Подойдя вплотную. Александр почувствовал солнечный аромат ее красивого девственного тела и ее горячее дыхание. Взяв Елену за локоть, князь быстро повел ее в простенок между сеновалом и тыном, туда, где господствовала тень и откуда их не могли увидеть люди, находившиеся перед постройками подворья. Она не сопротивлялась и послушно шла с ним. Когда их стало не видно со стороны, они остановились на тропочке. Князь развернул Елену к себе лицом и, повернувшись спиной к проходу в ту сторону, откуда они шли, словно закрыл ее собой. Они были одного роста и их глаза, смотревшие прямо друг на друга, застыли с выражением интереса и волнения. Некоторое время они продолжали еще стоять молча, только горячо и возбужденно дышали. И тут первая заговорила она:

— Аще ли княже, боишь ся еси?

— Чти твоея срамити не хощу, — гордо отвечал Александр, чувствуя, что в ее словах есть доля правды. Он протянул руку и взял кисть ее ошеей руки своей десной. Она не сопротивлялась тому. Немного осмелев, Александр быстро склонился и поцеловал ее ароматную розовую длань почти у самого запястья. Елена тихонько потянула руку к себе, но не отдернула. Александр смело протянул десницу к ее талии, но девушка не резко и все же смело отстранилась от него.

— Не гоже еси твориши, Александре, — тихо, томно, но все же решительно прошептала она. Князь отступил на положенное расстояние, но сердце его, разбуженное ее близостью, безумно стучало в груди и разжигало неведомую дотоле страсть. Он посмотрел на нее. Елена стояла, потупив очи, прикрытые длинными ресницами, опустив и сложив длани на поясе. Глубоко вдыхая напоенный ароматами теплый воздух, Александр стал успокаиваться. Они молчали недолго, и он заговорил о том, что давно хотел увидеть ее один на один, но не знал, как это сделать. Благо Ратмир подсказал и помог ему в этом. Она внимательно слушала, и ланиты ее розовели. Его слова явно нравились ей. Александр смотрел на девушку и чувствовал непреодолимое и жгучее желание поцеловать ее. Однако осознание необходимости достойно вести себя и стыд сдерживали его. Приблизясь, он стал шептать ей ласковые и томные слова, пытался брать Елену за руку. Та слушала, опуская очи долу, розовела щеками и шеей, но длани ему уже не давала. В таком состоянии провели они минут десять. В конце концов Александр смог договориться с молодой боярышней о том, что она вскоре придет к нему на встречу под охраной Ратмира и в сопровождении одной из доверенных девушек в какое-то безопасное место, указанное Александром. Пока же решено было между ними встречаться на воскресных литургиях в Софийском соборе.

Следом Елена неслышно ушла той же тропкой, какой и пришла. А князь, постояв на месте, что-то обдумывая за сеновалом еще минут пять, затем обогнул его с ошеей стороны и возвратился к коновязи другой дорогой. Весь обратный путь на Городище он был молчалив и счастливо улыбался, то и дело подмигивая улыбавшемуся и скакавшему одесную Ратмиру.

Через день княжеский двор и двор тиуна Якима выехали в окрестные леса травить волков. Первые два дня загоняли и били зверя по лесу от Сковороды и Липеньского монастыря до реки Мсты. Окрестные леса огласились собачьим лаем, криками загонщиков, отроков, гридей, паробков[121], дворовых. Более полутора десятка матерых хищников и молодых щенков охотники побили стрелами и копьями. Князь Александр и его люди эти дни не сходили с седел. Вечером, не торопясь, поев у костра и выпив меда, валились спать в походных шатрах в стане, разбитом на берегу лесного озера и спали крепким сном. Князь Александр был увлечен ловлей, но иногда, проезжая по озерному берегу, вдруг останавливал коня. Ему вспоминались прошедшие годы, дни его отрочества и дружбы с покойным братом. Эта задумчивость и тоска уходили бесследно, когда призывы друзей, отроков и страсть охоты возвращали его к действительности. В эти дни не было рядом с ним верного меченоши Ратмира. Лишь иногда молодой князь видел его в сопровождении Судимира где-то в отдалении. Те, вдвоем, рыская верхом по лесам и опушкам, среди десятков вооруженных лукам, копьями и ножами людей внимательно осматривали добычу и стрелы охотников. К исходу третьего дня, когда смеркалось, Ратмир подъехал к Александру и немногословно сообщил, что теперь он знает человека, кого хочет обличить князь. Но для неоспоримых доказательств нужно еще день или два охоты. С этим Ратмир быстро отъехал, а Александр отправился в шатер на ночлег. Следующим утром князь объявил, что охота теперь будет продолжаться на левом берегу Волхова в лесах за Юрьевым монастырем.

Уже вторые сутки охота на волков продолжалась в лесах на западном берегу Волхова. Стоял теплый день конца июня. Однако после обеда подул прохладный ветерок со стороны Варяжского моря и нагнал на небо темно-синие тучи, окаймленные серыми перистыми облаками. Ветер усиливался, похолодало, начал сеяться мелкий дождь. Охотники и ловчии стали чаще перекрикиваться, трубить в рога, съезжаться, свозить добычу и сбиваться в ватаги. Там и тут по полянам и на опушках леса зажигались неяркие костры. Отроки, дворовые и кмети, ослабляли удила и подпруги, давали корма коням, доставали из тороков сулеи с крепкой медовухой и прикладывались к горлышку. Несмотря на непогоду, там и тут уже раздавался веселый говор, и кто-то из заядлых охотников рассказывал о том, как он добывал матерого хитрого зверя, пытавшегося уйти от преследования, и, в конце концов, достал его стрелой.

К одной из таких ватаг, добрую половину которой представляли люди тиунова двора, и подъехали будто невзначай княжеские слуги Ратмир и Судимир. Незамеченные в начале, они спешились и стали осматривать битых волков. Было еще довольно светло, когда Судимир остановился и словно застыл над одним из крупных убитых хищников, в загривок которого глубоко вошла стрела с ярким зеленовато-коричневым оперением. Княжий меченоша заметил это и посмотрел в лицо гридю. Глаза их встретились, и Ратмир молча кивнул головой.

Не раздумывая, княжий гридь вынул из-за высокого голенища сапога большой охотничий нож, склонился над убитым хищником и начал вырезать стрелу. Его сильные пальцы ошеей руки со всей силой впились в мохнатый волчий загривок. Ножом, зажатым в десной длани еще слабой от раны, он смело вспорол волчью шкуру. По всем охотничьим законам того времени делать этого не имел права никто, кроме охотника, добывшего зверя. Никакого смысла не было и в том, чтобы так небрежно вырезать стрелу и портить густой, дорогой мех матерого волка. Оживленный разговор охотников, стоявших у ближайшего костра, прервался. Кто-то матерно и недовольно выругался. И из ватаги вышел рослый рыжебородый детина, в сопровождении двух молодцов тиунова двора. Видимо, он не сразу узнал двух незаметно подъехавших верховых, так бесцеремонно и быстро ставших кромсать шкуру добытого им зверя. Рыжебородый матерно, грязно выругался и потянул из ножен, притороченных у пояса, короткий охотничий меч. Навстречу ему смело выступил Ратмир и преградил дорогу. Детина покрылся багровым румянцем злости, обнажил меч и снова выматерился, брызгая слюной и требуя оставить его добычу в покое. Он явно уже хорошо вкусил медовухи. Два молодца тиунова двора, стоявшие позади него, казалось, также были настроены решительно и сжимали боевые топорики в своих дланях. Среди охотников, стоявших вокруг костра послышались слова одобрения и поддержки. Только немногие из этой ватаги — в основном люди княжеского двора узнали Ратмира и стали окружать его одесную и ошую, пытаясь предотвратить зревшую схватку. Ратмир и сам не успел заметить, когда в его длани оказалась рукоять обнаженного им меча. И тут, за несколько мгновений до того, как рассечь мечом воздух и обрушить его на противника, он вспомнил слова своего друга и князя Александра. Ошая рука его потянулась за спину, и он достал оттуда рог, прикрепленный к ременной петле, переброшенной через плечо. Через мгновение он уже трубил условленным сигналом, выдувая всей силой своих легких и плотно сжимая губами узкий мундштук рога. Многие охотники, окружавшие Ратмира и рыжебородого, перехватывали оружие, надеясь или защитить своих, или предотвратить схватку. Однако, несмотря на хмель и злость, рыжебородый детина смекнул, что в этой ситуации скрыт какой-то подвох, и отступил на несколько шагов назад. Правда, большинство ватаги поддерживало его, поэтому он не выпускал и не прятал обнаженного меча.