Так прошёл год. Наступили летние каникулы, во время которых Алистер с Кристианом много путешествовали, что только укрепило тягу Алистера к старой доброй Англии. За день до возвращения в Кембридж Кристиан потащил его на «Hamburg Fashion Shows» — модный показ начинающих модельеров. Алистер предпочёл бы провести этот вечер с гораздо большей пользой, особенно учитывая предстоящую разлуку, но, поняв, что Кристиан свои планы не поменяет, и желая сделать ему приятное, решил пойти с ним.
Кристиан привил ему вкус к элегантной и стильной мужской одежде, и та вакханалия разнузданного трансвестизма, что развёртывалась на подиуме, не вызывала у Алистера ничего, кроме брезгливого недоумения, стремительно перетекавшего в раздражение.
Бесило всё: провинциальная публика, мнившая себя высшим светом на Неделе высокой моды и при этом не знавшая и не желавшая знать их с Кристианом; сам Кристиан, державшийся тише воды, ниже травы, которого такое положение, похоже, вполне устраивало; заносчивый трансвестит Вальберг, мнивший себя Анной Винтур, и ещё больше — его сопливый брат, мнивший себя братом короля. Бесило само помещение: заброшенный ангар на окраине промышленного района в качестве модного шоу-рума могли себе позволить только первые звёзды от-кутюр. Как антураж первого показа никому не известного дизайнеришки оно выглядело именно тем, чем и являлось — захолустным убожеством. И больше всего бесили сам «дизайнер» со своей сестрицей, в своей наивности и недалёкости лебезившие перед подручными Кристиана и в упор не замечавшие истинного хозяина. Но больше всего Алистера занимал вопрос, что здесь, среди этих воздушно-эфемерных «мальчиков», могущих дать фору самой нежной и хрупкой девушке, забыл сам Кристиан, большой ценитель утончённой, но ярко выраженной маскулинности? Ответ нашёлся очень скоро.
Показ закончился, Вальберг воздал должное коллекции, Дэвид — моделям, дизайнер с сестрицей отвесили ответные реверансы, и все перешли в зал по соседству, где намечалась афтерпати. Кристиан, оглянувшись по сторонам, подхватил два бокала с шампанским и, оставив Алистера наедине, направился к столику в дальнем углу, за которым, как хаслер на панели, скучал один из манекенщиков, сопровождавших на подиуме мужских аналогов Твигги, — воплощённая маскулинность: высок, смазлив и атлетически сложён — «всё, как мы любим». Глаза Алистера недобро сощурились, а сам он, захватив шампанское вместо попкорна, с мазохистским предвкушением приготовился к спектаклю.
Кристиан накрыл ладонью руку хаслера, и тот, подняв глаза, так просиял, будто полгода не трахался и внезапно увидел мужчину своей мечты. Профессиональный мальчик, ничего не скажешь. Умеет обращаться с клиентами. Только наивный. Алистер пригубил шампанское и ядовито усмехнулся. Неужели он думает, что Кристиан, интеллектуальный сноб и фетишист, купится на такую дешёвку?! Алистер перевёл взгляд на Кристиана и поперхнулся. Похоже, что да. Интересно только, неужели Кристиан, при всём своём уме и проницательности, этого не понимает? Похоже, что нет. Стоит с таким видом, будто у него стоит.
Алистер от шока даже не знал, кто этой сценой унижен больше: он сам или Кристиан, которого профессионалу, оказывается, так просто развести. Это было так унизительно и стыдно, что Алистер даже прикрыл глаза, не в силах больше выносить этот фарс. Из транса его вывел голос Дэвида, искавшего Кристиана. Алистер ухватился за этот предлог и решительно двинулся к обнаглевшей парочке. Кристиан, разумеется, был сама невозмутимость, будто лорд на светском приёме. Алистер передал ему просьбу Дэвида и, дождавшись, когда Кристиан отойдёт на безопасное расстояние, высказал хаслеру всё, что он о нём думал. Хаслер не просто ответил. Хаслер с ехидной ухмылочкой смешал его с дерьмом. Хаслер, оказывается, прекрасно знал, кто он такой — видно, они с Кристианом его обсуждали и, вполне возможно, потешались, иначе он не посмел бы сейчас так открыто над ним посмеяться.
Пока Алистер приходил в себя от потрясения, хаслер с видом победителя удалился.
Дэвид, наскоро познакомив Кристиана с дизайнерской парочкой, снял мальчика и тоже укатил. Вальберги с Бригманном ушли ещё раньше. Кристиан любезничал с дизайнершей. Алистер щурил глаза, цедил шампанское и обдумывал ситуацию.
Мальчишка был смазлив, но и только. У него не было класса, не было шика и, уж конечно, ни ума, ни каких-либо способностей, иначе он не занимался бы тем, чем занимался. А это значило одно из двух: либо у Кристиана совсем нет вкуса — и тогда это ставит под сомнение избранность Алистера, которой он так безмерно гордился; либо, что было уж совсем невыносимо, он не то что такой же, а хуже этого подиумного потаскушки, раз Кристиан предпочёл ему его. Унизительным было не столько то, что у Кристиана был любовник, сколько то, кем он был.
Когда они наконец покинули афтерпати, обличительная речь Алистера созрела.
— Вы не хотите объясниться, лорд Кейм? — спросил он, едва такси тронулось с места.
— Насчёт чего, сэр Алистер?
— Насчёт принципа, которым вы руководствуетесь, принимая или отклоняя то или иное приглашение. — Голос Алистера дрожал от ярости и обиды. — До меня внезапно дошло, почему вы отказались от посещения выставки года в Лондоне, зато потащились к чёрту на рога на первый показ доморощенного дизайнера в Гамбурге.
— Видимо, сэр Алистер, это потому, — начал Кристиан своим флегматичным размеренным менторским тоном, — что в творчестве никому не известного гамбургского дизайнера я увидел больше смысла, чем в мазне самого модного лондонского художника.
— Видимо, лорд Кейм, это потому, что у модного художника не столь упругая задница, как у хаслера с модного подиума.
— Вам виднее, сэр Алистер. Вы видели обе задницы. А я только одну.
Кристиан был спокоен и ироничен, как всегда во время подобных инициированных Алистером выяснений отношений, и это ещё больше взвинтило Алистера. В таком состоянии он неизменно проигрывал Кристиану в словесных баталиях, но сейчас неизбежное поражение волновало его в последнюю очередь.
— Ты хотя бы понимаешь, как ты меня этим унизил?
— Нет, не понимаю. Сделай милость, объясни. Что унизительного в том, чтобы поздравить мальчика с заслуженным успехом?
— Возможно, то, что ключевое слово здесь — «мальчик», а также то, как он, судя по всему, этого успеха добился? О том, можно ли вообще считать это успехом, я промолчу.
— Не тем способом, на который намекаешь ты. И это достойно уважения.
— Знаешь, что он мне сказал?
— Нет, но догадываюсь, что перед этим ему сказал ты. И если он сумел тебе достойно ответить, моё уважение к нему только возрастёт.
— Он сказал, цитирую, что с ним ты делаешь это гораздо чаще, чем со мной.
— Знаешь, в чём главное отличие между вами? Ты не замечаешь и не ценишь то, что имеешь. А он принимает желаемое за действительное и наслаждается этим.
— Неудивительно. Ты сам поощряешь эти иллюзии. Если бы ты не подошёл к нему…
— …тогда это действительно было бы унижением — для него.
— Унизить можно только того, у кого есть достоинство. У него… у таких, как он, его нет.
— Каких таких?
— Без-дар-ных про-даж-ных пле-бе-ев, — с наслаждением, чеканя каждый слог, произнёс Алистер. Он знал, что тем самым наступает на любимую мозоль Кристиана и что в этом поединке на священном поле противника он обречён на поражение, но сейчас жизненно важно было хоть как-то задеть его уверенную невозмутимость. Непонятно почему, но это была чуть ли не единственная тема, спор на которую мог вывести Кристиана из равновесия.
— А если бы я оказался плебеем, например, сыном садовника? — Алистер с наслаждением отметил, что стрела попала в цель — Кристиан начал терять самообладание. — Для тебя это что-то изменило бы?
