— Можешь не притворяться, я вижу, что ты очнулся.

Я открыл глаза и зажмурился от нестерпимо яркого блеска. В лучах восходящего солнца блестела его кожа, покрытая белой чешуёй. Но белой она была только на солнце, в тени оставаясь чёрной. Мужчина повернул ко мне лицо, и мелкие чешуйки тут же поменяли окрас. Хищный горбатый нос, узкие прищуренные глаза, тонкие змеящиеся губы и впалые щёки с острыми скулами.

— Зачем тебе это? — приподнял он истрёпанное потёртое покрывало. Я с трудом удержался, чтобы не броситься к нему. — Ты же сияющий. Я давно чувствовал твоё внимание.

Я внутренне дёрнулся. Он не ребёнок! Я вновь ошибся.

— Нет, ты не ошибся, — ухмыльнулся он.

Приманка! Он заманил меня, притворившись беззащитным и безобидным!

— Ты всегда так громко думаешь? Хотя чего ожидать от того, кто родился после катастрофы и не знает, как вести себя в обществе. Зачем ты шёл ко мне?

— Оазис.

— Откуда знаешь?

Я почти успел оборвать воспоминания о маме, но он уже вскочил на ноги, нависая надо мной, и впился немигающим взглядом антрацитовых глаз. Я ощутил его отвращение, что тут же всколыхнуло моё собственное к себе, а затем и жалость, и бросился на него, впиваясь зубами в предплечье, а Тьмой в мозг. С тем же успехом я мог кусать скалу, но та хотя бы не расквасила бы мне нос. Я тут же остановил кровь, отползая от него по песку и вспоминая бездонную пустоту, в которую провалился в его сознании, ужас падения в пожирающее небытие и бритвенные клыки, поймавшие меня за шкирку, выбросившие вон.

— Все инстинкты кричат мне убить тебя, — процедил он, — но я не ем детей, — правый уголок губ слегка приподнялся, — к тому же нас осталось так мало, но ты мальчишка, и это всё усложняет, да ещё и голодный, и слишком громкий, хоть и молчишь, а я люблю тишину.

Он развернулся и быстрым шагом пошёл прочь. Ветер подхватывал и уносил песок от его ног. Обвившись вокруг его шеи, на меня смотрела песчаного цвета змейка. Я поднялся, вернулся к скалам, накинул на плечи и завязал на узел углы покрывала. Оглянулся. Незнакомец уже перевалил через хребет бархана и скрылся из виду. Стараясь наступать в оставленные им следы, я побежал следом, а передо мной скакала моя тень.

Мы шли без остановки уже несколько часов, солнце ощутимо, но пока терпимо припекало. Я держался поодаль и трусил, считая шаги, чтобы он не шарил в моих мыслях.

Остановился, подставил ладони и помочился в них. Кожа тут же впитала воду, и я, хлопнув, стряхнул оставшуюся соль. Поднял глаза. Он стоял в паре шагов и смотрел на меня.

— Ты только до шестнадцати считать умеешь?

Я отрицательно качнул головой. Чего ему ещё надо?

— Считай хотя бы до ста, чтобы я не так быстро с ума сошёл. — Уголки его губ поползли вверх. Почему-то от его улыбки я ощущал тревогу, а не тепло и ласку, как от маминой. — Хочешь ещё попить?

Я облизал потрескавшиеся губы и настороженно кивнул.

— Что ждёшь? Подставляй ладони.

Мы пережидали полуденный зной. Точнее, я пережидал, прячась под покрывалом, а он беззаботно валялся под палящими лучами, сверкая чешуёй.

— Чёрный — твой естественный цвет? — ткнул он меня в шелушащуюся голень.

Я кивнул.

— Ты же ел ящериц, встрой их ДНК и создай защиту, как я.

Я глянул на него и отвернулся.

— А-а, не умеешь… Но смыслы ведь чувствуешь, да, чувствуешь. Берёшь пустой Мрак, вкладываешь в него смысл и разворачиваешь в тело. Долго таращиться будешь? Делай!

Я вспомнил ящерку, её кожу, ощутил изнутри смысл и, поместив в пустой объём Тьмы, начал мысленно втирать в ладони. Раскрыл их, вглядываясь, но те совсем не изменились, оставаясь пыльными и светло-коричневыми. Сбоку раздался обидный хохот.

— Я же сказал разворачивать изнутри, а не втирать снаружи, сейчас покажу.

Я так устал, что не успел отскочить, а он уже сжимал мою голову в своих прохладных ладонях, проникая в меня сияющей волей.

Не помню, что произошло дальше. Видимо, я испугался, что он возьмёт меня под контроль. Никто раньше не проникал в меня. Помню только, что я ощетинился и взорвался.

Очнувшись, я увидел, как он, кривясь, вытаскивает зубами из ладоней тонкие чёрные шипы. Я коснулся правого уха, что ужасно болело — опять он меня треснул — и понял, что совершенно лысый. Я сел, ловя на себе его бешеный взгляд. Россыпь шипов валялась вокруг меня. Я поднял один, разглядывая: твёрдый, как кость, и очень острый.

— Совсем дикий, — пробормотал он себе под нос, заращивая дырки в ладонях, — даже не знает, как контакт устанавливать. Начнём с начала. Эй, дикобраз, тебя как зовут?

— Кирим.

— Кирим… А меня Кабир.

========== 2. Тьма ==========

Ещё двадцать лет назад на этой планете у меня были миллиарды окон, сейчас же остались считаные тысячи. Свет ставшего слишком ярким солнца захлопнул их. А в последнее время я всё чаще сижу у окна Кирима, он больше других любит выпускать меня на волю, хоть и не признаётся в этом даже себе. Обычно я могу только осознавать наблюдаемые через окна образы, чувства, мысли и так познавать мир, а может, саму себя, видимую в свете их сознания и сгорающих жизней. Но такие, как Кирим, обладающие свободной волей, могут её Сиянием высвобождать меня, выпуская в мир, давая возможность действовать. Я окрашиваю их Сияние, наполняю собой, делаю тёмным, но именно этого они и хотят, отдаваясь мне. А Кирим отдаётся самозабвенно, и я… я…

— Ты мне уже спину взглядом прожёг, — говорит Кабир, подкладывая руку под ухо и зевая. — Кончай дрожать и подползай.

Кирим не заставляет себя уговаривать и, обняв, прижимается к широкой мускулистой спине.

— Ай! Чешуя колется.

— Ладно, сейчас уберу.

Осторожные пальцы, чуть касаясь, обрисовывают лопатку.

— А почему ты белый?

— Не люблю загорать, вредно для здоровья. Ты мне лучше скажи, ты волосы во всех местах можешь в шипы превращать?

— Не знаю, так впервые вышло, я не специально, просто… испугался…

Теперь между лопаток упирается холодный нос, Кабир чувствует дыхание мальчишки.

— Тогда давай ты не будешь так ко мне прижиматься, а то мне не улыбается потом из задницы иголки доставать. Кто знает, что тебе приснится. А ещё лучше давай-ка перевернёмся на другой бок.

Они переворачиваются, и Кабир подгребает пацана к себе.

— Вот, другое дело, теперь можно и расслабиться.

— Чтобы расслабиться, нужно подёргать, — говорит Кирим, беря руку мужчины, и вместе со своей зажимает между коленей: так теплее и уютнее.

— Что подёргать?

— То, что у тебя торчит.

— А-а, ты об этом? Извини, непроизвольная реакция организма на твоё тепло, давно я никого не обнимал.