Палач сидел на коленях, объятиями придерживая меня в полусидячем положении. Спустя время он высвободил одну руку. Погладив мои колючие короткие волосы, потянулся к своему ремню. Мучительно долго я корил возившегося анархиста за нерасторопность – ждал ножа. В животе, в груди, у самого горла... Где угодно в своём теле. Ждал позорного избавления, любой подначки, любого издевательства...

Короткий щелчок у самого уха разбил гнетущую тишину, перекрыл дыхание, перемешал в единую массу все мысли. Рука вольного опустилась на мою ногу. Невесомо положила на неё раскрытую ярко-оранжевую коробочку. В ней – беспорядочный набор шприцев, пластин неопознанных таблеток, странные тёмные склянки без этикеток. Аптечка.

- Ты думал, я тебя прирезать хочу? Разбежался, глупышка. –«Свободный» замолк, зубами снимая защитный колпачок с иглы первого шприца, – тише, не рвись. Скоро станет легче.

- Зачем?.. – я смотрел на шприц с неким лекарством, как на нечто необычное. Невразумительное. Зачем это мне? К чему эта забота?

Ответом мне послужило молчание. Только чужой тёплый выдох неприятно пощекотал глубокий след лезвия на плече. Я не почувствовал как игла тонким жалом пронзила кожу. Ощутил только тёплую тяжесть, медленно распространявшуюся от места укола. На этот раз анархист не врал. Боль медленно отступала на второй план, заглушалась, утихала, уступая место изможденности и голоду. Рукам постепенно возвращалась чувствительность. На одном препарате палач не остановился. Выждав положенное время, один за другим он влил в меня содержимое доброй половины шприцев. Под конец выловил из склянки одну белую пилюлю, голыми пальцами аккуратно протолкнул её мне в губы.

- Глотай, не бойся. После еды вторую дам. – Одним движением свободовец захлопнул аптечку, небрежно убрал её в карман. Шорох одежды, движение. За моей спиной анархист осматривался. Нервно, быстро. Искал что-то? Оценивал? Или боялся кого-то увидеть?

- Погоди. – Взявшись за плечи, он бережно уложил меня на бетонный пол. Невольно я поёжился от неприятного пронизывающего холода. Вопреки сомнениям разума, тело доверчиво успело привыкнуть к чужому теплу, улетучившемуся с отдаляющимися от меня шагами. Неловко звякнула посуда, вновь оказавшаяся в руках человека. Чертыхнувшись, мой мучитель вернулся ко мне. Запахи, непривычно сильные и приятные, ударили в нос. Перед моими глазами поставил на пол металлическую чашку, наполненную чаем, и глубокую походную плошку гречки. Судя по запахам, с какой-то мясной подливкой. От содержимого посуды всё ещё уютно поднимался ароматный пар.

Чужие руки, предыдущие дни отвешивавшие удар за ударом, снова мягко приподняли меня, облокотили на ненавистное тело, удержали в сидячем положении. Свободовец дотянулся до тарелки, воткнул в кашу ложку и, обхватив металлический край, приподнял передо мной в намерении кормить.

- Я не буду... – прошипел сквозь зубы и плотно сжал челюсти. Измученный ударами сапог желудок печально заскулил, моля, хотя бы о маленькой ложечке пищи. Я не стану поддаваться этому свободовцу. Не стану есть из его рук, как послушная псина! Я лучше с голода умру, если он сам не даёт мне смерти от ножа! Во мне еще теплица толика гордости и она не даёт жадно принимать еду и давиться ей от счастья.

- Я ожидал этого... Глупо было предполагать, что после всего ты разрешишь кормить себя, как маленького, – грустно вздохнул палач. Он перехватил плошку в другую руку. Освободившейся потянулся к безвольно болтавшейся моей правой руке. Новые массирующие прикосновения отдались снопами искр в мышцах и тягучей тяжестью в почти неподвижных суставах.

- Попробуй сам, своей рукой.

- Я сказал, что не буду! – зарычал я, и попытался непослушной рукой выбить ложку у свободовца. По правой руке будто стеганули ремнем. Тем, что уже второй я получал удары.

- Молодец, – добрая неожиданная похвала резала слух. Свободной рукой анархист крепко обнял меня, намеренно надавив на ребра, – давай ты покушаешь по-хорошему, чтобы я не вредил тебе ещё больше. Не хочу за тебя рыть твою могилу.

Я сдавленно охнул, закусив губу. После судорожно выдохнул, покорно опустил глаза. Гордость сдалась хрусту сломанных рёбер. Он сказал «рыть могилу». Похоже, меня скоро убьют. Возможно, после еды. Эта мысль вызвала у меня горькую улыбку облегчения. Скоро всё закончится? Я не осознанно спросил вслух и вздрогнул от своего хриплого голоса.

- Ты больше никому не нужен – это я могу сказать точно. Ты не очень хорошо выбираешь друзей, – безрадостно подметил свободовец, ослабляя хватку, – поешь пока.

Мучитель размешал кашу и, зачерпнув немного, поднес ложку мне ко рту, как маленькому ребёнку. Омерзительно... Чувствую себя теперь особенно беспомощным. Разомкнув сухие губы, я позволил свободовцу сунуть ложку гречки мне в рот. Практически не жуя, я проглотил её. Тёплая пища болезненно медленно проползла по горлу вниз. Словно наждачный лист. Желудок радостно принял её, совершив в животе какой-то немыслимый кульбит. Я снова дёрнулся, хватанул воздух, едва не подавившись им. Садист успокаивающе погладил меня по плечу. Зачем это?..

- Если я больше не нужен, ты убьёшь меня, наконец? – я поднял на палача бессмысленный взгляд. Силы покинули тело, их не хватало даже на злость и крики.

- Ешь. Остывает. И не задавайся никакими вопросами. Здесь это моя работа, – в прямом ответном взгляде зелёных глаз палача пронзительно блестели злость, обида и... боль?

Анархист вложил мне в пальцы тёплую ложку, осторожно взял меня за руку.

- С моей помощью сможешь или продолжить кормить?

Руки были слишком долго связаны в одной позе. Не думаю, что я вообще смогу ими шевелить. Да и не понадобиться больше. В американских тюрьмах заключённым, приговорённых к смертной казни, накануне их кончины приносят любую еду, какую они пожелают. Последняя пища в жизни. Мне же выбирать не приходиться. Жри, что дали. Палач сам кормил меня и пока я послушно принимал пищу из рук своего мучителя, мы оба молчали. У меня был только один вопрос к нему, когда это закончится? Но мне запретили спрашивать. Наверное... сразу после того, как я проглочу последнюю ложку... Она заскользила по дну тарелки, собирая последние темные крошки. Я проглотил их, не чувствуя никакого вкуса. Все. С едой покончено, доволен? Я молча посмотрел на свободовца, не пытаясь скрыть мольбу. Он понимает, чего я прошу. Но тянет. Мучит дальше, выжимает всё время до капли.

- Как и обещал, – аптечка снова мелькнула в руках вольного, стоило ему только отставить опустевшую тарелку. Я позволил чужим пальцам протолкнуть мне в рот очередную бессмысленную таблетку. Затем поднёс к моим губам чашку. Запить. Зачем, если убивать собрался? Сладкий крепкий чай не успел полностью остыть. Каждый глоток разносил по организму частички ставшего непривычным тепла.

- Знаешь, а мы с тобой всё же стали друзьями, даже лучше, чем ты был со своими,- тоскливо-мечтательным тоном неожиданно заключил свободовец, поглаживая мою заросшую щетиной щеку, – плохие дядьки наказаны, ты скоро будешь свободен, а твой неверный друг поплатился за всю совершённую и сказанную им дрянь. Как думаешь, это правильный расклад?

- Я не понимаю, о чём ты, – ответил ему честно, но призадумался. Похоже, вышли на бандитов и разобрались с ними. Но про какого друга анархист говорит? Неужели…

- Ко мне тут попал один. Из твоих друзей. Васька-мразька!

При упоминании Васи внутри всё сжалось и я не смог сдержать избитое тело от болезненного вздрагивания. От свободовца это, вероятно, не утаилось. Да и неважно уже было.

- Такой разговорчивый был! Меньше, чем за час, всё выложил! Мне даже разговаривать его не пришлось. А в предательстве до самой смерти с пеной у рта обвинял тебя и желал всяких непотребств. – Голос моего собеседника еле заметно дрогнул. Чтобы скрыть это, свободный выдержал долгую паузу, – я все допросы записываю. Не веришь, могу дать послушать.

- Я тебе не верю... Он не мог... – снова возвращалась злость к этому ублюдку. Жгучими толчками в груди. Я попробовал выкрутиться, оттолкнуть садиста, но он только крепче прижал к себе, что рёбра хрустнули. Негромко вскрикнув, я часто задышал, еле проговаривая слова. – Я не верю!.. Ты... пытал его!.. Он не мог!.. Это ты!.. ты его вынудил! Урод!.. Ненавижу!..