— Такие дела, брат, — сказал я, чтобы прервать затянувшееся молчание, теребя удлинившийся, будто для кормления, чувствительный сосок. — Молока нет.

Мальчик закрыл рот и сглотнул. Протёр от песка глаза. Вновь всмотрелся в меня в полумраке бури.

— Ты… Ты…

— Кирим, а тебя как зовут?

— Бхакт.

— И кого же ты любишь, преданный Бхакт?

— Н-не знаю…

— Хочешь потрогать?

Мальчик потянулся вперёд, но, встретившись со мной взглядом, тут же отдёрнул руку.

— Не бойся, не укушу.

Пыльные тёплые пальцы легонько коснулись груди.

— Мягкая.

— Ага. С ума сойти, да?

Он кивнул и, запрокинув голову, посмотрел на текучий купол Тьмы. То, что он её видит, а значит, тоже является сияющим, я понял еще, когда заключил его в сферу.

Сейчас я был готов к превращению и сумел разделить сознание, удерживая одну часть во Тьме, а другую в теле. Тьма при этом ощущалась единым фоном осознанности, из которого выделялась, лепилась фигурка тела и весь остальной мир. Неизмеримая сила Тьмы через тело питала защитную сферу.

Бхакт встал, озираясь на устроенный ветром погром. Попытался поднять перевёрнутый стол. Я помог ему. Вытрусив из коробка песок, мы собрали рассыпавшуюся по полу курагу, сдувая с неё прилипшие песчинки.

— Теперь будут на зубах хрустеть.

— Ладно, — махнул он рукой и забросил пару долек в рот. Подошёл и подёргал отпирающее дверь колесо. Оглянулся, вопрошая.

— Изнутри закрыто. Вредный Кабир, пока буря не стихнет, точно не выйдет, я его знаю.

— Белый…

— Точно, белый! Так ты его уже видел?

Бхакт неопределённо пожал плечами и склонил набок голову, словно к чему-то прислушиваясь.

— Ругаются… Какая злючка.

— Ты и Злючку знаешь?!

Очередное пожатие плеч. Сел, скрестив ноги, напротив, откровенно разглядывая меня, а я открыто и спокойно смотрел на него.

Худое высушенное солнцем тело, с уже поджившими царапинами. Прямой тонки нос, полные упрямо сжатые губы, округлый подбородок, чуть оттопыренное левое ухо, возможно из-за травмы. Иссечённая левая бровь. Правильной красивой формы с высоким лбом голый череп. Я потрепал отросший ёжик волос, вытряхивая набившийся песок. Он, похлопывая, провёл руками по лысине.

— Хочешь потрогать, — наклонил я голову.

Лёгкая тонкопалая ладошка опустилась мне на пружинящую макушку, и, даже не видя, я ощутил сердцем, что он улыбнулся.

— Ты на сияние белого Кабира пришёл?

Пожевав губу, он кивнул.

— Яркий, — прикрыл он глаза ладонями. — Тянет, — прижал ладони к груди над сердцем. Покачал из стороны в строну головой. — Чёрная пустыня. Мёртвая-живая. Брат ушёл, а я вернулся.

— Куда ты вернулся?

Он похлопал по тощим бёдрам и белозубо улыбнулся, хитро прищурив блеснувшие озорством глаза.

========== 12. Бхакт ==========

Когда мама с сестрой и старшим братом ушли вперёд за помощью, я с младшим остался ждать. Еды не было. Сил идти не было. А потом пришёл Песочный человек и унёс нас в чёрную пустыню. Брат в чемодане превратился в песок, а я нет, и вернулся, правда, почему-то лысым. Брат не дышал. И чтобы не умереть от голода, я его съел. Я знаю, он бы не возразил. Маму так и не нашёл. А дней через десять Песочный человек вновь появился и сказал:

«Милый Бхакт, я отведу тебя к родным, если ты позволишь мне пожить в своей голове».

— Нет! — отказал я, испугавшись звучащего под черепом голоса, хоть тот и казался очень доброжелательным.

«Я буду ловить для нас ящериц, и тебе никогда не придётся голодать. И неужели ты не хочешь вновь увидеть маму, сестру и брата?»

Я очень хотел их увидеть, они как наяву стояли у меня перед глазами. Я заплакал.

«Мы можем отправиться прямо сейчас, только позволь мне вести тебя».

— Хорошо, — сдался я, — а скоро мы к ним придём?

«Да, а пока съешь эту ящерицу, иначе умрёшь от голода».

Ко мне подошла огромная с ногу толщиной ящерица, и я её съел.

«Теперь ты готов идти?»

— Да, — ответил я и уснул.

Мне снилось, как мы бежим в мерцающем свете звёзд у подножия гор, спускаемся в пустынные долины и пугающие чернотой теней глубокие овраги, карабкаемся на осыпающиеся кручи. На шее, холодя металлической рукоятью грудь, висели длинные тонкие ножны. Впереди, по правую руку в красноватом и серебристом свете взошедших лун открывалось коричнево-серое холмистое плоскогорье. Уже на рассвете, я приманил и съел ещё одну ящерицу. Забрался в маленькую пещерку под нависающей скалой и уснул во сне.

Проснулся под вечер. Походил, разминая ноющие ноги. Пещерка была такой же, как во сне. Неужели мне это не приснилось? Боль в ногах говорила, что нет, не приснилось. Да и длинный, блестящий, моментально рассёкший кожу любопытного пальца нож не давал усомниться.

— Песочный человек, ты здесь?

«Да, сын мой».

— Почему ты назвал меня сыном?

«Все вы мои дети в этой пустыне жизни. И нет, тебе не приснилось. Я вёл тебя и вновь поведу этой ночью. Как видишь, это совсем не страшно».

Так и было, пока половину ночи мы продолжали двигаться вдоль гор, но когда повернули в холмы, тишину огласил страшный многоголосый вой. Я побежал. Рычащие и клацающие зубами стремительные тени понеслись за мной. Ни во сне, ни наяву я не бегал так быстро.

«Кто это, кто это?!» — пытался крикнуть я, но язык, как это часто бывает во снах, не повиновался мне.

Обдирая живот, грудь и колени я еле успел вскарабкаться на одиноко стоявший скальный перст. Звери кружили, рычали и грызлись внизу, периодически пытаясь запрыгнуть на скалу, царапая её крепкими когтями, и с осыпающимися камнями падали вниз. Площадка наверху была совсем маленькая, даже не присесть, чтобы ноги не свисали. Приходилось всё время стоять и балансировать в окружающей просторной темноте.

«Рыжие бестии, не знал, что вы так расплодились. И что только тут жрёте? Бхакт, я пока недостаточно силён, чтобы взять их через твоё тело под контроль. Они слишком умны и своевольны, но если ты откроешь мне сердце, я смогу подчинить хотя бы одну и кинуться ею на остальных. Потом, когда её убьют, другую и так далее. Ты откроешь мне сердце?

«Да! Но как мне это сделать?!»

«Кого ты любишь больше всего на свете?»

Я хотел сказать «маму», но, прислушавшись к сердцу, ответил:

«Сестру».

«Представь её перед собой и ощути, как горячо ты её любишь».

Я как наяву увидел сестрёнку, ощутил её тёплые объятия и губы на щеке. Сердце до боли наполнилось любовью и томительной нежностью.

«Теперь направь эту любовь на самого себя, пусть твоё сердце раскроется в ней, как цветок лотоса».

«Как что?»