Вскоре все немецкое войско быстро покатилось на северо-запад от озерных островов. Русская конница стремительно преследовала бегущих. Чудь, ливь и летьгола бросали оружие, вставали на колени и поднимали руки вверх, но их мало кто щадил. Конные немцы пытались оторваться от врага, но сделать этого не могли. Горислав и Путята преследовали бегущих, как и сотни других русичей. Разгоряченный Путята, опуская саблю на спины врага, на скаку бешено орал Гориславу:
— Даша ратнии плещи свои! Гориславе! Язви таку их мать!
Но Горислав почти не слышал его. Он все время пристально следил и старался не упустить рыжеволосого, уходившего на запад от преследования на сильном вороном коне.
Пешие новгородцы и псковичи уже остались далеко позади и прекратили преследовать бегущих. А русская конница в красно-розовых лучах вечернего апрельского солнца во весь опор неслась к западному Суболическому берегу Чудского озера по ровной ледяной глади, крушила и крошила остатки немецкой рати. Ровная серебристо-синяя поверхность озера покрывалась кроваво-темными пятнами павших. Почти через час отступления пеших воев уже не осталось. Близко уже был западный берег. Вдруг русичи увидели, что бегство немцев замедлилось. Они стали собираться в кучи и осторожно продвигаться вперед. С громом налетели передние ряды русских на замедливших ход немцев. Те пытались обороняться. Крики отчаяния, боли и гнева вновь охватили сражавшихся. Раздался гулкий удар, это ломился лед. В пылу преследования русичи пригнали остатки немецкой рати к сиговицам. Лед у их краев подтаял. Это были самые глубокие места — стремнина реки Великой, несущей свои воды по дну озера. Основная часть немецкой рати оказалась зажатой между двух больших полыней. Только узкая полоска льда — шириной саженей в пять лежала меж ними. И тут у кромки полыньи первые немецкие всадники стали проваливаться в воду и тонуть вместе с лошадьми. Доспехи не позволяли долго держаться на поверхности ледяной воды. Те, что были смелей и отчаянней других, рискнули направить коней к спасительной перемычке. Остальные приняли бой у кромки льда или попытались прорваться южнее. Нескольким сотням немецких воинов удалось проскакать по перемычке или обойти полыньи. Остальные приняли смерть в последней схватке близ западного берега. Лед ломался, крошился, и льдины переворачивались вместе с людьми. В пылу схватки их сотоварищи не могли помочь тонущим. Несколько десятков русичей с ходу подлетело к полыньям и, проваливаясь под лед, стало тонуть. Многим из них успели подать копья, бросить поводья. Эти выбирались на твердь и вытягивали своих коней. Другим помочь не успели. Ледяная крошка и льдины плавали в воде, а между ними поднимались и бурлили на поверхности большие пузыри. Крики отчаяния и дикое ржание разносились над полыньями просыпающегося апрельского озера.
Горислав наконец-то настиг рыжеволосого. Матерясь, они со звоном вновь скрестили оружие. Здесь им уже никто не мешал. Переветник махнул булавой, но детский увернулся от удара. Затем секира и булава вновь с лязгом ударились друг о друга. Ловким движением с пятого удара Горислав выбил булаву из десницы врага. Та отлетела, покатилась и ушла под лед. Рыжеволосый успел повернуть коня и тронуть его туда, где была ледяная перемычка. Здесь проскакал уже не один десяток отступавших. Горислав было погнался, но вовремя осадил коня. Новый гулкий удар раздался над озерной гладью. Перемычка треснула, и трещина прошла между полыньями. Рыжеволосый, как был с конем, так и ухнул в ледяную воду, подняв фонтан брызг. Тяжелые доспехи не дали ему долго оставаться над водой. Вода бурлила, принимая в свои темные глубины еще несколько воинов. Никто не спасал их…
Рыцарь Иоганн уже не гнал уставшего и запаленного коня. Конь, сбавляя ход, сам перешел на шаг. За полыньями русские прекратили погоню. Западный берег был уже почти под копытами коня. Иоганн осмотрелся. У берега съезжались конные воины из Оденпе, Дерпта и братья-рыцари. Их было не более пятисот человек. Из них многие раненые с трудом держались в седлах. Он развернулся и посмотрел назад, туда, где в лучах закатного солнца у полыньи еще во множестве маячили черные фигурки русских верховых воинов. Рыцарь утер пот, снял иссеченную рукавицу и осмотрел правую руку. Вся ладонь и кисть были в крови, что текла из-под кольчуги. Меч он сохранил. Рука болела в предплечье, но он остался жив, слава Господу Иисусу Христу! Иоганн перекрестился дрожащей, окровавленной рукой и стал читать молитвы. Он думал о Неле и надеялся, что отыщет ее…
Тем временем Горислав, подав копье другу, вытащил Путяту из полыньи. Потом они вдвоем за повод вытянули на лед испуганного и дрожавшего коня. Путята, остудивший свой пыл ледяной купелью, дрожал, стягивая кольчугу, и криво улыбался, что-то рассказывая. Горислав молчал, пытался заставить себя слушать, но это у него с трудом получалось. Заметив, что друг безмолвен, замолк и Путята. Затем, испив крепкого меда из фляги, поданной Гориславом, спросил, что с другом, не ранен ли он. Поглаживая по храпу своего жеребца, и успокаивая его, Горислав посмотрел на свои дрожавшие персты, на доспех, обрызганный засохшей кровью, с трудом улыбнулся и молвил:
— У Ворниа Камени не бе видети леду. Покрыло бо се все кровию.
Путята сглотнул комок, образовавшийся у него в горле, и перекрестился перстами дрожавшей десницы…
Князь Александр Ярославич, подъехав к полыньям, остановил коня и долго смотрел на алый бархатный закат на далеком западном горизонте. Там за лесами и полями, юго-западнее Чудского озера стоял город, который отнял у него прошлое и надежды, который не один год он вожделел узреть, поять и выжечь, как сжигал в своем сердце все эти годы самое святое чувство, дарованное Господом человеку… Господь не привел. Князь снял шелом, подшеломник с головы, стянул кольчужную рукавицу и утер остывающее чело. Стер чужую, уже засохшую кровь с края уст и щеки, сплюнул, увидев ее, отирая длань и персты десницы. Перекрестился, озирая округу и осознавая, какой дорогой ценой досталась ему эта победа. Затем велел трубить в рога и собирать войска для отхода. Следом развернул коня и неторопливо тронул его на восток в сторону Вороньего Камня.
Послесловие
Историки и общественное мнение разных стран, народов (чьи предки скрестили некогда мечи в Ледовой сече), наверное, никогда не смогут прийти к единому мнению, оценивая итоги и значение событий, произошедших 5 апреля 1242 года на Чудском озере. И это вполне закономерно, приемлемо и оправдано. Человечеству не надо навязывать свою правду, если оно ищет Истину. Если же кто-то, как Понтий Пилат, цинично спросит: «Что есть Истина?» — тот обречен на ошибку и покаяние. Беда в том, что большинство представителей рода человеческого вообще не вспоминает об этих проблемах. Оно предпочитает жить в своих собственных иллюзиях или довольствуется тем, что ему преподносят в виде готового, удобоваримого блюда сильные мира сего. Но если бы в этом мире господствовали только мертвая буква закона и ложь, человечество давно стало бы явлением прошлого. Стремление восстановить былую реальность и понять, в чем было дело, есть стремление благое и имеющее отношение к Истине.
С той далекой эпохи до нас дошло довольно много исторических свидетельств отечественного и западноевропейского происхождения. Самое больное место для любого народа — его поражение и потери. Но их надо постараться принять и оценить так, чтобы потомки не упрекали своих предшественников в грядущих неудачах. Для этого и существует историческая наука.
Итак, о поражении и потерях. В большинстве русских летописей под 6750 годом от Сотворения мира (1242 от Рождества Христова), где сообщается о Ледовом побоище, определена цифра потерь немецких (а также и датских) воинов. За малыми исключениями она колеблется от 400 до 500 человек. Причем, везде настойчиво повторяется, что 50 «нарочитых мужей-воевод» было взято в плен. Что же касается пеших эстов, ливи и летьголы, то их потери просто не считаны победителями. Про эти потери летописцами сказано, что «чуди пало бесчисленное множество». И это понятно. Изначально невысокие социальная и военная организация, плохие доспехи и устаревшее вооружение балтов здесь были главной причиной. Если все же попытаться посчитать эти потери, то возможно применить определенный метод исчисления, характерный для рамок средневековой эпохи. Каждый немецкий или датский воин был профессионально подготовлен и опытен. Немцы составляли ядро ливонской рати. Следовательно, каждый воин (конный или пеший) мог организовать, подготовить и вывести в поле трех — четырех пеших ополченцев из среды ливи, латгалов или эстов. Эта статистика выглядит примерно одинаково для всех европейских стран и народов Средневековья. В то же время мы знаем, что часть немецких воинов утонула в полыньях и, естественно, выпала из числа тех, которых сочли убитыми на льду или на берегу Вороньего Камня. Другая же часть вырвалась из боя и отступила в сторону Дерпта. Следовательно, мы не знаем достоверно, каково было по численности ядро ливонского войска. Однако, исходя из потерь, зафиксированных русскими летописцами, можем утверждать, что изначально она была в два раза больше. Заметим при этом, что и немецкие хронисты и русские летописцы отмечали ожесточенность и продолжительность битвы на льду, когда потери могли быть очень значительны.
