Кабир тоже смотрит на них, на разбитый горшок с позабытым колоском, отсутствующую крышу и засыпанный песком и пылью пол. Руки Кирима сильнее стискивают его грудь. И под замораживающим взглядом чёрных мужских глаз, он внезапно ощущает себя не защищаемым, а защитником, живым, выставленным вперёд щитом. А тот переводит мертвящий взгляд на моё чудное одеяло, и я чувствую, как сердце его в затаённой ото всех радости пропускает пару ударов. Не меняясь в лице, он разворачивается и уходит, оставляя дверь открытой.

— Кто это ещё такой? — двигаясь по звериной дуге, шипит ядовитой змеёй злющая девчонка. — Мало этой, — кивает она на меня, — так ещё и этого притвору пригрел!

— Это не притвора, а Бхакт.

— Шанти, разве ты меня не помнишь? — вырывается из объятий, выдавая себя с головой, маленький глупец.

— Я Шакти! — отталкивает она мальчишку, от чего тот падает голым задом в серую земляную пыль и песок.

— Ты знал её раньше? — тревожно удивляется моя плоть и кровь.

— Мы… Мы вместе путешествовали, шли сюда на Сияние Кабира.

— Врёт он всё! — тычет в мальчишку пальцем Шакти. — Я здесь была. Он тогда ещё не родился! Можешь у неё спросить, — вновь нагло кивает на меня мелкая злыдня.

Кирим не спрашивает. Он и так всё прекрасно знает и понимает, лишь переводит взгляд с яростного лица Шакти на робеющего и по детски страдающего ото лжи Бхакта. Схожесть их черт не заметил бы только слепец.

— Бхакт, я тебе потом всё объясню…

— Нет, объясни сейчас! — лезет в петлю Шакти.

Кирим сжимает кулаки, проклиная упёртость подружки.

— Бхакт, так случилось, что твоих родных покусала ядовитая змея. Нам удалось спасти только Шакти, вернее, только её тело.

— Шанти умерла? — блестя подступившими слезами, дрогнувшим голосом спрашивает мальчик и как-то иначе оглядывается на умолкшую в озарении девочку.

— Да, — обнимает плачущего мальчишку Кирим, — они все погибли. Прости.

Притихшая Шакти не злится, а лишь искоса поглядывает на ведомого за руку вниз по ступеням заплаканного мальчика. Задумчиво покусывает верхнюю губу и хмурит брови.

Всхлипывая и икая, Бхакт, пьёт и пьёт воду. Куда только в него столько влезает, а сам уже глазеет по сторонам, разглядывая деревья.

— Это же абрикосы? — спрашивает он. — А там яблоня и груша?

— Да, а откуда ты знаешь? — умывая сопливое лицо, интересуется Кирим.

— Я… Я во сне… Они мне снились.

— А что ещё тебе снилось?

— Киты. Я был китом. Огромным преогромным, — растопыривает он руки и проглянувшая из-за туч улыбка озаряет его лицо.

— Киты, что ещё за киты? — фыркает злючка.

— Не знаю, — пожимает плечами Кирим. — Ты нам про них расскажешь. Вот, бери яблоко.

— Расскажу, — впивается оживающий мальчишка зубами в сочный сладкий бок. — Киты живут в океане. Это как небо, только из воды…

Кабир смотрит на детей. На его губах играет улыбка.

«Ты заметил его грудь?» — спрашивает Арун.

«Какую ещё грудь?» — недоумевает Кабир.

«Женскую! А, да что с тобой говорить. Ты кроме его сферы Тьмы ничего не увидел».

«У Кирима женская грудь? Ты совсем там от безделья спятил?»

«Женская и не только грудь, я полагаю…»

«А что же ещё?.. У Кирима? Он что?..»

«Да, тормоз, он как я!»

«Кирим?!»

«О, Великая Тьма!»

Дети наконец-то засыпают прямо на полу у кровати Кабира, двумя пиявками прильнув к моей обители. Спи, мальчик мой, спи в глубинах наднебесного океана. Пусть тебе снятся киты и прочие морские твари, а я, пока ты отдыхаешь душой, тихонько приоткрою оконце и проскользну в твоё тёплое, уютное тело.

Я аккуратно высвобождаюсь из опутавших меня детских рук и ног. Да, зачем я им, если они могут обнимать друг друга? Выглядываю из-за кромки кровати. Кабир спит по-детски обхватив руками подушку. Зачем я здесь, что собираюсь сделать? Ответа нет, но тело его манит меня, заставляя сердце в груди биться сильнее и ощущать некое приятное… Возбуждение? Томление? Вытащив из-под подушки его правую руку, я укладываюсь рядом и кладу грубую шершавую мужскую ладонь себе на грудь. Накрываю и сдавливаю его пальцы своими, поджимая от удовольствия пальцы ног. Трусь задницей об его подвздошную косточку. Ой! А это ещё что?.. Пальцы его уже сами тискают мне грудь. Проснулся? О-ой! Куда?! Куда же ты его суё-о-ошь?..

Волны, океанские волны бьются о берег тела, поникают в прибрежную пещеру, отражаются от сводов гулким многократным эхом, от которого вибрируют стены. В глубинах океана любят друг друга киты, слившись, кружатся, скользя в тёмных глубинах. Поднимают со дна чёрный невесомый песок распавшихся и перемешавшихся в танце смерти душ. Океан жизни и смерти, вечный круговорот.

Бьются волны в грот, заходятся стоном блаженного наслаждения. Тьмой укрывающей глаза дня. Вечной ночью любви и неизбывной тоской израненного сердца, шепчущем в безумной надежде: «Арун, это ты, Арун? Ты пришёл ко мне?»

Белой пеной выплёскивающихся на полыхающий пожаром берег.

«Арун, Арун…»

«Спи, душа моя, спи, а я расскажу тебе сказку. В далёкой-далёкой стране у подножия голубых гор жил храбрый мальчик и был у него лучший на свете друг…»

Кружат песчинки, заполняя формы тел и нет в них постоянства. Распадаются тела, распадаются души. Нет вечных душ, есть только вечная Жизнь нанизывающая чёрный бисер на нить времени и вышивающая неповторимые узоры бытия, соединяющие разрозненные песчинки в новые и новые сияющие кристаллы душ.

Стоит в изножье кровати Песочный человек и смотрит детскими глазами на то, что детям обычно видеть не полагается, прижимает к глазам Кабира сияющие ладошки. Подсчитывает: семьдесят два процента, нет, все семьдесят восемь. Улыбается недетской улыбкой: «Это выдержит, это обязательно выдержит, дети мои. Я ведь любил твою маму, Кабир, как и маму Аруна, и убитую тобой маму Шанти, и пожертвовавшую собой ради сына маму Кирима. Я всех их любил, как и вас, мои сияющие во Тьме чёрные звёздочки».

— Куда мы идём, — спрашивает, зачерпывая и пропуская сквозь пальцы горсть чёрного песка, Бхакт.

— Я же обещал отвести тебя к родным, дитя моё, — отвечает Песочный человек, беря его за руку.

— И Шанти там будет?! — озаряется радостью мальчик.

— Обязательно! Она больше всех тебя ждёт.

— Пойдём, пойдём скорее! — бежит он вперёд.

— Да, мой милый мальчик, пойдём, ведь твоё чудесное тело не выдержит нас двоих, оно-то и меня одного долго не выдержит. Так всегда происходит, если тело слишком отличается он кристалла души, а ты мой только наполовину.

— Эй, Песочный человек, не отставай! Ты такой старый!

— Слишком старый, дитя, слишком старый…

Я сижу у распахнутого окна Кирима и сама леплю из чёрных песчинок новую душу для зародившейся в нём жизни. Созданной с моим непосредственным участие жизни, и потому испытываю странные, доселе неведомые чувства.

— Это опять ты, старый Ракеш? — раздражённо спрашиваю я, заслышав его вкрадчивые шаги. — Хочешь, чтобы я вновь засунула твой кристалл сам знаешь куда для сохранности, пока ты будешь захватывать тело и убивать душу очередного мальчишки?

— Нет, Великая, я хочу получить тело его дитя, — указывает он на Кирима.

— А ты не забыл, что обещал создать для меня настоящие тела, чтобы я могла воплощаться и жить в них как живут люди. Как ты их назвал, биороботы? И ты ещё не расплатился за тело Бхакта. Твой обман с Кабиром я в расчёт не беру, он шептал вовсе не моё имя!