— Вот ты мне скажи, — взвился Алистер. — Чего ему не хватает? За чем он гонится? Что ему ещё надо?!

— Если б знал, сам бы дал ему это, — огрызнулся Дэвид и, раздосадованный тем, что позволил втянуть себя в этот разговор, тут же свернул к исходной теме: — И знаешь, я — как и остальные, думаю, тоже, — видел в нём не гибрид кошелька с дилдо. А он во мне — не только упругую задницу.

— Извини, — повторил Алистер.

— Хотя от денег тоже не отказывался. Потому что с его стороны это было подарком, а не оплатой. Ты вот сейчас так презрительно воротишь нос от «продажных хаслеров, которым от него только одно надо». А сам ты кто? Ты же тоже живёшь за его счёт.

Лицо Алистера исказилось от холодной ярости.

— Только потому, что я был вынужден уйти из дома из-за него! То, что я получаю от него, всего лишь справедливая компенсация того, чем я пожертвовал ради него. На момент встречи с ним я ни в чём не нуждался. И спать я с ним стал уж точно не из-за денег.

— Я, Ал, тоже. Это так, к сведению. Чтоб не забывал, что чувства бывают не только у нежных и возвышенных принцев.

— Я уже извинился. Дважды.

— Ладно, проехали.

Некоторое время пили молча. Каждый о своём.

Сейчас, как никогда, Алистер чувствовал своё тотальное одиночество. Не потому, что у него не было ни одного друга. А потому, что даже если бы друзья у него и были, он никогда бы не решился рассказать им об истинной причине столь бурной реакции на поведение Кристиана. Причина эта была столь ужасна и постыдна, что сознательно он даже самому себе не решался в ней признаться. Причина была сослана на задворки сознания, откуда, брошенная и беспризорная, она могла в полной мере вести свою разрушительную подрывную деятельность. Причина эта состояла в том, что любое внимание, которое Кристиан уделял кому-либо ещё, означало, что он, Алистер, не настолько хорош, как ему хотелось бы. И если бы избранник Кристиана был объективно (то есть в глазах Алистера) чем-то лучше его, Алистер смог бы это понять — как подтверждение того, что в глубине души он и сам знал: он никчёмный, а значит, никому не нужный, и уж куда ему тягаться с таким. И всё же, несмотря на сильнейший комплекс неполноценности, были люди, по сравнению с которыми Алистер, по собственному мнению, стоял на голову выше. Например, безымянный хаслер с безымянного показа безымянного дизайнера. И вот то, что Кристиану он был интересен, означало, что такой, никчёмный даже по меркам Алистера, парень чем-то лучше его, Алистера. Мысль эта Алистеру была невыносима настолько, что, казалось, была несовместима с жизнью. Зачем нужна жизнь, в которой даже подиумный потаскун лучше его?

И Кристиан, с завидным садистским постоянством называвший одержимостью то, что сам Алистер искренне считал любовью, кажется, об этом догадывался, а может, даже знал. Извинение Кристиана нужно было ему не как подтверждение любви, а как доказательство того, что он, Алистер, ошибался — в своей окончательной никчёмности. Это означало бы, что им дорожат, а значит, он всё же что-то значит, не только для Кристиана — вообще.

По этой же причине у герцога Бедфорда не было шансов. Он, несмотря на всё своё богатство, положение, титул, внешность и остроумие, был неудачником. Таким же неудачником, как сам Алистер. Даже хуже — раз, несмотря на всё это, Кристиан его бросил. А снизойти к неудачнику значило самому расписаться в своём полном и безоговорочном поражении. Если бы герцог в своё время сам бросил Кристиана, Алистер бы ещё… подумал. Особенно сейчас. Но герцог этого не сделал. И думать здесь было не о чем.

— Дэйв, это правда? — Алистер первым нарушил молчание, и голос его звучал глухо. — Он действительно… с ними чаще, чем со мной?

— Ну-у-у, — уклончиво протянул Дэвид, — он очень избирателен в этом плане и спит далеко не с каждым моделькой, как это могло бы показаться.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Ал, ну включи ты мозги! — выпалил в сердцах Дэвид. — Вы с ним встречаетесь практически каждые выходные, так?

Алистер кивнул.

— И как? Количество и качество тебя устраивает?

— Более чем. — Лицо Алистера хранило непроницаемое выражение, но в глазах мелькнул слабый огонёк.

— Ну вот, — воодушевился Дэвид, — а ему, заметь, далеко не двадцать. Думаешь, он был бы способен на такое, если бы каждую ночь на неделе совершал Геракловы подвиги?

По лицу Алистера пробежала заметная тень облегчения. Уголки его рта чуть дёрнулись. Но радовался Дэвид рано, потому что Алистер тут же помрачнел:

— После того как мой отец узнал про нас и я ушёл из дому, он три месяца жил со мной в Англии. И никакой разницы между выходными и буднями я что-то не заметил.

— Ал! — не выдержал Дэвид. — Ну не моногамен он! Как, впрочем, и я, и ты, и любой из нас.

— А я — да!

— Значит, тебе пора подумать о смене пола. — Дэвид ловко увернулся от пролетевшей в миллиметре от его виска диванной подушки.

— Радуйся, что он такой любвеобильный. Будь он ничем не примечателен в этом плане, тебе бы вообще крохи оставались.

— Иногда мне хочется, — задумчиво сказал Алистер, — чтобы он стал импотентом.

Дэвид от неожиданности прыснул.

— А ты страшный человек, Ал.

— Не со зла и не из мести. Моё отношение к нему не изменилось бы. Зато от него отвалилась бы вся эта шелупонь, и он наконец стал бы только моим.

— Отличный план, — ухмыльнулся Дэвид. — Но ты не учёл одного. Он, как истинный джентльмен, сам бы тогда тебя бросил, чтобы ты не жертвовал собой ради «инвалида».

— Да, он такой, — эхом отозвался Алистер. — Об этом я не подумал.

— К тому же, — Дэвид опять посерьёзнел, — рано или поздно это случится. А пока не случилось, получай удовольствие сам и не мешай получать ему, — подытожил Дэвид и вопросительно покосился на бутылку с виски. Алистер молча помотал головой.

— The mission is impossible, — глухо произнёс он, уставившись остекленевшим взглядом в окно. За окном занимался рассвет. — Я к нему не вернусь. Если он не извинится.

— А он не извинится. Если не считает себя виноватым. А он не считает.

— Я знаю.

— Ал, это пат.

— Это finita la comedia.

— Ал, не глупи. Его не переделаешь — он такой, какой есть. И знаешь, лучше с ним, как он есть, чем без него и его заёбов. Поверь, многие хотели бы оказаться на твоём месте. И в первую очередь… — Дэвид на миг запнулся, — тот парень, к которому ты сейчас так сильно и бессмысленно ревнуешь.

— А я ведь его любил… — Алистер пропустил слова Дэвида мимо ушей и безвольно, как марионетка, которой обрезали нити, сполз по спинке дивана. Уткнувшись лицом Дэвиду в плечо, он пробормотал: — Ты. Даже. Не. Представляешь. Себе. Как я его любил.

— Да куда уж нам, простолюдинам, — покладисто согласился Дэвид и, обняв его за плечи, тихо сказал: — Ты и сейчас его любишь.

— Нет, сейчас я его ненавижу. — Плечи под рукой Дэвида беззвучно затряслись. Дэвид прижал его к себе и, глядя в пустое пространство перед собой, тихо сказал:

— Это и есть любовь. Только со знаком «минус».

Содрогания под его руками становились слабее, пока совсем не утихли. Дыхание Алистера выровнялось и стало спокойным. Дэвид осторожно уложил его на диван и, прикрыв за собой дверь, вышел на террасу.

Промозглый предрассветный ветер, дувший со стороны гавани, быстро выветривал хмель, а вместе с ним — и решимость. Надо было спешить. Дэвид достал из кармана мобильный и, не глядя, отточенным до автоматизма движением набрал первый в списке контактов номер.

Кристиан ответил почти сразу — на третьем гудке: то ли тоже не спал, то ли — что более вероятно — уже проснулся, успев перед этим отлично выспаться, не отягощённый угрызениями совести.

— Знаешь, я никогда тебе этого не говорил. — Язык Дэвида от опьянения и усталости заплетался, но это только помогало, придавая смелости и решительности. — Хотя давно хотелось. Сука ты, Кристиан. Какая же ты, несмотря ни на что, с-с-сука…