У Стива ничего из этого нет. Он не подписывался на то, чтобы оставить все позади. Не только семью и друзей, но и людей, которых он хоть как-то знал, которые составляли массовку его жизни: сапожника, хозяина продуктового магазина, музыканта в конце улицы, соседей снизу… Никого больше нет. Больше нет работ, на которых он мог бы работать, комнат, в которых он мог бы жить, нет даже привычных звуков и видов прежних улиц, которые он знал с самого детства. Да даже если бы он выжил, он бы не смог просто так вернуться. Только не он.
— Хочешь об этом поговорить? — неловко предлагает Джеймс. Он не знает, что можно сказать или сделать, что могло бы хоть как-то помочь. Он не уверен даже, хочет ли Стив его помощи. — Я же вырос в Бруклине, можем сравнить. Найти, что изменилось, а что осталось…
— Я знаю, что изменилось, — перебивает его Стив почти что грубо. Потом он вздыхает и печально смотрит на Джеймса. — Куда бы я не пошел… Ты, наверное, знаешь, каково это — идти по улице, которую ты хорошо знаешь, и внезапно увидеть, что одно из зданий снесли. И ты останавливаешься, потому что это неправильно — эта дыра, она же не вписывается в форму улицы, в то, какой ты ее помнишь. Но даже так, как бы ты не старался, ты не можешь вспомнить, как здание выглядело раньше. Помнишь только то, что что-то раньше было. И теперь этого нет.
Джеймс кивает.
Стив продолжает:
— Только для меня так не только с одной улицей. Весь Бруклин, весь Нью-Йорк такой. Может даже хуже, потому что на месте старых зданий появились новые. И чем больше я пытаюсь найти хоть что-нибудь, что осталось прежним, тем больше нахожу различий, и… — он опускает взгляд и фыркает. — Я забываю. После сыворотки моя память слишком уж хорошая. Новые воспоминания с легкостью подавляют старые. Как, знаешь, карандашный скетч, поверх которого нарисовали перманентным маркером. Так что я знаю, что изменилось, — он снова поднимает взгляд — такой же грустный, как и его улыбка. — Только вот не всегда уверен, почему.
*
После этого Джеймсу становится понятнее.
Когда он впервые узнал, что Капитан Америка — все еще действующее лицо, он был удивлен. Не из-за того, что он ожидал от американской армии, что она вот так вот просто оставит того в покое (потому что, в конце-то и концов, они неохотно дали увольнение даже ему, несмотря на очевидность того, что даже самый умелый снайпер не может хорошо стрелять с одной лишь рукой). Причиной его удивления было то, что лучший солдат в истории Штатов не захотел покончить с войной, не собрал все почести и медали и не вернулся домой.
Но дома больше нет. Так что неудивительно, что он продолжил службу. В этом есть смысл. Война все еще не окончена, он все еще востребован во время боевых действий, не может же он просто так покончить со всем и уйти. И он наверняка верит, что продолжать так жить куда более позволительно, чем признать, что у него никого и ничего нет, что ему некуда возвращаться.
И Джеймс правда начинает лучше его понимать. Это, конечно, не значит, что он не находит это все ужасным — то, как Стив в этом веке может видеть себя только в бою, признавая это какой-то формой стабильности и нормальности. И Джеймс правда ничего не может с собой поделать, когда думает о том, что ЩИТ наверняка только поддерживает эту позицию. В конце концов, как же еще эффективнее они могут держать в своих лапах суперсолдата?
Следующие несколько дней он внимательно наблюдает за Стивом, и начинает замечать, как у того скорбь часто застилает взгляд, как сильно тот сутулится. Джеймс задумывается. Он пытается вспомнить, по чему он больше всего скучал, когда был за океаном, от чего он чувствовал себя лучше, когда начинал тосковать по дому, и чему он радовался больше всего, когда получал отпуск и возвращался домой. И у него появляется план.
Он звонит маме.
*
Поначалу Винифред Барнс была не впечатлена новым соседом Джеймса. В ее защиту можно сказать то, что она о нем ничего не знала — даже его полного имени. Да и его отсутствие в день, когда она привезла сыну вещи, казалось каким-то подозрительным.
По ее мнению, любой уважающий себя человек остался бы дома, чтобы познакомиться и помочь, особенно учитывая… ограничения ее сына.
— У него работа есть, ма, — протестует Джеймс, стараясь не зацикливаться на ее словах.
— Все равно, — отвечает Винифред и берет в руки вторую коробку, после чего идет к лестнице. Джеймс остается снаружи караулить машину, потому что он же никак не сможет помочь ей таскать его книги и вещи, так ведь? И не важно, насколько по-идиотски он себя чувствует, стоя у машины, пока его мама делает всю работу за двоих.
Да и Стиву Джеймс не завидует: он бы ну ни капли не удивился, если бы узнал, что в ЩИТе специально максимально загрузили Стива, лишь бы миссис Барнс о нем не узнала. Только вот, как оказывается, там либо не знали о ее приезде, либо самому Стиву абсолютно плевать на все, что на его работе думают или чего хотят. Джеймс и его мама не успевают и половины сделать, когда из-за угла выворачивает мотоцикл и останавливается у тротуара рядом с Джеймсом.
— Привет, — улыбается Стив. На нем даже шлема нет. — Помощь нужна?
Мама Джеймса чересчур сильно радуется, когда выходит из подъезда и видит его. Настолько сильно, что, когда они заканчивают с вещами и Стив идет ставить чайник, до нее доходит, что он ведет себя слишком по-хозяйски, чтобы не быть владельцем квартиры, и лишь после этого она понимает, что это не просто Капитан Америка, который решил сыграть роль доброго самаритянина в Вашингтоне.
Выражение ее лица просто бесценно.
Когда она уезжает, она все еще не может определиться, как к нему относиться: как к герою войны, который — технически — старше ее отца, или как к потерянному молодому человеку, который — опять же, технически, — младше ее сына. Ей не хватило совсем немного времени, чтобы понять, быть ли уважительно отстраненной или чрезмерно заботливой мамой, и Джеймс об этом прекрасно знает, когда звонит ей, чтобы узнать рецепт какого-нибудь ирландского блюда, который его бабушка передала его маме.
Она только рада помочь.
К сожалению, когда Джеймс составлял план, полный сюрпризов, тонкостей и вкусной домашней еды, он абсолютно забыл учесть свою ебаную отсутствующую руку.
Джеймсу хочется перестать забывать, хочется, чтобы осознание этого факта навсегда поселилось в его разуме, чтобы каждый раз не проходить через процесс воспоминаний снова, снова и снова. Несмотря на это, он не сдается. На готовку всего-то уходит в два раза больше времени, чем требуется. В конце концов картошка кое-как почищена, бекон неуклюже нарезан, а кольца лука вряд ли можно назвать кольцами, и к тому моменту, когда все это отправляется в духовку, чтобы спокойно протушиваться ближайшие несколько часов, Джеймс весь болит, и его впитавший в себя жир и картофельный крахмал свитер липнет к вспотевшему телу.
Его физиотерапевт бы им гордился.
Этот факт и выражение лица Стива, когда тот возвращается домой как раз к тому моменту, как Джеймс достает блюдо из духовки, дают понять, что все усилия не были напрасными.
— Это… — начинает Стив, но у него пропадает голос.
— Коддл, — отвечает Джеймс и осторожно ставит его на сервированный стол, а потом зубами стягивает рукавицу и кладет ее рядом со своей тарелкой. — Подумал, что тебе понравится.
Стив подходит ближе и смотрит на горшочек. И это нервирует.
— Не могу гарантировать, что будет так же вкусно, как выходит у моей мамы, — неосознанно добавляет Джеймс, несмотря на то, что он раздражается на собственную нервозность.
— Нет, это, — Стив прочищает горло. — Пахнет замечательно. Готов поспорить, что на вкус — тоже замечательно, — он смотрит на Джеймса и пытается улыбнуться, но его голос дрожит, когда он добавляет:
— Спасибо.
Джеймс пожимает плечами, чувствуя себя неловко. Все это не должно так много значить. Он просто пытается вести себя мило по отношению к Стиву, точно так же, как и Стив был мил по отношению к нему. Что, серьезно, никто до этого не пытался вернуть ему хоть немного домашней обстановки все это время?
