Все это князь рассказывал с волнением и когда говорил о новгородских боярах, то и дело сжимал кулаки. Творимирич, желая незаметно перевести разговор на иную тему, спросил князя, хочет ли тот узнать о том, что творилось в Западной Руси. Ярослав нахмурился, но кивнул головой. Боярин поведал, что уже по дороге в Новгород ему пришла весть о кончине в Торческе тестя князя Ярослава Всеволодовича Мстислава Удалого. Сообщал ему об этом киево-печерский архимандрит Досифей, с кем Творимирич завел знакомство и переписку благодаря афонским связям. Все это время боярин скрывал известие, не решаясь без воли князя дать знать об этом княгине. Галич и вся галицкая волость теперь законно оставались за угорским королевичем Андреем, взятые им в приданное за младшей дочерью Мстислава Удалого. По всей вероятности не избежать было новой большой войны между уграми и Даниилом Волынским. Неизвестно еще, чью сторону примут ляхи. Весть о смерти тестя и о том, что творилось на Галичине, еще более омрачила чело князя Ярослава, но новгородские дела теперь не казались ему столь непоправимы.

Совет в большой палате еще продолжался некоторое время. Говорили о положении в Святой Земле. О том, что римский кесарь Фридрих готов принять Иерусалим и жениться на принцессе Иоланте. О том, что папа римский готовится к войне против римского кесаря. О том, что Орден не станет платить дани Новгороду с Юрьевской волости, и о том, что уж если воевать с Орденом, то первым делом надо идти на Ригу.

Несколько дней после приезда на Городище Феодор не видел той златокудрой, что стала его остудой. Он был сдержан и молчалив. Алексаша не узнавал брата. Первые дни он пытался расшевелить молчаливого Феодора и отвлечь его от каких-то неясных ему мыслей, но, видя безуспешность своих попыток, потерял надежду и стал чаще общаться с отцом, когда тот был на Городище, с дядькой или со знакомыми молодыми гридями из Переславля.

Старший княжич все чаще появлялся один на конюшне, мимоходом заглядывал в девичью или в помещения, где располагались дворовые люди, заходил в клети, амбары, поварни, спускался в погреба, якобы испить холодного квасу или отведать ягодного отвара. Хотя для всего этого стоило только позвать какую-нибудь девушку из дворовых, и она с превеликим удовольствием принесла бы все это молодому княжичу в изобилии через пять минут, да и рассказала бы ему обо всем, о чем бы он только ни спросил. Но княжич и смотреть-то не мог ни на кого из девушек. Тем более не хотелось ему ничего просить или выведывать. Так, гуляя по двору в одиночестве, нигде не встречал Феодор той, кого искали его глаза. И все же желание княжича увидеть свою златокудрую мечту вскоре исполнилось.

Как-то в воскресный день он стоял литургию с батюшкой, матушкой и братом на полатях (хорах) Благовещенского храма. Дланями княжич держался за перильца, ограждавшие полати, а глаза его были опущены вниз и машинально отыскивали среди многочисленной дворни и гридей желанный образ. Литургия уже началась, и его взгляд привлекли две девушки, вставшие близ аналоя. На одной был большой, нарядный и яркий платок, у другой из-под светлого платка струились по плечам и вдоль талии две златокудрые косы. Сердце заколотилось в груди у Феодора, и он, не раздумывая, но незаметно для окружающих попятился ко входу в башню, где была каменная лестница, спиралью уходившая вниз. Стремглав слетев по ней и чуть не разбившись, Феодор отворил окованную дубовую дверцу, вошел в храм. Отыскав глазами златокудрые косы, он, неторопливо пробрался среди людей и встал одесную возле каменного столпа храма. Литургию служили торжественно и празднично. Хор пел громко и слаженно. Свечи и лампады горели ярко, а Феодор во все глаза смотрел на нее. Она, наверное, несильно была увлечена службой, редко крестилась, взгляд ее казался печальным. Рядом с ней стояла молодая женщина, из-под платка которой выбивалась большая белокурая коса. Лик ее был благороден и красив, и она была похожа на ту, при виде которой замирало сердце княжича, но в чем-то черты ее лица были суше и строже. Кроме того, она явно была старше, и Феодор догадался, что это верно сестра его златокудрой остуды. Старшая тоже явно не была увлечена молитвами и внимательно разглядывала людей в храме, в то время как младшая сестра смотрела на образа перед собой или опускала глаза долу.

Некоторое время княжич незаметно рассматривал девушек, но вскоре глаза старшей и глаза княжича встретились, и та улыбнулась. Приветствуя, она слегка поклонилась ему. Княжич ответил тем же. Легким движением она, видимо, тронула за руку младшую и что-то шепнула ей на ухо. Через несколько минут златокудрая подняла глаза и почти незаметно глянула на Феодора. Но глаза их успели встретиться. Мгновение, и оба вспыхнули ярким румянцем, который с трудом скрывал полумрак и порхающий свет свечей и лампад. Затем оба почти незаметно поклонились друг другу, а сердце Феодора взлетело под купол храма.

Эту ночь старшему княжичу не спалось. Дурманящий запах цветов с заливных лугов по берегам Волхова и Ильмень озера изливались на княжеский двор. Лето вступало в ягодную пору. Теплый, легкий ночной ветер гулял по Приильменью, но не будил сонные воды. Луна из своего запредельного, космического далека величественно гляделась в тихие, спокойные зеркала озер и рек. Млечный путь пополам рассекал небосвод, а отдельные звезды ярко высвечивали среди дымки нашей Галактики и черной, бездонной глубины Вселенной. Земля стремительно неслась вокруг Солнца, двигаясь по отмеренному ей Творцом годовому кругу. А само Солнце, подчиненное тому же закону, уносило с собой Землю и все свои планеты, совершая величественный и заметный для человеческого глаза только через тысячи лет ход по космической тверди. Близилась пора звездопада, и метеоры все чаще чертили своими тонкими искрящимися вспышками синие околоземные сферы. Беспредельный космос дышал на Землю неслышимым человеческому уху и еле заметным глазу вселенским дыханием. Но это божественное дыхание как никто другой, как мало кто из людей, окружавших его, ощущал молодой княжич, не спавший и лежавший среди ночи в темноте с открытыми глазами.

Легкая дымка тумана закурилась под утро над зеркалом озер, рек и в низинах. Чуть посвежело. Вместо сна княжичем овладел какой-то дурман. В этом дурмане он грезил ей. То он видел ее нагую, как русалку, в воде Волхова с распущенными золотыми волосами, струившимися по плечам, и большой упругой грудью с алыми пятнами сосков. Да и сам Волхов виделся ему старым и мудрым волхвом с седой бородой и гривой волос, пряди которых становились волнами реки. То она, неслышно ступая легкой босой ногой, являлась к нему в изложницу в одной тонкой рубахе и начинала молча снимать ее, обнажая свои чудесные маленькие стопы, колени и стройные бедра, но дальше Феодор пробуждался и гнал от себя видение. Казалось, он засыпал, но вдруг ему чудилось, что он брал ее на руки и нес такую душистую и драгоценную к стогу свежескошенного сена, а затем валился вместе с ней в стог и душил ее в своих объятиях. То, уже пробудившись, он представлял себе, как встретит ее в лесу и подхватит, посадит к себе в седло на коня и ускачет с ней куда глаза глядят. В мыслях он целовал ее алые губы, волосы и глаза, сосал ее круглые и упругие девичьи груди с большими сосками, лобзал ее бедра, колени и маленькие нежные стопы ног. Виденья и мечты сливались, приходили и таяли, а затем вновь возникали в возбужденном воображении княжича. Еще не забрезжил рассвет, но вконец измученный видениями и мечтами княжич уже отчаялся уснуть.

Не зажигая свечи, Феодор тихо поднялся е постели и накинул кафтан. Затем натянул легкие сапоги на босу ногу и посмотрел на Алексашу. Тот спал на своей постели, не шелохнувшись. Двигаясь тихо, чтобы не скрипнула половица, старший княжич пошел к лестнице. Так же тихо спустившись в большую палату, он прошел ее и закрыл за собой дверь. Пройдя сени, он спустился во двор. Со двора заглянул в поварню, взял там краюху хлеба и пошел на конюшню. Створы ворот конюшни были открыты. Молодой конюх спал на сене близ входа. Кони, услышав вошедшего, всхрапнули в стойлах. Серый жеребец княжича, почуяв хозяина, слегка заржал. Но конюх, видимо принявший ковш меда накануне вечером, крепко спал. Феодор прошел в стойло к своему коню, закрыл за собой дверцу, погладил его по холке и храпу и стал кормить его хлебом. Зубами и шершавым языком жеребец забирал с длани княжича куски и довольный тряс головой и гривой. Феодор поглаживал его по двигавшимся скулам и шептал ему в ухо какие-то душевные слова о своей остуде. Спустя минут пять в конюшню вошло несколько молодцов. Княжич решил не показываться и затаился.