А на следующую ночь вот что произошло: родился у хозяйки сын, родился у работницы сын и родился у кобылы сын! Прозвали люди кобыльего сына Курбадом.
Все трое парнишек вместе росли. Только Курбад посмелее да поухватистее был. Любимая его еда — орехи, питье — кобылье молоко, а место для спанья — на лежанке. По пятому году Курбад, бегая по лесу, уже перед маленькими деревцами не отступал. По шестому году — и с большими деревьями легко справлялся. А как седьмой годик стукнул, так ни волка, ни медведя уже не боялся.
И вот стал с годами Курбад таким богатырем, что все работы по хозяйству, даже самые тяжелые, для него — плевое дело. Даже пота на лбу у него никогда не видывали. Захотелось ему за такую работу взяться, чтобы хоть раз пот со лба смахнуть.
Вот как-то говорит он своим братьям — хозяйкиному сыну и работницыну, — что надумал он из нового дома нечистую силу выжить. Тот дом еще покойный хозяин поставил, да вот незадача — хозяин уже надумал в него перебираться, а нечистый еще с вечера туда вперед него забрался. И ничем пособить нельзя было, и жить там нет мочи, и нечистого не выкурить.
Упираются братья — где уж нам втроем справиться, коли всем домом не могли нечистого одолеть.
А Курбад отвечает:
— Ваши матери вареной да жареной рыбки поели, а моя — сырой. Вот и ума мне больше досталось!
Наконец сдались братья, пошли с ним в бесовское логово. Как стемнело, начали мошки да букашки в щелях меж собой разговаривать:
— Поглядим, как эти трое разлетятся, словно мякина! Дай только нашему Трехглавому господину через мост перебраться.
Курбад эти разговоры слышит, а братья — нет. Вот о полночь говорит Курбад работницыну сыну:
— Ты самый слабый, бери свой меч и иди мост через речку сторожить. Пойдет там Трехглавый великан — ты его не пропускай. Он из трех великанов самый слабый, ты с ним справишься.
А работницын сын в ответ:
— Мне до этого дела нет! По мне, так пускай хоть кто там идет.
— Нельзя его через мост пускать, а то он верх возьмет. Ну, уж коли ты боишься, придется мне самому пойти. А для верности поставлю я здесь на окошке ковш с водой: ежели в нем молоко появится, значит одолеваю я в бою, а ежели кровь, так бегите к моей матери, пусть спешит на подмогу. Только не спите, не забудьте мой наказ!
Опоясался Курбад мечом, пошел на берег, сел у моста и ждет. Скоро и полночь, все тихо, только лягушки в реке, дикие гуси в воздухе да ласточки под мостом переговариваются. Одни в речке кричат: «Курбад! Курбад!», другие в воздухе: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», а третьи под мостом — «Три головы у великана, и все — чирк!»
В самую полночь слышит Курбад, идут великановы глашатаи: собака в поле воет, сокол в воздухе свищет. Вынул Курбад свой меч, поднялся и мечом загородил путь к мосту. Загудела земля, валит Трехглавый великан, да как наткнулся на Курбадов меч, так и остановился, будто перед стеной.
Взревел великан:
— Пропусти меня, Курбад, через мост!
А Курбад держит меч, как держал, и отвечает:
— Не пущу!
Трижды ревел на него великан, чтобы отступил Курбад, да толку никакого. Рассердился тогда великан и кричит:
— А ну-ка подуй, посмотрю, сколько денег ты сможешь выдуть из-под моста, из моей мошны! Дуй туда, в поле!
Как дунул Курбад, так целую сиеквиету чистым золотом осыпал. Стал Трехглавый дуть — всего полсиеквиеты, да и то медными денежками. Увидал это Трехглавый, норовит назад податься, а Курбад не пускает, собери, говорит, прежде деньги. Великан не соглашается. Ну, коли не соглашаешься, давай на мечах биться. И пошла сеча: мост дрожит, земля гудит, мечи звенят, наконец головы великаньи с тулова полетели.
На радостях отпраздновал Курбад победу с братьями, до следующего вечера веселились. Как стемнело, опять в дом поспешили. А тут в щелях мошки да букашки опять переговариваются:
— Ладно, Трехглавого ты осилил, а вот как с Шестиглавым управишься?!
Курбад эти разговоры слышит, а братья — нет. Дело к полуночи идет, говорит Курбад хозяйкиному сыну:
— Ступай сегодня ты мост сторожить!
Только и этому боязно, и он отвечает:
— А мне какое дело! По мне, пусть хоть кто идет!
— Ну, коли вы оба такие трусы, придется мне самому идти. Через мост его пускать нельзя, а то потом и не справишься с ним. Для верности поставлю я здесь ковш с водой: явится в нем молоко — значит все хорошо, а ежели кровь, — бегите к матери.
Пошел Курбад на берег. Все тихо, только лягушки квакают: «Курбад! Курбад!», дикие гуси гогочут: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», да ласточки под мостом чивикают: «Шесть голов у великана и все — чирк!»
В самую полночь слышит Курбад — идут великановы глашатаи: собака в поле воет, сокол в воздухе свищет. Поднялся Курбад и мечом загородил путь к мосту. Идет великан о шести головах, земля гудит, а пройти-то и невозможно: меч перед ним.
Кричит великан:
— Пусти меня, Курбад!
А Курбад держит меч, как держал, и отвечает:
— А вот и не пущу!
Трижды ревел великан, чтобы отступился Курбад, да все без толку. Наконец он кричит:
— А ну-ка подуй в чисто поле, посмотрю я, сколько ты денег можешь из-под моста, из моей мошны, выдуть!
Как дунул Курбад, так целую пурвиету золотом осыпал. Стал Шестиглавый дуть — всего полпурвиеты, да и то медными денежками. Видит это великан, норовит назад податься, да только Курбад не пускает. Пускай-де сначала деньги соберет. Не соглашается великан. Ну, коли не соглашаешься, давай на мечах биться. И пошла сеча: мост дрожит, земля гудит, мечи звенят, наконец и великаньи головы с тулова полетели.
Идет Курбад весело домой. Как только пришел, так и спать завалился, чтобы отдохнуть перед завтрашней битвой.
На третий вечер мошки да букашки в щелях тревожиться стали:
— Будь ему пусто! Уже двоих осилил. Ну да ладно, ладно!.. Уж с Девятиглавым-то этакий сморчок не потягается!
Курбад слышит этот разговор, а братья — нет. Поставил он ковш с водой на оконце, наказал строго-настрого братьям, чтобы нынче глаз с ковша не сводили, а сам к мосту поспешил. Все тихо, как и в прошлую ночь, только лягушки неумолчно квакают: «Курбад! Курбад!», дикие гуси гогочут: «Одолеет врага-га! Одолеет врага-га!», да ласточки чивикают: «Девять голов у великана, и все этой ночью — чирк!»
Вот слышит Курбад — в самую полночь бегут Великановы глашатаи: девять собак в поле воют, девять соколов в воздухе свищут. Стал Курбад посреди моста. Подходит великан и кричит:
— Пусти меня, Курбад!
А Курбад отвечает:
— Ты чего, гроздеголовый, разорался! Давай-ка силой мериться!
Ладно. Рубит Курбад мечом со всего маху.
Одна голова слетела, только на ее месте три новые выросли.
Видит Курбад, так и конца не будет, отбрасывает меч и голыми руками хватает великана за загривок. Только великан как хватит Курбада! Раз! — тот до колен в землю ушел. Ка-ак хватит второй! — так и до подмышек вогнал.
Видит Курбад — плохо дело, и говорит:
— Все борцы хоть минуту да передыхают, давай и мы передохнем.
Ладно. Сел великан, отдыхает.
А Курбада одно донимает — что же мать на подмогу не бежит? И неведомо ему, что братья заспались, на ковш не глядят, знать ей не дают.
Сорвал он с ноги пасталу да как запустит прямо в окно, где братья похрапывают. Вскочили те, глядят: ковш крови полон. Помчались, как очумелые, к кобыле, а та раз-два — прискакала на подмогу Курбаду.
И пошло дело: как сын смахнет великану голову, так мать лягнет изо всей силы, только белые искры сыплются, срубленное место прижигают — не отрасти новым головам. Вскоре повалился великан, как колода.
После битвы пошел Курбад поспать в дом, откуда нечистую силу выжил. Да только сон не идет. Слышит Курбад, как мошки да букашки в щелях переговариваются:
