Кристиан не сможет приехать.

— Кристиан?! — Алистер бросил недоверчивый взгляд на герцога. У герцога было виновато-досадливое лицо человека, нечаянно сболтнувшего лишнее.

— Мой сын, — скупо пояснил он.

— Вижу, призраки водятся и в вашем поместье, герцог.

— Самое забавное, — губы герцога слегка дрогнули, — что он действительно на него похож. Внешне вылитый я, а характером весь в него — такой же непримиримый бунтарь-максималист, идеалист и харизматик.

— Не удивительно, — усмехнулся Алистер, поддев носком ботинка крупный камушек, невесть откуда взявшийся на гладкой асфальтовой дорожке. — Телегония. Научно доказанный факт.

— Или, попросту говоря, nomen est omen. — Лицо герцога озарилось такой светлой мягкой улыбкой, что Алистер устыдился своей подколки. — Он очень славный мальчик. Иногда я думаю, что не прогадал, поменяв одного Кристиана на другого.

— Я видел вас в Итоне… несколько раз. Похоже, вы отлично ладите.

— Это как посмотреть, — рассмеялся герцог. — Кристиан, как Кристиан: если ему не перечить, он милейший парень. Но в целом — ты прав, мы с ним — не разлей вода.

— Повезло с отцом, — вздохнул Алистер.

— Хотелось бы надеяться. — Голос и черты лица герцога приобрели то знакомое уже Алистеру выражение, которое безошибочно свидетельствовало о том, что герцог сейчас ударится в воспоминания. Герцог оглянулся в поисках скамейки и, заметив одну свободную рядом со старым клёном, направился к ней. Алистер последовал за ним. Они присели, и Алистер откинулся на прогретую солнцем деревянную спинку, приготовившись слушать.

— Мне был двадцать один год, — начал герцог, сосредоточенно, как в прошлое, вглядываясь в фонтан напротив, — у меня был титул и огромное состояние, и никого, кому я был бы нужен сам по себе. И я потерял единственного человека, который был нужен мне. Дядя хотел «выбить из меня эту дурь», лорд Стентон — породниться с Расселами, а его дочь — стать герцогиней. Я же, потеряв всё, не хотел ничего. И как всякий человек, у которого нет собственных желаний, я был обречён исполнять чужие. Меня скоропостижно женили.