— Кирим! Кирим!
— Шакти?
— Кирим! Кирим!
— Как же хорошо…
Он осознаёт себя в теле, а то содрогается в сладостном, невообразимом, сжигающем нервы наслаждении. Правая рука его сжимает пульсирующий, изливающийся семенем член, а левая погружается в раскрывшееся сразу за мошонкой, истекающее влагой и сокращающееся стенками горячее лоно.
Он не понимает, что происходит и как такое возможно, а я медленно и нехотя покидаю его чудесное юное тело. Щель за яичками превращается в шов. Первые солнечные лучи освещают сферу Тьмы вокруг горшка с живым растением.
— Шакти?
— Ты слышишь меня?
— Да, слышу.
Он смотрит на липкие и влажные пальцы. Его бёдра, промежность и живот чувствуют прохладное прикосновение ветерка.
— Как хорошо, а то я вдруг потеряла тебя. Мне приснилось, что ты уходишь, растворяешься во Тьме. И я побежала за тобой, зовя, выкрикивая имя.
— Спасибо, Шакти! Это правда ты? Такие длинные фразы!
Он вытирает руки о бёдра. Переживает невероятную лёгкость и тёплую истому, охватившую тело, блаженную опустошённость чувств.
— Да, я! Это я — твоя Шакти!
— Я так рад! Ты будто прямо в ухо мне говоришь.
— А ты в сердце. Я… Ты… Ты ведь вернёшься? Ты не уйдёшь? Не бросишь меня? Мапа плохой… Сказал, что не пустит тебя назад, если я пойду за тобой. Но я всё равно пошла, во сне пошла. Мапы там не было, и я… Он ведь не узнает?
— Нет. И я не уйду, не оставлю тебя. Потому что я…
— Что за девочка у тебя за спиной?
— Что?
— Что за девчонка лыбится у тебя за спиной?! Р-р-р! Что за…
— Шакти? Шакти?! Где ты? Шакти…
Кирим стоит, прижавшись к холодной двери лбом, а я у его окна во Тьме и улыбаюсь. Как же мне хорошо…
========== 11. Кирим ==========
Песчаная буря пришла с запада и погасила чуть забрезживший рассвет. Исчезла ненавистная пустыня, исчезло плоскогорье с куполом и содрогающейся под бешеными порывами ветра башенкой. Она хватала её вихревыми песчаными пальцами, угрожая вырвать с корнем и унести в подарок своему далёкому брату бурану, обитающему в иной — снежной пустыне, если та ещё где-то осталась в нашем раскалённом добела мире.
Бездушный Кабир даже не вышел посмотреть, как у меня дела! Надо занести колосок и запереть дверь, иначе меня точно унесёт в какую-нибудь далёкую сказочную страну. Прикрывая ладонью глаза от ветра, я выглянул наружу, размышляя, улечу или нет, если отпущу дверной косяк.
Мальчик прятался от ураганного ветра за сферой. Я различил его лишь благодаря тому, что он шевельнулся, пытаясь сжаться ещё сильнее, когда я уменьшил её, чтобы прошла в дверь. Недолго думая, я создал ещё одну сферу Тьмы, заключая в неё ребёнка. Он боязливо выпрямился. Я ощутил его настороженный взгляд.
«Не бойся», — как можно миролюбивее просигналил я мягким Тёмным Сиянием и тихонько потянул обе сферы к себе, отходя в глубь башенки.
Мальчик было заметался внутри непроницаемого кокона, но я вновь послал ему импульс дружелюбия, и он притих. Когда обе сферы оказались в помещении, я закрыл сопротивляющуюся дверь и задвинул железный засов, что тут же загремел под натиском недовольной выдворением бури.
Я поставил горшок на стол и повернулся к пацанёнку, рассматривая его не снимая защиты. От силы лет шести, темнокожий, как Шакти, лысый и от того выглядящий ещё более худым, весь в припорошённых пылью кровоточащих ссадинах, он показался мне ещё более жалким, чем я себе месяц назад.
Тёмно-карие глаза смотрели исподлобья с угрозой, скрываемой болью и затаённой надеждой.
— Меня зовут Кирим, а тебя? — Мальчик не ответил, лишь облизнул разбитую нижнюю губу. — Можешь переждать бурю со мной. Ты не будешь на меня кидаться, если я уберу сферу?
Он вновь ничего не ответил, но опустил взгляд и переступил с ноги на ногу. Я отодвинулся к стене и снял барьер. Мальчик глянул на меня, на дверь, вновь на меня.
— Если хочешь уйти, я не держу, но в такую бурю без защиты легко погибнуть. Возьми хотя бы мою накидку, — указал я на лежащее у его ног старое покрывало.
Он тронул его носком грязной ноги и, отшагнув назад, прижался спиной к холодному металлу входа под купол. Продолжая следить за мной, поднял руку и принялся зализывать ранку на запястье.
— Сильно тебя ветром потрепало. Больно?
Кривая улыбка перекосила губы, и он независимо вскинул содранный подбородок.
Чувствуя, как он весь подобрался, я подошёл к шкафу и достал коробку с курагой. Расстелил и сел на покрывало, поставив коробок на середину. Кинув за щёку кисло-сладкий абрикос, посмотрел на застывшего гостя, кивнул на угощение и, зевнув, прикрыл глаза. Спать, и правда, хотелось нестерпимо.
Совсем уж довериться ему я не мог, поэтому, подождав пять минут, привалился спиной к стене, поджав согнутые коленки и обняв себя руками. Опустил голову и смежил веки. Уже по-настоящему засыпая, расслышал, как он тихонько взял пару абрикосов и жевал их, причмокивая. Шум ветра, подрагивающая стена и шорох песка по крыше укачивали меня, погружая в царство сна, полное зыбких теней и чьих-то ласково обнимающих рук.
Проснувшись, я понял, что руки настоящие. Мелкий спал, прижавшись ко мне, обхватив левую руку и склонив на плечо голову. Ноги затекли, и я выпрямил их, стараясь не разбудить ребёнка. Но он тут же проснулся, дико глянул на меня и отскочил, больно зацепившись коленом о железную ножку стола.
— Да ладно тебе, — вздохнул я, укладываясь на одну половинку одеяла и укрываясь другой от вездесущей пыли. — Иди ко мне, я не ем детей, — вспомнил я присказку Кабира.
Немного потоптавшись, оглаживая ушибленное колено, он подошёл и прилёг рядом, то и дело поглядывая на меня закрывающимися глазами. Я накрыл его руку своей и уснул.
Косолапя на трёхпалых конечностях, я неловко бегу через сказочное море высокой травы, порою скрываясь в нём с головой. Впереди мелькает чей-то рыжий хвост. Преследую я его, чтобы поймать и съесть или просто играю, я не знаю. Воздух свежий, влажный, напоённый ароматом неведомых трав до отказа наполняет часто вздымающуюся грудь. Отчего-то я не могу моргать и потому то и дело закатываю глаза под лоб или облизываю их длинным влажным языком, что с трудом умещается во рту, завернувшись к горлу. В сердце моём тоска и то и дело возвращающаяся боль. От неё я и бегу. И некому больше поймать меня над пропастью. Я останавливаюсь сам, роняя из-под перепачканных в травяном соке исхлёстанных ног земляные крошки в бездонную Тьму за краем мира, и во все лёгкие безысходно кричу в неё. Никогда, никогда она не отвечает мне, но не в этот раз. С нарастающим воем, скрипом и скрежетом ответный крик Тьмы бьет в лицо, запорашивает мелким песком глаза, лезет в нос и горло, я кашляю и просыпаюсь.
Сорвав крышу, ураган загнанным зверем метался в четырёх стенах башенки, перевернув стол и разбив горшок с несчастным изломанным пшеничным колоском, засыпая песком, и будто желая похоронить нас в ней заживо. Забравшись под покрывало к боку жался мальчишка. Поняв, что иного выхода нет, я, качнувшись вперёд, покинул трёхпалое тело и, раскинув руки, упал в чёрную Бездну. Странный мальчик над пропастью и трущееся о его ноги пушистое рыже-полосатое существо проводили меня немигающими взглядами. Тьма пронизала душу и, творя вокруг башенки сферу, я чувствовал, как менялось между ног тело, добавляя второй пол к уже имеющемуся, как, округляясь, наливалась тяжестью левая грудь. Сидящий рядом мальчишка не мог оторвать от неё распахнутых глаз.
