Наташа не позволяет себе хмуриться в ответ. Она понятия не имела, что Роджерс пользуется интернетом. Насколько ей известно, роутер, который был установлен в его квартире, не включался с самого момента его установки. Варианта два: либо он пользуется другим роутером, либо Барнс нашел способ блокировать сигнал.
И это главная причина, по которой Наташа до сих пор не рада всему этому сожительству, как бы хорошо оно не влияло на Роджерса. Барнсу потребовалась всего пара часов на то, чтобы найти и нейтрализовать все их жучки. Когда они попытались установить новые, те не продержались и дня.
И это далеко не все: он поменял все замки, поставил несколько на окна, дополнил все это парочкой ловушек. Нанес на окна покрытие, чтобы никто не смог увидеть, что происходит внутри. Еще он установил какое-то уcтройство, которое создает помехи электронным частотам, так что никакой сигнал не проникает изнутри наружу и наоборот. Таким образом Роджерс исчезает с их радаров в ту же секунду, в которую перешагивает порог своей квартиры. И наконец, Барнс быстро разоблачил агента 13, и вежливо — но жестко — сказал ей, что для всех будет лучше, если она будет держаться от них подальше.
Наташа уже давно подняла старые армейские документы и успела понять, что Барнс хорош. ЩИТ бы с радостью взял человека с набором таких навыков в свои союзники. Только вот дело в том, что их союзником он не был и не будет. Коулсон однажды попытался установить с ним контакт, когда Барнс возвращался с продуктами из супермаркета. Они инсценировали все так, чтобы слишком восторженная собака заставила Барнса споткнуться и обронить несколько апельсинов и яблок из перегруженных пакетов. В этот момент Коулсон бросился помогать, сумел завязать разговор и свести его к ампутированной руке, а уже от этой темы перейти к новейшим технологиям в области протезов. Так или иначе, времени подойти к сути у него не было, и он даже не успел упомянуть о договоре на абсолютно новый, высокотехнологичный протез взамен на небольшое… сотрудничество. Как он позже рассказал, Барнс все понял и тут же полностью отстранился, не дал и слова сказать — лишь очень нецензурно его заткнул и ушел.
С одной стороны, Наташа полагает, что это даже хорошо, потому что Барнса нереально подкупить, так что Роджерс находится в безопасности, которую по уровню можно сравнить с Трискелионом или Башней Мстителей. С другой стороны, это также означает, что ЩИТ понятия не имеет, что происходит с Роджерсом, когда он находится дома, а если учесть, что большую часть своего свободного времени он там и проводит…
Его квартира — одна большая слепая зона, вот что.
И Наташа это ненавидит.
*
Первое, что чувствует Джеймс, — боль. Тупую, глубокую, пульсирующую боль в левой руке, добирающуюся до самой кости. Мужчина морщится и пытается дотянутся ладонью до больного места, чтобы как-то облегчить ощущения, размять мышцу и…
Он замирает, окончательно проснувшись, и вспоминает за несколько секунд до того, как его правая ладонь касается левой руки. Ну, касаться-то нечего.
Джеймс сжимает руку в кулак, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу. Он заставляет себя дышать, сдерживая приступ тошноты точно так же, как он сдерживает все свои воспоминания о том моменте, когда он, лежа на раскаленной грязи под палящим солнцем, ослепленный после месяцев мрака, слыша звон в ушах и страх в мыслях, повернул голову и увидел, во что превратилась вся левая сторона его тела, в тот момент кричащая от боли.
(Его наполовину раздробленная левая рука, виднеющаяся сквозь изорванный рукав кость, кусочки превратившейся в сплошное мясо мышцы и розовое сухожилие, гротескно держащееся на остатках раскрошенного локтя).
Здесь и сейчас, в Вашингтоне, — он находится в Вашингтоне, дома, в плавно перетекающем в осень лете, и у него нет никаких миссий, нет никакой пещеры, он свободен, он в безопасности, — он стискивает зубы и закрывает глаза. Сглатывает и делает медленный вдох и выдох, затем снова вдох, затем снова выдох, и еще раз, и еще. Он игнорирует, насколько шаткими выходят вдохи, игнорирует, как перехватывает дыхание в слишком сжатом горле, и дышит все равно, сопровождая все не совсем всхлипами и не совсем скулежом, но чем-то к этому близким. Из-за пота волосы прилипают ко лбу, а футболка — к плечам, и ее ворот слишком очевидно раздражающе трет заднюю часть шеи.
Через некоторое время он валится обратно на кровать, перекатывается на спину и откидывает одеяло, чтобы более прохладный комнатный воздух мог остудить его кожу. Проходит несколько минут. Очень-очень медленно его желудок успокаивается. Боль все еще окутывает его отсутствующую руку, и нервные окончания умоляют его сделать что-то, чтобы утолить ее, несмотря на то, что он не может сделать абсолютно ничего. Все еще не позволяя себе смотреть на руку, Джеймс двигается ближе к краю кровати и садится, дотягиваясь до одной из баночек с таблетками на прикроватной тумбочке. Открыть ее непросто — только не одной рукой, пальцы которой неудержимо дрожат. Очередное напоминание о его новой неспособности. Крышка все же поддается, и таблетки достаточно большие, чтобы можно было достать их одну за другой. Бутылка воды, которую он обычно ставит на пол рядом с кроватью, пустая. Ну конечно.
Дико уставший, Джеймс сидит и думает, что ему делать. Он не хочет глотать таблетки всухую, но при мысли о том, что ему нужно встать, выйти из комнаты и дойти до кухни, чтобы налить стакан воды…
С другой стороны, может, так даже лучше будет: выйти из комнаты со спертым воздухом, какое-то время полежать на диване, насладиться тишиной. Он мог бы заварить себе травяной чай и медленно его выпить, притворяясь, что он вовсе не оттягивает тот момент, когда ему снова нужно будет вернуться в кровать, снова заснуть.
Приняв решение, Джеймс поднимается и плетется к двери. Ему не нужно включать свет — свечения от уличных фонарей хватает для того, чтобы ориентироваться в уже почти привычном месте, которое его сожитель держит в строгом порядке.
Он не ожидает краем глаза заметить движение, когда только заходит в гостиную. Он вздрагивает от испуга, крепко сжимая в ладони две таблетки. Он тут же начинает думать, до чего можно дотянуться, чем можно защитить себя, что сойдет в качестве предмета обороны против…
Но это всего лишь Стив, который сидит в своем любимом кресле у окна.
В темноте. В — Джеймс смотрит на часы на плите — 3:42.
Ясно.
— Хей, — тихо зовет Стив. — Все хорошо?
Джеймс борется с желанием спросить то же самое и в конце концов просто кивает.
— Рука капризничает, — отвечает он.
Он делает последние несколько шагов и встает за барную стойку. Несколько стаканов все еще стоят в сушке. Он берет один из них, наливает в него воду и несколькими глотками запивает таблетки. Когда он поворачивается, Стив снова глядит в окно. Его ладони покоятся у него на коленях, расслабленные и неподвижные. Джеймс не может разобрать выражение его лица из-за недостатка света, но видеть необязательно, чтобы понять, какую боль он испытывает, окутанный одиночеством.
Джеймс делает еще один глоток воды, а потом идет к дивану и садится.
— Не можешь спать? — спрашивает он через несколько минут, потому что Стив даже никак не дал понять, что он знает, что Джеймс все еще здесь.
— Оказывается, не могу, — отвечает Стив, и с такого расстояния Джеймс видит его кривоватую улыбку. Он наверняка в курсе, что Джеймс уже успел заметить, насколько мало он спит, вот только Джеймс до сих пор не уверен, из-за чего: травмы или еще одного последствия сыворотки.
— Кошмары? — предполагает он.
Через какое-то время Стив качает головой.
— Больше, наверное… по дому тоскую, — едва слышно говорит он. Он все еще смотрит в окно, на небо, и его взгляд…
Джеймс кивает. Он помнит, как сам скучал по дому. Люди еще говорили, что по домашней обстановке скучаешь точно так же, как скучаешь обычно по потерянной конечности. Сейчас, когда у него есть, с чем сравнить, он может согласиться, что чувства и правда похожи. Он помнит глухую тоскливую боль, накатывающую волнами, вот только волны эти еще капризнее и непостояннее самого настоящего моря, почти откатившие в одну секунду и сбивающие тебя с ног в другую, заставляя задыхаться и почти что тонуть. Но даже в худшие моменты у него были его якоря, у него была его собственная жизнь. У него был телефон, чтобы связаться с семьей, посылки, которые они ему слали, и знание того, что если он переживет этот день, эту миссию, эту командировку, то он обязательно вернется домой, он обязательно все увидит и почувствует вновь.
