Третий Рим Рим конца и Рим начала, где история без дна, где потомки Марциала бродят в поисках вина. Где любой правитель – Август, где любой мыслитель – шут, где, конечно, я прославлюсь, если раньше не сожгут или на кол не посадят, иль кнутом не засекут. Здесь словами знатно гадят: реки чёрные текут с языков, газет, плакатов, в блеске улиц и витрин. Рим дельцов, поэтов, катов – я твой раб и господин! «Мы живём, ожидая кончины…» Мы живём, ожидая кончины, выбрав ноту на множестве клавиш. Умереть – не простая причина, – как уйдёшь ты и что оставляешь? Вспоминая о прожитой жизни, не забудь, ничего не воротишь. Время также чумно и капризно, пулей срежет, как птицу на взлёте. Лишь в полёте пути к воскрешенью, да ещё не пропитая совесть. И готовится к самосожженью про Содом современная повесть. Чьи-то мутные сполохи мысли, всякий лезет в «гуру» и «махатмы». Не покаявшись, люди прокисли в склочных сварах за золото жатвы. Словотворчество ныне не в моде. А зачем, если мат узаконен? Люди! Люди! Вернитесь к природе и послушайте стон колоколен. Знамя в виде петли на осине, но Госдума почти не картавит. Верю я, нас Господь не покинет, только бесы по-прежнему правят. «Я ищу свой философский камень…» Я ищу свой философский камень в категории совсем не философской. Сам себе Иуда, Фауст, Каин. Сам себе Калигула московский. Сам себе убийца и спаситель, я мечусь меж небом и землёю. Где ж моя священная обитель, где шаги с немилой к аналою. Лить слова на ветер – что за дело? Не достойно плакаться мужчине. Но окошко в зиму запотело – старый век готовится к кончине. А вокруг пиры и карнавалы, а вокруг улыбчивые маски. И с трибун лепечут зазывалы, в диаграммы тыкая указки. И никто из них мне не ответит почему с немилым к аналою прошагала Русь? А месяц светит погребальной свечкой надо мною. Пегас Я возник из тела Горгоны, словно ангел, крылат и светел. Я проник в этот мир бездонный, как в поля проникает ветер. Я на грани и тьмы, и света вечность в клочья разбил копытом. И живу я в мечте поэта как примета и как молитва. Я приду, как стихия света. Я приду, словно тьмы стихия, если ты подружился с ветром, если мучает ностальгия. И тогда приготовься к бою, потому что вместо иконы ты увидишь перед собою ослепительный взгляд Горгоны! «Кленовый лист – моё спасенье…» Кленовый лист – моё спасенье и избавление от пут, и от Христа благословенье. Пусть про него поэты лгут. Кленовый лист – закладка в книге и на причёску – жёлтый бант. Для пьяной осени – вериги, а для кокетки – милый франт. Бежит строка стихотворенья, а лист летит, летит, летит до слепоты, до одуренья, но вдруг стена, но вдруг гранит! И разбиваются надежды, и прекращается полёт, и зависанье где-то между стандартных рамок и невзгод. Полёт – планеты воскрешенье и цель прожитого пути. Полёт – Христа благословенье и, если можешь, так лети… «Бард покинул наш бардак…» Бард покинул наш бардак оброня аккорд последний, словно выстраданный знак и поклон перед обедней. Разрешили мёртвым петь, перекрикивать друг друга. Он ушёл. И ветер туго струны скручивает в плеть. Лепетать о нём теперь?! – это многим по карману – то ли сдуру, то ли спьяну, мол, потеря из потерь! Бард живёт всегда не так бесконечно с быдлом споря, проходя от горя к горю Богом проклятый барак. А теперь взахлёб, запоем мы о нём то в плач, то в пляс. Нет, не бард ушёл изгоем – он изгнал из жизни нас. «Мне страшно слышать мёртвые слова…» Мне страшно слышать мёртвые слова едва на свет успевшие родиться. Как птица в ловчей сети будет биться поэт, упавший в мёртвые слова. Мне страшно от раздвоенности лиц и от грехов, ведущих к отупенью. Не пойманных, но уже подбитых птиц напомнили мне люди на мгновенье. Основа для рассказа не нова: канва из слов, приведшая на плаху, но каждое – неповторимый яхонт – алхимия поэзии жива. «Забавна мысль, что время лечит боль…» Забавна мысль, что время лечит боль. Тогда зачем на скользких поворотах чумных эпох играть чужую роль с чужой улыбкой на весёлых нотах? Царапина на царском хрустале – веками не зализанная рана. И тезисы безумного шамана с апреля держать землю в кабале. А время, как на струнах, на рубцах играет хроматические гаммы, возводит удивительные храмы и дремлет в заколдованных дворцах. Забавна мысль, что время лечит боль, – она с годами всё-таки острее. Стареет мир, которым правит голь, и новый бард болтается на рее. |
