Князь позвал меня, приглашая с собой. И тут Дюльдя принял РЕШЕНИЕ. Наглым образом сунув мне в руки свой чудовищный бердыш, он подошел к князю и рухнул перед ним на колени.

– Князь – батюшка, – услышал я. – Отдай мне девку ту, замуж, – рука Дюльди указывала на красавицу. Не услышав ответа, дрогнувшим голосом, в котором пробились нотки отчаяния, произнес:

– Продай, милостивец! – на ладони Дюльди блестели золотые монеты, часть его вознаграждения за поход против кайва-гуарани. – Люба она мне, не откажи!

Для немногословного богатыря это была целая речь! Князь, не ожидавший такого от всегда спокойного и мало эмоционального в мирной жизни стрельца, опешил и в первое мгновение не смог даже слова сказать. Дюльдя вновь запустил руку в поясную сумку и выгреб еще одну горсть монет. Учитывая размер его ладони, горсть получилась впечатляющая. В толпе, образовавшейся на пристани, кто-то громко ахнул. «Такие деньжищи за рабыню!» – зашелестели голоса.

– Дарю! – прокашлявшись, произнес князь. – На свадьбу пригласить не забудь.

– Слава князю! – разнесся радостный рев богатыря, тут же подхваченный десятками голосов.

Князь уехал с пирса под здравицы в его честь, а Дюльдя подошел к своей избраннице и, ткнув себя в грудь, назвался:

– Святогор.

Только тогда я и узнал имя своего телохранителя. А вот происхождение его прозвища мне так до сих пор и неизвестно.

– Наоли, – голос девушки был так же приятен, как и ее внешность. Взявшись за руки и о чем-то разговаривая (и как только понимали-то друг друга!), нашедшие свои половинки люди пошли по пирсу. А я следом, передав забытый влюбленным воином бердыш Маркелу.

Потом было крещение Наоли в Ольгу и венчание. Я с Ларитой были посаженными родителями невесты. Князь организовал пир, гулял весь городок. Андрей Михайлович подарил Ольге ожерелье – изумруды в серебре. А я – брусовой дом, возведенный, по русскому обычаю, в один день. Благо, сухого бруса и досок пиленых у меня на складах было много. Для верфи, корабли строить, готовил. Но дом для молодоженов – это святое! Так что жадничать не стал. Домик на две комнаты с большим залом, в котором умельцы стали выкладывать камин не дожидаясь возведения стен, поставили недалеко от моего. На земле, что я отрезал от своей обширной усадьбы в подарок своему верному бесстрашному защитнику. И вот теперь в этом домике в два голоса орут двойняшки: белобрысый мальчишка и чернявенькая девчушка. Моя Ларита сразу принялась Ольге помогать. А Машенька, внимательно рассмотрев младенцев, спросила:

– А когда у меня братик и сестричка появятся?

Вопрос вроде в никуда, но мы с Ларитой непроизвольно посмотрели друг на друга и улыбнулись. Скоро! Вот с такими мыслями я и подплывал к Буэнос-Айресу.

В Буэнос-Айресе нет порта, нет даже мола для более удобного подхода кораблей. Они не могут подойти к городу на расстояние ближе пятнадцати километров, мешают малые глубины. Миллионы тонн грунта ежегодно выносят в Рио де Ла-Плата реки Парана и Уругвай. Часть его попадает в океан, а часть оседает в Ла-Плате, создавая мели и островки, мешающие судоходству. Так что грузы с кораблей приходится перегружать на шхуны и баркасы, которые могут войти в речку, называемую Рио-Чуело. На ее берегу есть пристань, на которую и производится выгрузка. Оттуда товары перевозятся на тележках в город, находящийся в полутора километрах.

Наша бригантина, придя сюда для замены мачты в первый раз, тоже стояла возле этой пристани. Как и в следующие приходы с грузом и за грузом. Осадка позволяла. Флейт же производил товарообмен, как и все, на рейде. А вот когда подошло время килеваться, делать это пришлось в гавани другой бухты, Энсенад-де-Бараган, расположенной в пятидесяти километрах юго-западнее. В нее любые корабли войти могут. Бухта удобная, но слишком далека от города.

Все это я узнал из бесед с Рамоном, гонявшим сюда на профилактические работы и бригантину, и флейт. Это когда у Новороссийска еще своей верфи и оборудованного для килевания места на берегу бухты Птичьей небыло. Сам я за три года так и не смог ни разу посетить столицу генерал-губернаторства. Или генерал-капитанства? Так и не могу разобраться. Работы невпроворот. А вот барон Жилин здесь был не раз по торговым делам. Он-то со мной и поделился своими впечатлениями:

«Земли плодородной на окраинах города много и она хорошо обрабатывается руками крестьян-испанцев и рабов, негров и индейцев. Многие зажиточные поселенцы имеют загородные усадьбы, которые называются «кинтас», откуда и получают все необходимые продукты. Такая возможность у них появилась после прибытия гранда Адолфо с двухтысячным личным войском. Он замирился с индейскими родственниками жены своего умершего при мутных обстоятельствах брата. На его вдове женил какого-то своего троюродного шурина и принялся осваивать бесхозные земли, раздавая их от имени короля всем подданным испанской короны, пожелавшим стать арендаторами и имевшими на это средства. Время от времени дальние асьенды подвергаются нападениям немирных индейцев-керанди. Тогда гранд посылает в пампу военные отряды для наказания налетчиков и захвата рабов – своими руками доны работать не хотят, да и не умеют. Обработанные земли простираются недалеко, километров на десять-пятнадцать от города. Далее можно увидеть лишь необозримые просторы, на которых пасутся стада полудиких лошадей и быков – единственных обитателей этих мест, если не считать патагонцев. Но те, не сумев вовремя разорить город, как они это сделали в 1541-м году, ушли дальше в пампасы. Откуда время от времени и совершают свои дерзкие набеги, угоняя скот. Кстати, верховую езду они уже освоили, что прибавило индейским воинам мобильности и наглости.

Дальше зоны относительной безопасности изредка можно встретить разбросанные там и сям убогие хижины, построенные не столько для того, чтобы в них жить, сколько для закрепления за тем или иным частным лицом права на земли или на пасущийся на них скот. Для присмотра за скотом, являющимся здесь почти единственным эквивалентом денег, арендатор нанимает лояльных к испанцам индейцев в качестве пастухов-гаучо, платит им что-то, кое-чем снабжает, а они осенью пригоняют часть стада в Буэнос-Айрес, хозяину. Тот распоряжается животными по праву собственника, гаучо получают плату за работу, закупают необходимое и уезжают опять в пампу».

На пристани нас встречал только таможенник в сопровождении бедно, но чисто одетого юноши, и рослого осла под седлом. Так это и понятно, Василий не мог знать, когда мы приплывем к нему в гости. Потому князь, подождав, пока таможенник поднимется на борт бригантины, назвался и распорядился послать гонца к дону Василию, командиру кирасир гранда Адолфо, с вестью о своем прибытии. Распоряжение подкрепил вложением серебряной монеты в руку таможенника. Медное мараведи же, для придания резвости, кинул юноше, и отошел к борту. Жень-Шень повел чиновника в каюту, а юноша спрыгнул на пристань и, вскочив на осла, погнал его в сторону города, нещадно колотя пятками. Дорога была вымощена камнем, и цокот подкованных копыт еще долго доносился до нашего слуха.

– Чем грузиться будем, княже? – спросил я.

– Скотом, желательно овцами и лошадьми. Можно еще мулов прикупить, для поселенцев, не все рабочих лошадей от дела отрывать. Крестьяне их то в плуг, то под седло. Лошадям тоже отдых нужен. А они не слишком хороши, хуже даже степных татарских, а с русскими так вообще не сравнить. Татарки-то ко всему уже генетически приучены: и скакать сутками, и питаться впроголодь. Но лучших все равно не будет и брать придется, что есть. Некому тут селекцией заниматься, нет специалистов. Вот и скота путевого тоже нет. Коровы не ахти, беговые какие-то, поджарые. Да ты, Илья, это и без меня знаешь.

– Да, Андрей Михайлович, знаю. Потому и производство тушенки не начинаю, не из чего. И солонина из такой говядины третьесортная получается, но капитаны берут, от безысходности.

Подбежал юнга с приглашением капитана на обед, прервав наш разговор. В дверях столкнулись с таможенником. Тот, поклонившись князю, вжался в переборку, уступая дорогу. Его Жень-Шень с Жилиным на обед не пригласили, невместно князю сидеть за одним столом с худородным. Вошли в невеликую каюту, расселись за столом. Тут же появился вестовой с подносом, шустро расставил на столе тарелки, положил ложки, поставил кувшин с вином и четыре серебряных стакана. Отошел в сторону, и его место занял корабельный кок, один из выучеников княжеского повара Фомы. Фома теперь вольный предприниматель – владеет трактиром в Новороссийске, весьма приличным. Набрал себе помощниц и рулит бизнесом твердой рукой, ну, и еще кое-чем. Детишек на заднем дворе его заведения целый выводок. И еще на подходе. Не бережет себя мужик, трудится над увеличением народонаселения нашего города, не жалея… кхм! Ударно, в общем.