Раздался надсадный и тоскливый собачий лай. Это поселковые псы — со всех лап — разбегались в разные стороны. Почему — разбегались? Да чисто на всякий пожарный случай. Дабы не попасть — ненароком — под внеплановую и жёсткую раздачу…

Узкие рельсы уходили-погружались — сантиметров на тридцать-сорок — в зеркально-спокойную гладь фьорда.

Тим — с помощью специального гидравлического домкрата — спустил мотодельтаплан на воду, развернул его боком, пристегнул широкими ремнями Клыка, самостоятельно запрыгнувшего в переднее кресло, поместил в грузовую сетку рюкзак и полиэтиленовый пакет с продовольствием, закрепил в специальной прорези винчестер и, предварительно сильно оттолкнувшись ногой от берега, уселся в кресло пилота.

Сытый рёв двигателя, короткий уверенный разбег, разноцветные брызги во все стороны, взлёт. Внизу заполошно замелькали разноцветные поселковые домики и серо-бирюзовые воды фьорда, ставшие после подъёма на трёхсотметровую высоту однозначно-бирюзовыми.

Полёты на мотодельтаплане, вообще, занятие увлекательное и зрелищное. А аналогичные полёты над Шпицбергеном (в ясную погоду, конечно), доложу я вам, увлекательное вдвойне. Более того, завораживающее — до полного опупения и нешуточного изумления…

Почему — до полного? Тут, друзья мои, всё дело в красках и контрастах. Цвета здесь такие — чёткие и яркие, практически совсем без полутонов. То есть, без полутонов до тех пор, пока в ситуацию не вмешаются, выползая сразу отовсюду, местные призрачные туманы — всевозможных мягких пастельных оттенков…

Но в то утро никаких туманов, как раз, не наблюдалось. Поэтому и визуальная картинка была безупречно-классической: серо-бирюзовый фьорд, ярко-синее море, густо-лиловый силуэт острова Принца Карла, грязно-бурая тундра, ослепительно-белоснежные ледники, угольно-чёрные скалистые пики.

— Полный и однозначный отпад! — активно вертя головой по сторонам, восторженно прокомментировал Тим. — Амстердамские размалёванные шлюхи, нервно покуривая, скромно отдыхают в сторонке.

— Гав, — поддержал с переднего кресла Клык, мол: — «Красота, мать её, неописуемая и охренительная…».

Мотодельтаплан, заложив над строгими серо-бирюзовыми водами широкую дугу, уверенно взял курс на северо-восток…

Несколько слов о намеченном маршруте.

Мыс Верпегенхукен является северной (самой и однозначно-северной), оконечностью острова Западный Шпицберген. Почему Тиму взбрело в голову посетить это место? Во-первых, он — за шесть лет, проведённых на островах архипелага, — там ни разу не был. Как-то так получилось, что практически весь Западный Шпицберген облетел на мотодельтаплане и объездил (в зимний период), на снегоходе, а к Верпегенхукену (случайно ли?), никогда даже не приближался. Во-вторых, от предшественников по должности к Тиму перешли их подробные путевые и обзорные дневники. Он внимательно ознакомился со всеми имеющимися документами и пришёл к однозначному выводу, что самый северный мыс острова — по неизвестным причинам — никогда не попадал в поле зрения охранников дикой природы… Странно, не правда ли?

— Неспроста это, — откладывая дневники в сторону, решил Тим. — В том плане, что очень и очень странно. Более того, подозрительно, навевающе и завлекающе…

— Гав! — согласился с ним Клык, мол: — «Ещё бы, блин горелый, не странно. Вдоль северного и восточного побережий острова ледяной припай гораздо более надёжный и долговечный, чем на западном и южном. Следовательно, там и белых медведей шастает многократно больше. Многократно, ясен пень… А для чего, с точки зрения охранников дикой природы, на Свете существуют белые медведи? Для того, понятное дело, чтобы старательно и регулярно присматривать за ними. Подчёркиваю, регулярно и бдительно присматривать. Ре-гу-ляр-но…».

— Предлагаешь — наведаться на данный мысок, так толком и не изученный?

— Гав-в!

— Типа — всенепременно и обязательно? Преодолев всевозможные преграды, засады и тернии?

— Гав! Гав! Гав…

Надо заметить, что с технической точки зрения никаких трудностей-сложностей не предвиделось. Ерундовый и простенький маршрут, если зрить в корень. От Ню-Олесунна до мыса Верпегенхукен было, если по прямой, на уровне ста шестидесяти-семидесяти километров. Конечно, мотодельтапланы по прямой практически не летают — всякие там боковые порывы ветра, восходящие и нисходящие воздушные потоки, прочие климатические прелести. Поэтому постоянно приходится лавировать, слегка отклоняясь от намеченного прямого пути. Ладно, пусть будет — в одну сторону — сто восемьдесят километров. Умножаем на два, получаем — триста шестьдесят. Бак же усовершенствованного «Bidulm-50» был рассчитан на пятьдесят литров горючего, а его расход — при скорости сто километров в час — составлял около восьми литров. Следовательно, на полном баке можно было пролететь (с небольшим запасом), порядка шестиста километров. Два часа (даже чуть меньше), туда. Столько же обратно. Ну, и, включив видеокамеру, нарезать несколько полноценных кругов над загадочным мысом. А если возникнет такая срочная необходимость, то и приземлиться (то есть, приводниться), там можно. Например, ради краткосрочного променада, отдыха и лёгкого перекуса на свежем воздухе. То бишь, вернулся в Ню-Олесунн, а в баке ещё полно горючки…

Почему же Тим — в разговоре со склочным норвежцем — бросил фразу, мол: — «В случае экстренной необходимости возможны дополнительные посадки в опорных точках…»? Островные разноцветные туманы, могущие появиться практически в любой момент, всему виной. Они, заразы коварные и бесстыжие, как уже было сказано выше, ужасно плотные и вязкие. При полёте же в условиях густого тумана скорость передвижения летательного аппарата резко снижается, а расход горючего, наоборот, возрастает. Причём, чуть ли не в два раза. Да и дополнительный крюк — между делом — можно заложить. Бывали уже аналогичные прецеденты. Плавали — знаем…

Что ещё за — «опорные точки»? Это такие сборно-щитовые домики-избушки, беспорядочно разбросанные по островам архипелага. Встречаются и частные, что-то вроде дач. Но, в основном, они оборудованы — сугубо с практическими целями — угольными компаниями и различными научно-исследовательскими организациями. В таких домиках всегда имеется запас продовольствия, печка и сухие дрова (или даже маленькая дизельная электростанция с запасом топлива), аптечка, шкаф со сменной одеждой-обувью различных размеров, несколько кроватей и комплектов чистого постельного белья. Эти избушки бывают особо-остро востребованы зимой, когда островной народ и туристы активно разъезжают по Шпицбергену на снегоходах и мотонартах. А техника, как известно, она иногда ломается. Особенно в метель. Замёрзнуть насмерть — раз плюнуть. Если, понятное дело, поблизости не обнаружится спасительной «опорной точки»… Вот, и за обитателями Ню-Олесунна было закреплено с полтора десятка таких домиков, куда Тим и завёз — в зимний «снегоходный» период — вдоволь горючего. На одни «точки» — по одной столитровой бочке. А на другие — более «проходные» летом — по две-три. На всякий пожарный случай…

За тридцать пять минут они пролетели над Землёй Хокона Седьмого. Совершенно ничего интересного: тёмно-бурая тундра, только местами начавшая слегка зеленеть, мрачные чёрные сланцевые россыпи, рваные серо-белые пятна ещё не растаявших снегов, вялые северные олени, лениво бродившие тут и там — либо парами, либо маленькими компактными группками.

— Гав-в! — подал голос сквозь надсадное тарахтенье двигателя Клык, мол: — «Рельеф местности неуклонно идёт вверх. Надо бы, приятель, того. Приподняться чуток. Дабы не шмякнуться о скалы ближайшего нагорья…».

— Как скажешь, напарник, — надавливая указательным пальцем на нужный рычажок-тумблер, откликнулся Тим. — Приподнимемся. Не вопрос…

Потом внизу стало ослепительно бело.

«Словно в сверх-стирильной хирургической палате», — торопливо водружая на нос очки с тёмными стёклами, мысленно прокомментировал Тим. — «Сейчас мы пролетаем над Землёй Андре, покрытой практически-вечными (но молодыми — по геологическим меркам), ледниками, слегка подтаивающими только в разгар летнего сезона… Кстати, в честь кого названа Земля Хокона Седьмого, я не знаю. Скорее всего, в честь какого-нибудь европейского короля. Норвежского? Совсем не обязательно. В семнадцатом-восемнадцатом веках здесь и шведы с датчанами активно тусовались. Да и надменные англичане присутствовали. А официальным первооткрывателем Шпицбергена, и вовсе, считается знаменитый голландский путешественник Виллем Баренц. Так что, как говорится, возможны различные варианты… Что же касается Земли Андре. Её так назвали в честь Соломона Андре. Жил в девятнадцатом веке на белом Свете такой героический швед, который задумал долететь до Северного полюса на воздушном шаре. И не только задумал, но и попытался… Воздушный шар „Орёл“, управляемый отважным Соломоном, взлетел со здешнего острова Дэйнс летом 1897-го года. Но при отрыве от земли неожиданно оборвались три регулирующих гайдропа, шар тут же стал неуправляем, и сильный попутный ветер потащил его на северо-восток. Пролетев около пятисот километров, „Орёл“ упал на лёд. После этого долгие годы о судьбе экспедиции ничего не было известно. И только в 1930-ом году норвежские моряки случайно обнаружили на острове Квитойя („Белый“ — в русском варианте), входящем в состав Шпицбергена, останки путешественников. То есть, Соломон Андре и двое его спутников смогли — после падения воздушного шара — добраться по дрейфующим льдам до архипелага. Но и только. Жаль ребят, конечно…».