— Генри… — негромко осадил его Кристиан, с силой надавив ему рукой на плечо.

— Помолчи, Генри, — в унисон с Кристианом сказал старый лорд. — Это мужской разговор.

Герцог покрылся пунцовыми пятнами и откинулся на подушку.

— Лорд Грэшем, — сказал Кристиан. — Предлагаю нам всем успокоиться и обсудить этот вопрос, как пристало воспитанным людям.

— Хорошо, — старый лорд обречённо покивал — похоже, он сам нуждался в тайм-ауте. — Жду вас внизу в кабинете.

Лорд Грэшем вышел. Кристиан с герцогом по очереди умылись холодной водой у старинного умывальника в углу спальни и оделись в полной тишине.

— Всё будет хорошо, — негромко сказал Кристиан, не отрывая взгляда от галстука, который завязывал с предельной сосредоточенностью. Герцог промолчал.

Они спустились вниз: Кристиан — впереди, герцог — сзади. У двери кабинета Кристиан на секунду остановился и, одёрнув полы пиджака и вздёрнув подбородок, решительно постучал.

Лорд Грэшем восседал в высоком кожаном кресле за массивным столом красного дерева.

— Присаживайтесь, лорд Кейм, — сказал он, с подчёркнутой деловитостью выравнивая безукоризненно сложенную стопку бумаг на столе. — А ты, Генри, можешь постоять.

— Лорд Грэшем…

— Садись, Кристиан, — перебил его герцог, и было в его тоне что-то такое, что Кристиан тут же повиновался. — А я постою. С высоты обзор лучше. — Герцог демонстративно встал за его спиной.

В кабинете повисло гнетущее молчание — каждая сторона собиралась с духом и мыслями.

— Если позволите, лорд Грэшем, — начал Кристиан, тем самым принимая на себя главенство в переговорах, — я кратко резюмирую ситуацию.

— Кратко резюмируя ситуацию, лорд Кейм, — перебил его старый политик, видимо, разгадав его манёвр, — вы совратили и развратили герцога Бедфорда.

— Осмелюсь вам напомнить, лорд Грэшем, что герцог Бедфорд на момент знакомства со мной был совершеннолетним и, следовательно, в состоянии принимать самостоятельные решения…

— …и нести за них ответственность, — лорд выразительно покосился на племянника.

— Что вы имеете в виду? — с вежливым недоумением поинтересовался Кристиан. — Вот уже год, как это больше не является уголовным преступлением.

— Есть ещё моральная ответственность!

Кристиан перевёл дыхание: прикрываясь законом, он шёл ва-банк — закон был против него, потому что оговаривал, что оба партнёра должны достигнуть двадцати одного года. Но ему было необходимо провести рекогносцировку, чтобы оценить масштаб угрозы, исходившей от дяди герцога — насколько далеко тот готов и намерен зайти, — и в зависимости от этого строить защиту. Лорд Грэшем свёл всё к морали, не задействовав самый веский аргумент, после которого все прочие доводы Кристиана потеряли бы смысл, и это было хорошим знаком, ибо давало надежду, что разбирательство ограничится кабинетом лорда, а не залой суда. В юридическом споре прожжённый политик мог отправить его в нокаут одной левой. Но философия с этикой были стихией Кристиана, и на этом поприще он чувствовал себя непобедимым, потому что здесь правда, а значит, и победа были на его стороне. На Кристиана невозможно было найти управу, взывая к его совести, потому что она, в его собственных глазах, была кристально чиста — каждый свой поступок он тщательно выверял с собственным кодексом чести и никогда не совершал ничего, что противоречило бы морали — не эфемерной общественной, а его личной, которая от общественной порой существенно отличалась. Он не признавал никаких моральных запретов, кроме тех, которые сам признал и принял по собственному выбору, зато уж их не нарушал никогда. После того как отец выбил из-под его ног фундамент, на котором он строил всё своё самоопределение, Кристиан лишился чувства причастности к обществу своих, и единственным мерилом совести для него стал его личный кодекс, к созданию которого он подходил столь тщательно и следовал ему столь бескомпромиссно, что ничто более не могло поколебать его существование. И в рамках этой персональной морали возраст согласия определялся не годами, а свободой воли и готовностью психики, которые очень условно коррелировали с возрастом тела.

— Есть, — подтвердил Кристиан, переходя из обороны в наступление. — Вступает в силу в случае обмана, лжи, предательства. Что именно из выше перечисленного имело место?

— То, что вы не назвали, — попрание морали и приличий!

— На это мне возразить нечего — что было, то было. Вы действительно их нарушили. Но мне отрадно слышать, что вы хотя бы признаёте это.

— Вы шутите, лорд Кейм?! — уши старого лорда побагровели. — Или издеваетесь?

— Ни то ни другое, лорд Грэшем. — Весь вид Кристиана свидетельствовал о его предельной серьёзности. — Единственная наша с Генри провинность в том, что мы не заперли двери спальни. Мы, видите ли, хорошо воспитаны, и хорошие манеры для нас — не пустой звук. Мы даже помыслить не могли, что кто-то может ворваться в чьи-то личные покои, не то что не получив на то разрешения, но даже предварительно не постучав. Особенно в таком, казалось бы, респектабельном доме, как резиденция герцогов Бедфордских.

Лорд Грэшем покрылся такими же яркими пятнами, как полчаса назад его племянник.

— Мы с герцогом повели себя как наивные и беспечные глупцы, — продолжал Кристиан. — А глупость должна быть наказана. Мы с герцогом благодарим вас за преподанный урок. Этот инцидент позволит нам избежать подобной ошибки в будущем. Со своей стороны, чтобы не быть в долгу, мы тоже можем дать вам ценный совет — подумайте о дочерях, поучитесь приличиям и хорошему тону: с такими манерами отца им будет очень сложно устроить личную жизнь.

Лорд от столь неслыханного нахальства лишь открывал и закрывал рот как выброшенная на берег рыба.

— В остальном же, лорд Грэшем, вам нечего нам предъявить, — подвёл итог Кристиан. — Единственное, что вы можете сделать, это предать дело огласке. Но прежде чем сделать это, вспомните, что у вас пять незамужних дочерей, и причастность к столь пикантному семейному скандалу им, я уверен, ни к чему.

— Есть как минимум один человек, — прошипел лорд Грэшем, — которого следует поставить в известность.

— Вы имеете в виду моего отца, лорд Грэшем? — вздохнул Кристиан. — А кому от этого станет лучше? Вы думаете, ему удастся то, что не под силу вам, — повлиять на нас с герцогом? Или вам нужен «товарищ по несчастью»? Общее горе действительно сплачивает. Чего не скажешь об общем позоре — он разобщает. К тому же, вы не думаете, что мой отец, подобно вам, может решить, что это ваш племянник меня совратил? Со всеми вытекающими ответными санкциями. Что подводит нас к главному аргументу: если вы поставите его в известность, это разрушит, если не уничтожит, то чрезвычайно плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество, которое установилось между вами. Что было бы весьма прискорбно с учётом тех миллионов, которые вы вложили в бизнес моего отца.

— Ещё больше я вложил в своего племянника!

— Смею вас заверить, что эти вложения никуда не пропали — инвестиции в образование и воспитание самые надёжные. Как вы уже знаете, мы с Генри отправляемся в кругосветное путешествие и вернёмся не раньше чем через год. Думаю, этого времени вполне достаточно, чтобы вы смогли понять и принять вашего племянника таким, какой он есть, — другого у вас не будет.

— На этого племянника я возлагал большие надежды!

— Большие надежды, выраженные в соответствующем сексуальном партнёре, обычно возлагаются на девушек, лорд Грэшем. Ожидания от мужчин измеряются иными критериями.

— …которые теряют смысл, если фундамент — нравственность — гнилой!

— Лорд Грэшем, — с досадой перебил его Кристиан. — Вы достаточно образованны и искушены в жизни и политике, чтобы понимать, что Генри не первый и не последний среди пэров, министров и даже премьер-министров с подобными склонностями. Чтобы сделать ту карьеру, к которой вы готовили его всю жизнь, ему достаточно соблюдать приличия. Приличия будут соблюдены — мы с Генри вам это гарантируем, а иных причин для беспокойства я не вижу.