Алистер распечатал презентацию и отправился с ней в комнату отдыха. Поставив будильник на шесть утра, он снял пиджак, галстук и ботинки и устроился на кожаном диване. Поворочавшись и так и не найдя удобного положения, он подложил под голову вместо подушки внушительную распечатку и, укрывшись пиджаком, тут же провалился в сон.

Проснувшись на рассвете, он ещё раз на свежую голову просмотрел распечатку. Проверка закончилась чётким осознанием двух вещей: этой ночью он создал шедевр, но ни за что в мире он не станет тратить свою жизнь на подобную ерунду.

Не желая встречаться с шефом, Алистер отослал ему презентацию по электронной почте, а сам отправился к Дэвиду Йосту, который, похоже, был единственным вменяемым человеком в этом бедламе, о чём свидетельствовало уже хотя бы то, что, будучи вторым человеком в Корпорации после Кристиана, он не строил из себя невесть что и общаться с равными предпочитал на равных. У Дэвида рядом с его кабинетом имелась личная душевая, которой Алистер с разрешения хозяина воспользовался. У Дэвида даже нашлась для него свежая рубашка, припасённая, видимо, для его служебных любовников. Когда Алистер вернулся из душа, Дэвид заказал завтрак, который с удовольствием с ним разделил, со смехом выслушав о его вчерашних злоключениях. Алистеру полегчало на душе — хоть кто-то в этом мире его понимал.

В девять Дэвид отправился на совет директоров, на котором должен был выступать со злополучной презентацией Вальберг, и Алистер вернулся в свою «камеру». Там его ждал e-mail от Вальберга с лаконичным «Спасибо». Алистер хмыкнул: учитывая стервозный характер шефа, это, наверное, можно было считать высшей формой признания. О женщине с подобным характером непременно сказали бы, что мужика ей надо. Вальбергу, похоже, тоже, с реваншистской ухмылкой подумал Алистер, вспомнив, что на вечеринку к ним с Кристианом он единственный явился без пары.

После обеда к нему заглянул Дэвид, чем вызвал в «муравейнике» настоящий переполох.

— Твоя презентация произвела фурор, — сказал он Алистеру. — Все были в восторге.

— Даже герр Вальберг? — усмехнулся Алистер, готовый его расцеловать: директор департамента, лично явившийся, чтобы прилюдно выразить ему своё восхищение, — это было эффектно.

— Нет, герр Вальберг как раз в ярости, — ухмыльнулся Дэвид. — Это был первый доклад в его жизни, когда его никто не слушал, потому что все смотрели на картинки.

3.

Наступил октябрь, и Алистер с облегчением уехал в Кембридж. Гамбург он покидал со смешанными чувствами. Наслушавшись страстно-восторженных рассказов Кристиана о его любимом детище, Алистер и сам загорелся работой в Корпорации, в которой его привлекала не столько деловая карьера, сколько возможность наладить наконец нормальную совместную жизнь с Кристианом. Впрочем, мечты о мировом господстве тоже будоражили честолюбивую юношескую душу, но власть над миром представлялась Алистеру как угодно, но только не в виде отслеживания и анализа бесконечных потоков цифр и разработки бизнес-концепций. Впрочем, сам Кристиан таблиц не заполнял и отчётов не делал, но он прекрасно в них разбирался и чувствовал себя в этих информационных потоках как рыба в воде, умело лавируя в них и направляя их на осуществление своих безумных идей. Алистеру же, с его ярко выраженным гуманитарным складом, подобная деятельность претила, да Кристиан и не прочил его на роль главного бухгалтера или финансового директора. Но Алистер не сомневался, что прежде чем Кристиан допустит его до настоящего дела, ему придётся пройти все круги ада, начиная с мальчика на побегушках у Вальберга и подобных ему. Три месяца в Корпорации убедили его в том, что он к этому не готов и даже ради мирового господства не станет заниматься подобной тягомотиной.

С одной стороны, Алистер был рад, что понял это уже сейчас. Но с другой, это осознание повлекло за собой крушение всех его жизненных планов, как профессиональных, так и личных, которые состояли в совместной с Кристианом жизни и работе в Гамбурге. Это потрясение было сопоставимо с тем, которое он пережил в свой первый день в Итоне. Впереди была полная неопределённость — Алистер даже близко не представлял себе, чем бы он хотел заниматься, но это его мало волновало: за пять лет учёбы что-нибудь нарисуется. Гораздо больше его тревожили их с Кристианом отношения, в которых тот предпочёл сохранить затянувшийся неопределённый статус-кво. И конца-края этой любви на расстоянии Алистер не видел: в Гамбурге он окончательно понял, что хочет жить в Англии, а в идеале — в Лондоне, но при этом не сомневался, что Кристиан возвращаться на родину не согласится.

Время от времени, и всегда внезапно, в студенческом городке появлялся герцог. Оба оставались верными себе, а Алистер — ещё и Кристиану: герцог флиртовал и соблазнял, а Алистер эти ухаживания твёрдо отвергал. И тот и другой уже смирились с безуспешностью своих попыток, но оба настолько привыкли к этим случайным неслучайным встречам и их неизменному финалу, что если бы один вдруг повёл себя прямо противоположно: герцог перестал приезжать или Алистер ему уступил, — другой, наверное, был бы не столько рад, сколько озадачен.

Герцог всё меньше домогался и всё больше философствовал — видимо, отчаявшись победить противника на любовном фронте, он решил одолеть его на идейном.

— Лорд Кейм избрал себя сам, сэр Алистер, — говорил он. — А вы — и остальные его приближённые — признали его самоизбранность. Так зарождаются диктатуры.

— И династии, герцог. Вы ведь тоже обязаны своим положением тем далёким предкам, которые дерзнули заявить и утвердить своё право на господство. А лорд Кейм борется за то, чтобы такое право было у всех. У всех, кто этого достоин.

— Те, кто этого достойны, — отмахивался герцог, — добьются этого и без лорда Кейма. А остальным даже он не поможет.

— Вы слишком категоричны, герцог.

— Нет, это вы чрезмерно идеалистичны. Я верю в личность, а не в вождя и спасение под его предводительством.

— Лорд Кейм, по сути, придерживается того же мнения.

— Лорд Кейм заблуждается. По сути.

В спорах с герцогом Алистер неизменно принимал сторону Кристиана, но разговоры эти подрывали его уверенность, и Алистер, чтобы развеять сомнения, давал слово своему «подзащитному» — у него не было секретов от Кристиана, и он честно рассказывал ему о своих встречах с герцогом. Кристиан играючи разбивал аргументы противника — это было несложно, у него был козырь — сам Алистер, живое воплощение и наглядный пример действенности его философии. Self-made man, который сумел выдвинуться благодаря собственным способностям и смекалке, и они же, вне сомнения, помогут ему занять достойное положение в жизни. Против подобного аргумента Алистеру возразить было нечего — умом он был полностью согласен с Кристианом и искренне разделял его взгляды. Но в глубине души понимал, что герцог в чём-то прав — прикоснувшись к неприглядной практической изнанке романтической философии, Алистер понял, что хотя он и разделяет взгляды Кристиана в отношении себя лично, он не готов жертвовать собой ради торжества мировой справедливости.

«Герцог — мальчик, который вырос, но так и не повзрослел», — фыркал Кристиан. «Лорд Кейм путает инфантилизм с вечной юностью», — парировал герцог. Алистер отмалчивался. Растерянность его всё усиливалась. И он с утроенным рвением налегал на учёбу, в надежде, что мудрецы-философы помогут ему найти собственный ответ на этот экзистенциальный вопрос. Герцог же, словно чувствуя его замешательство, продолжал соблазнять — уже не собой, а своими идеями. И на этом поприще, с всё возрастающим беспокойством осознавал Алистер, у него было намного больше шансов на победу.