— Нормальная такая история, — одобрил Тим. — Правильная и настоящая. Точка… Слушай, Миня, а ты, наверное, и на паланском Капище бывал? Ну, на том, что расположено рядом с истоками реки Озёрной?
— Бывал, конечно. Раз пять-шесть, на.
— Говорят, что по нынешней весне его кто-то разорил?
— Как это — разорил? — непонимающе заморгал короткими ресницами Михась. — Кого и чего, на, разорил?
— Капище ваше паланское, древнее. Мол, спилил Главного идола, привязал его к снегоходу, да и утащил в неизвестном направлении.
— Кто, на, говорит? Кто спилил, на?
— Говорят… э-э-э, всякие журналисты в Петропавловске. А кто спилил — до сих пор точно неизвестно.
— Фу-у-у! Отлегло… Журналисты, говоришь, на? Значит, слухи. А я уже, на, чуть не расстроился… Хотя…
— Продолжай, продолжай, — подбодрил Тим. — Сомневаешься?
— Как тебе сказать, на.… Но лучше бы, на, лично убедиться, что всё в порядке. Чтобы кошки бездомные не скреблись на Душе, на.
— А это сложно? Ну, в смысле, убедиться?
— Километров восемьдесят пять отсюда, на. Но всё, на, по горам и скалам. Без вездехода, на. На своих двоих. Трое суток туда. Столько же обратно, на. Если погода, на, конечно, не подгадит… Не, Саныч-начальник, на, столько отгулов мне не даст. Горячая пора нынче. Дорогу надо строить, на. Срочно. Пока дождливая осень, на, не наступила.
— А на один рабочий день отпустит?
— На один, на, отпустит, — подтвердил Угрюмов. — А зачем, на?
— Затем. Я подлечу, заранее известив по мобильнику, на мотогидроплане. Приводнюсь на плёсе Озёрной. Или же Безымянной. Тебя подхвачу. Слетаем по-быстрому к Срединному хребту. Взглянем на ваше Капище… Договорились?
— Замётано, на…
Они вышли на ближайший водораздел, за которым простиралась тёмно-бежевая каменистая равнина, упиравшаяся в плотную и высокую сочно-зелёную стену.
— Заливной камчатский луг? — со знанием дела предположил Тим.
— Это точно, на, луг. Пойма реки Белочки, на, притока Безымянной. А за ней — топкое болото, которое мы, на, и обходили. Только краешком луг зацепим. Не переживай, инспектор, на… Что такое?
— Подожди, спреем попрыскаюсь.
— Ну-ну, прыскайся, на… Готов? Шагаем, на, дальше?
— Подожди. А что это за чёрные и бурые пятна слегка подрагивают возле травяной стены?
— Мишки косолапые, на, понятное дело. Всякие сладкие корни выкапывают из земли и хавают, на.
— Ры-ы-ы, — подтвердил Клык, мол: — «Они, морды клыкастые. Восемь штук. В ряд выстроились, словно трудолюбивые вьетнамские крестьяне, старательно пропалывающие рисовые грядки от сорняков. По телеку наблюдал недавно, третьего дня… Не нравится мне, честно говоря, такое экзотическое соседство. Ну, ни капельки…».
— И мне не нравится… Ты, Миня, ружьишко-то снял бы с плеча.
— Зачем? — удивился Михась. — Медведи, на, они ребята шибко умные, современные и продвинутые. Даже про раздельное питание знают, на.
— Серьёзно?
— Гав?
— А то. Коренной зуб, на, даю. Когда мишки коренья жрут, то ничего другое их, на, не интересует. Потом начнётся нерест лососевых, на. Объявят рыбный месячник. Поздняя осень — перед залеганием в берлоги, на: ягоды, падаль и грибы.
— А сугубо «мясной» период бывает? — заинтересовался Тим.
— Не-а, на. Только ежели у шатунов зимних.… Айда! Шагаем, народы, на. Шагаем. В обход, на, понятное дело…
Они осторожно спускались по крутому склону, оставляя чёрно-бурые пятна в стороне, примерно в трёхстах пятидесяти метрах.
— У мишек-то трава, на, очень высокая. Выше трёх метров, — пояснил Михась. — А мы краешком луга, на, ломанёмся. Там оно всё гораздо пониже будет, на…
Создавалось устойчивое впечатление, что комаров, мошкары, оводов, слепней и гнуса — с каждым пройденным шагом — становилось всё больше и больше. Нет, антикомариный спрей работал исправно, и насекомые практически не кусались: тыкались в физиономию и отлетали. Тыкались и отлетали. Многими-многими сотнями — почти одновременно — тыкались и отлетали…
— Достали уже, гниды штопаные! — не выдержал Тим. — Так и лезут, сволочи, в глаза и в нос. А теперь, тьфу-тьфу, и в рот… Всё, надеваю накомарник. Точка.
— И это правильно, на. Я тоже, пожалуй, напялю.… Вообще-то, у коряков, на, не принято — пользоваться накомарниками. Типа — национальная гордость не позволяет, на, уподобляться белокожим неженкам. Но я же только наполовину, на, паланец. Типа — метис. Надену, на…
Они добрались до луга.
— Пересекаем, на, — глухо, сквозь сетку накомарника, известил Михась. — За мной.
«Здесь трава гораздо пониже?», — шагая вслед за паланцем, мысленно усмехнулся Тим. — «Ну, да. Процентов, наверное, на тридцать-сорок. То бишь, густое полевое разнотравье на уровне двух метров. Ни хрена не видно, что там впереди. Мать его… И как, интересно, Угрюмов здесь ориентируется? Абориген хренов… Какие-то мелкие крикливые пичуги назойливо кружат над головой… Какие? Э-э-э… Синехвостки, овсянки и охотские сверчки. Стайка малых мухоловок перепорхнула… Ага, земля под ногами заходила меленькими волнами. Болотце, не иначе…»
— Чав-чав, чав-чав, — безостановочно чавкало под ногами.
— Пи-и-и-и-и, — никак не могли успокоиться за сеткой накомарника бесчисленные камчатские насекомые. — Вж-ж-ж-ж…
Было очень жарко, душно и темно. Солоноватый пот застилал глаза и, стекая по щекам, попадал на запёкшиеся губы.
— Чав-чав. Пи-и-и-и. Вж-ж-ж-ж. Чав-чав-чав…
Наконец, всё закончилось.
Путники, успешно перебравшись через край камчатского заливного луга, выбрались на каменистое базальтовое плато.
Через некоторое время Михась, с удовольствием сдёрнув с головы накомарник, объявил:
— Останавливаемся, инспектор. Отдыхаем и перекуриваем.
Тим, освободившись от накомарника и смахнув ладонью пот с лица, поинтересовался:
— А куда подевались все комары-мошки и оводы-слепни? И где же твоё традиционное — «на»?
— Не знаю, Брут, — смущённо улыбнулся Угрюмов. — Роща, наверное, влияет, — махнул рукой налево. — Накладывает, как любят говорить в толстых романах, свой незримый отпечаток…
— Гав-в, — подтвердил Клык, мол: — «Действительно, накладывает. В том смысле, что некая аура чётко ощущается… Что ещё за аура? Ну, незримая такая… Светлая? Тёмная? Светло-серенькая, на мой взгляд. То бишь, неоднозначная…»
«Вот, значит, какая она, реликтовая роща», — посмотрев в указанном направлении, подумал Тим. — «Метров сто пятьдесят до неё. Расположена на низеньком, чуть заметном холме. Зелень сплошная: яркая и одновременно спокойная. А воздух здесь очень чистый, влажный, свежий и…, и вкусный. Словно бы море где-то совсем рядом. Да, интересное местечко…»
Они, перекурив, двинулись к роще.
Не дойдя до крайней берёзы метров пятнадцать, Михась неожиданно остановился и известил:
— Дальше идите без меня.
— Почему?
— Так надо.
— А всё же? — настаивал Тим.
— Гав? — подключился Клык.
— Мне туда, — указал рукой водитель вездехода. — Видите, кубический иссиня-чёрный кусок базальта? Это такое место специальное, молельное. Надо забраться на этот камень, встать на колени, сосредоточиться и почтительно попросить у рощи-спасительницы о покровительстве и помощи. Так издревле у паланцев заведено.
— У спасительницы?
— Так точно. Потом расскажу. На обратной дороге…
Вскоре они оказались под сенью деревьев.
— Больше всего это напоминает гигантские кусты, — осторожно проводя ладонью по берёзовой коре, сообщил Тим. — Главный ствол, от которого отходят по четыре-пять второстепенных. Только очень высокие кусты — на уровне двадцати пяти, а то и тридцати метров. Листья очень крупные, ярко-зелёные, без червоточин… И кора интересная. То бишь, по идее, раз этим деревьям более полутора тысячи лет, она должна быть очень морщинистой и поросшей всякими там мхами-лишайниками. А что мы видим? Гладенькая такая кора, бело-розовая с редкими чёрными вкраплениями. Словно бы молоденькая-молоденькая… Ну, побродим здесь слегка, пока господин Угрюмов предаётся молитвам паланским?
