— Вопросов больше не имею.

— Мальчик уже вошёл во вкус, — продолжал директор, — распробовал и большие деньги, и большой… эээ…

— …ум, — подсказал с ухмылкой заместитель. — Коим, несомненно, блещут оба джентльмена.

— Вот-вот, — ухмыльнулся в ответ директор.

— И что, он действительно стоит этих денег?

— На что вы намекаете, дорогой Мэтью?

— Ну-у-у… я подумал, вы как директор сего почтенного заведения должны всесторонне знать своих учеников.

— Этого узнать не успел. Оно и к лучшему — лорд Кейм, думаю, мне бы этого не простил.

— Скорее герцог Бедфорд.

— Вот за что я вас уважаю, мой дорогой Мэтью, так это за проницательность ума и меткость формулировок.

Они сидели в Бекинтоне. Герцог, правда, приглашал его в ресторан в соседнем Виндзоре, но Алистер предпочёл школьную столовую: во-первых, он не хотел быть обязанным герцогу даже обедом, а во-вторых, перед возможностью засветиться в обществе герцога Бедфорда перед учителями и одноклассниками блёкнул любой ресторан. Герцог принял ответное приглашение с энтузиазмом: «Верите, сэр Алистер, за пять лет учёбы здесь я ни разу не обедал в местной столовой».

Алистер в который раз почувствовал свою ущербность — у половины, лучшей половины, учеников колледжа были личные повара. Алистер к их числу не относился. Обиднее всего было то, что отец спокойно мог себе это позволить, но отказался из принципа — пообедал в школьной столовой и остался очень доволен. На вкус барона, ведущего уединённую деревенскую жизнь и привыкшего к простой непритязательной пище, меню Бекинтона было выше всяких похвал и «требовать личного повара в таких условиях — это верх избалованности и детские капризы». Мама, к которой Алистер был очень привязан, к тому времени уже лечилась в клинике пищевых расстройств, где вскоре и умерла от истощения, и отец, вероятно, боялся, как бы она не привила своих убеждений сыну. Наличие собственного повара только повышало риск. Сам Алистер против столовской еды тоже ничего не имел, но личного повара заводят не ради любимых гренок. Алистер жил в постоянном страхе, что кто-нибудь подумает, что это от бедности, и при каждом удобном случае говорил, что это отцовское наказание за некую серьёзную провинность. К слову сказать, это только повышало его авторитет среди сверстников — это что же надо было сотворить, чтобы отец так жестоко поступил с собственным сыном! Кристиан, который ни в чём остальном на него не скупился, о личном поваре даже не заикался, а просить самому Алистеру гордость не позволяла.

— Думаю, вы ничего не потеряли, герцог, — сказал Алистер на всякий случай — если герцогу в столовой не понравится, то он предстанет в его глазах пресыщенным гурманом, знающим толк в еде.

— Кстати, если вас не устраивает школьная столовая, вы могли бы пользоваться услугами повара моего сына. Думаю, ему не составит труда готовить на двоих.

— Боюсь, мой отец этого не поймёт — он лишил меня личного повара в воспитательных целях.

— Как я вам сочувствую, сэр Алистер, — в голосе герцога действительно прорезалось сожаление. — Мой дядя-опекун в своё время тоже лишил меня любимого лакея.

— Почему? — Алистер подавил улыбку, стараясь придать своему вопросу как можно более невинный тон.

Герцог рассмеялся.

— Дяде показалось, что лакей чересчур любим.

— …и он как истый тори решил, что развращать чрезмерной благосклонностью прислугу, которая и без того уже распущена до предела демократией и всеобщим равноправием, непозволительно?

Герцог расхохотался так, что на них начали оборачиваться.

— Сэр Алистер, я в восхищении от вашего чувства юмора. Теперь я понимаю, что мой дядя руководствовался исключительно политическими мотивами. Но разве я мог понимать это тогда? — герцог уже веселился и дурачился вовсю. — Мне было всего двенадцать.

— Рано вы начали, однако.

Беседа становилась всё более фривольной и двусмысленной, но Алистер уже вошёл во вкус, да и герцог, судя по Аскоту, сам предпочитал подобный тон. А к тому же, Алистер вдруг поймал себя на том, что ему нравится сидеть сейчас в компании одного из самых известных и могущественных представителей английской знати и под завистливыми взглядами сотен соучеников состязаться с ним в остроумии на грани приличия, чувствуя себя этаким разнузданным и пресыщенным, несмотря на молодость, аристократом.

— У меня с раннего детства был хороший вкус и сильная тяга к прекрасному. — Герцог откинулся на спинку стула и открыто залюбовался Алистером. — А он был такой красивой и к тому же живой игрушкой.

— Возможно, ваш дядя опасался, что недалёк тот день, когда вы будете не только любоваться, но и играть со своей игрушкой?

— Ха-ха-ха. Да, действительно, я же мог её сломать, а хорошая прислуга в наше время ценится, как редкий антиквариат. И почему, сэр Алистер, все взрослые запрещают детям лучшие игрушки?

— Ну, вы-то наверняка своему сыну ничего запрещать не будете.

— Сейчас посмотрим.

Герцог отрезал маленький кусочек говяжьего стейка и, положив в рот, медленно, осторожно пожевал, будто опасался, что тот может оказаться отравленным. Проглотив первый кусок, он отрезал ещё один, на этот раз побольше, и челюсти его задвигались уже намного увереннее и энергичнее.

— А здесь отличная кухня, вынужден признать. Пожалуй, позволю сыну здесь обедать.

Алистер изумлённо уставился на герцога.

— Он мне сегодня закатил истерику, — пояснил тот. — Говорит, из-за личного повара над ним смеются одноклассники. Как вы думаете, сэр Алистер, наличие собственного повара действительно способно вызвать чувство стыда и неловкости? Мне кажется, это обычный подростковый бунт и тяга к эпатажу, когда неважно что, лишь бы наперекор родителям.

Алистер пожал плечами.

— Я думаю, — усмехнулся он, — что если у человека в тринадцать лет есть титул маркиза, он имеет полное право позволить себе определённую экстравагантность.

— Вы меня убедили, сэр Алистер. Завтра же уволю повара. — Герцог решительно отодвинул тарелку с едва тронутым стейком, будто подтверждая окончательность своего решения, но тут же задумался. — С другой стороны, это будет слишком жестоко по отношению к бедному малому. Он действительно превосходный повар, — рассуждал он вслух. — Может, вы согласитесь взять его к себе? Думаю, у вас достаточно сильный и независимый характер, чтобы не обращать внимания на подколки одноклассников?

— Боюсь, этого не одобрит мой отец.

— Или лорд Кейм? — подмигнул герцог и отверг возражения Алистера прежде, чем тот успел их озвучить: — Не волнуйтесь, сэр Алистер, никто ни о чём не узнает. Он и дальше будет числиться поваром моего сына. Я и дальше буду платить ему. Вы будете обедать с моим сыном, и под вашим влиянием он, возможно, изменит свои либеральные взгляды на личную прислугу — этим вы меня, кстати, очень обяжете. — Соблазн был слишком велик, Алистер боролся с собой изо всех сил и уже было согласился, но тут герцог, придвинувшись поближе, коснулся его руки и понизил голос: — А в качестве друга моего сына вы сможете регулярно приезжать ко мне в гости. Если пока не готовы стать только моим другом.

И прежде чем Алистер, ошарашенный столь внезапным переходом от весёлой дружеской болтовни к истинным намерениям герцога, о которых он, увлечённый беседой и собственным тщеславием, уже успел позабыть, нашёлся что на это ответить, герцог — видимо, по-своему истолковав его колебание, — откинулся на спинку стула и небрежно добавил:

— Решайтесь, сэр Алистер. Как говорит старая итонская пословица, умный телёнок у двоих сосёт.

Алистер отдёрнул руку.

— Герцог… — Алистера душила ярость, выхода которой он не мог дать. Только сейчас он понял, в какую западню он себя загнал: столовая была забита до отказа, и взгляды всех присутствующих были прикованы к ним. При иных обстоятельствах Алистер не посмотрел бы на титул герцога и убрался тут же, не забыв громко хлопнуть дверью.