– Хорошо, папа. А как я узнаю, что пришло время и можно тебя снова спросить?

– Я сам тебе расскажу, – рассмеялся отец, – вот же ты у меня любопытная. Но ни в коем случае не рассказывай ни о чем таком своим друзьям! Даже Дейлу!

– Не переживай, я давно научилась не быть болтливой.

– Отлично, об общих вопросах поговорили, теперь давай о деле. Начну с небольшой предыстории. Знаешь ли ты, почему детей забирают так рано? Ведь с возрастом их естественные зачатки способностей растут и крепнут, и допустим, в те же лет шестнадцать можно было бы уже легко определить, стоит ли тратить время на особое обучение или же ребенок обладает совсем непримечательными способностями и вполне может ужиться среди посредственностей, не причинив никому вреда. Ведь больших успехов достигают далеко не все дети, которых забрали в город. Из кого-то да, они лепят выдающиеся пешки, ну а кто-то попросту прозябает и элементарно чахнет, не выдерживая сильного напора в обучении и тренировках.

– Да? А я думала, что все мальчики и девочки становятся сильными и получают хорошие места.

– Нет, совсем нет. Десять-двенадцать лет не тот период, когда виден весь будущий потенциал ребенка. В этом возрасте внутри каждого из вас загорается маленький огонек, и лишь через несколько лет будет ясно, разгорится ли внутри пожар или же потухнет, едва зажегшись.

– Почему же тогда не ждут до того, когда будет ясно наверняка? Сколько людей тогда бы меньше страдало.

– К сожалению, Лола, наши чувства никого не волнуют, их волнует лишь собственная выгода и возможные риски. А инициируют деток так рано потому что в этом возрасте еще очень трудно что-то скрыть, ребенок элементарно не может еще управлять собой и как следствие не может противиться зову. Тогда как примерно к шестнадцати годам способности уже не просто полностью сформировались, но и подвластны подростку, их легче скрыть от посторонних – да ведь никому и не придет в голову проверять ребенка в таком возрасте. Плюс внутренний стержень уже более крепкий в этом возрасте, и запудрить мозги, чтобы воспитать послушную марионетку уже гораздо сложнее и рискованней. А ну как взбрыкнет и наделает шуму, а если их несколько таких будет, вышедших из-под контроля? Что тогда? Власти республики не любят рисковать.

– Дай-ка попробую угадать! Если я правильно поняла, к чему ты мне все это подробно рассказываешь – наше упражнение будет направлено на то, чтобы не дать моим способностям проснуться сейчас, да? Они будут дремать до того, как мне исполнится шестнадцать? И тогда мы сбежим за стену?

– Тшш! Ты что так громко кричишь! У нас все закрыто, конечно, но мало ли. Про стену я тебя уже попросил – забудь. Ну а сущность вопроса ты правильно уловила, молодец! Соображалка работает. Только возраст шестнадцать взят условно, это может произойти и в пятнадцать, и в семнадцать, а может и вовсе не произойти.

– В каком смысле? Упражнение полностью подавит мои способности? Навсегда? – спросила я чуть ли не плача.

– Нет, – принялся терпеливо мне втолковывать отец, – никакое упражнение в мире не способно лишить тебя силы, по крайней мере мне такое неизвестно. Но пойми, если у тебя внутри изначально нет никаких зачатков, того самого маленького огонька, о котором я говорил, то и пламени будет неоткуда взяться, ни в двенадцать лет, ни в шестнадцать, ни даже в двадцать. Постарайся не забывать об этом, чтобы потом не было неоправданных надежд и расстройств.

– Хорошо. А у тебя, выходит, не было огня внутри, да? И у матери тоже?

– У матери ничего не было, а у меня были зачатки когда-то, но весьма скромные и они угасли со временем. Но зато со мной остался недюжинный ум, способность быстро и легко усваивать и перерабатывать тонны информации за короткий промежуток времени и феноменальная память. В общем, у твоего папы настоящий компьютер вместо мозга!

И с того самого вечера мы приступили к ежедневным занятиям. Хоть они и не выматывали меня физически, но эмоционально действовали на меня очень изнурительно. Больше всего они напоминали медитацию с последующим впадением в транс. Мне казалось, что мы с отцом каждый раз превращаемся в крохотные копии самих себя и в таком виде путешествуем по недрам моей головы, каждый раз что-то там переставляя, убирая, записывая. По окончании упражнения я всякий раз не могла понять, был ли это сон или же все происходило на самом деле. Как-то даже спросило об этом отца.

– А ты сама как думаешь? Если все это происходит в твоей голове, почему же это не может быть правдой?

Был дан мне неоднозначный ответ.

Вот у ж не знаю, помогали ли эти особые упражнения с отцом, или же я просто напросто сама по себе была абсолютно обычным ребенком, но никаких сверхъестественных особенностей я за собой не замечала. Меж тем шло время, и приглашенные из города проверяющие назначили время инициации всех детей, вошедших в возраст, на последний день осени.

В школе только и разговоров теперь было, что о предстоящем событии. Некоторые ожидали этого дня с нетерпением, в здоровом предвкушении, как будто инициация была театральным представлением, другие боялись, третьи мечтали, что выберут именно их. В общем, настроения среди масс ходили неоднозначные.

Кто-то особо прыткий и хитроумный додумался открыть что-то типа подпольного тотализатора, где принимались ставки на то, кто нас покинет, а кто останется. На мой взгляд – деградация общества во всем ее проявлении. Но, быть может, я излишне категорично рассуждаю и это всего лишь такой способ психологической защиты, перевести все в азартную игру. Не знаю, не мне судить. Более любопытным был для меня сам факт, что эта штука пользуется популярностью, при чем по слухам не только среди учеников, но и учителей. Откуда только они деньги брали, ума не приложу. Но, видимо, было бы желание.

Мы с Дейлом, к счастью, в этом массовом психозе не участвовали и жили себе спокойно, как и раньше. Лишь раз заговорили об инициации и то, довольно вскользь.

– Лола, а ты не боишься, что тебя выберут? – как-то раз задал мне вопрос Дейл, сидя за грудой учебников в моей комнате.

– Я об этом предпочитаю не думать заранее. А ты?

– Нет, меня-то точно вряд ли возьмут. Я совершенно точно обычный, вот ты – другое дело.

– Почему это я другое дело? Я себя чувствую тоже обычной и ни капельки от тебя не отличаюсь! – проговорила я удивленно с некоторой обидой в голосе.

– Ну ты просто умная очень, ведь, а мой отец говорит, что одаренными обычно как раз и бывают такие дети.

– Хм, вот еще, хороша логика! А ты у папы спроси на досуге, может, мне и с его сыном не стоит столько заниматься? А то сильно поумнеешь, и способности проснуться, – сказала я раздраженно.

– Да ладно тебе, не обижайся! Ты самая лучшая, Лолочка!

– Не смей меня так называть! Никакая я тебе не Лолочка, к моему имени не применительны уменьшительно-ласкательные суффиксы!

– Ну вот видишь, как по-научному загнула! Я ж говорю, гений, – с улыбкой произнес Дейл.

– Ах, ты еще и издеваешься! Ну погоди, сейчас ты у меня получишь!

Сказала и ударила друга подушкой.

– Ничего себе! Она еще и дерется! Думаешь, я девчонке сдачи не дам – еще как дам! Держи в обратку!

И у нас завязался нешуточный бой – моим орудием была все та же родная подушечка, Дейлу же приходилось отбиваться тем, что попадалось под руку, поскольку спальные принадлежности были у меня в единичном варианте. Но не смотря на мое более выгодное изначальное положение, Дейл в итоге повалил меня на кровать и прижал моей же подушкой.

– Эй, ну все, так нечестно! Слезай с меня, ты тяжелый, а я маленькая хрупкая девушка.

– Сдаешься? Признаешь меня победителем? – озорно воскликнул друг.

– Ха! Вот еще, не дождешься! – фыркнула я.

– Тогда я тебя не отпущу – будем так лежать до посинения.

– Я отца позову на помощь, – сказала упрямо я.

– Не позовешь, – ответил мне тут же уверенно Дейл.

Черт, он прав, не позову. Хотя мы с отцом и близки в некотором роде, но не настолько. Да это и не тот случай, когда стоит посвящать в свои дела родителя. Я подергалась еще немного, но всего, что мне удалось добиться – это перекинуть прядь своих волос в аккурат на лицо. Нет, ну что ты будешь делать! И зачем только подалась на уговоры родителей и отрастила себе эту каштановую копну! Ходила бы как раньше, стриглась бы под мальчика и проблем не знала.