Это сравнимо с тем, как если бы, прожив шестнадцать лет в знакомом доме, вдруг обнаруживаешь в нём ещё одну комнату. Комнату, благодаря которой способен создать новую жизнь, это так невероятно! Девчонки просто не понимают, каким удивительным даром обладают! Я не мог упустить такую возможность, желая взять от Кабира всё. Великая, как же я его люблю! До дрожи в кончиках пальцев. Припадать к его губам. Так бы и забрал всего в себя. Я и забираю, частично, ха-ха, возвратно-поступательно. А в ребёнке он точно остался со мной. И почему мне кажется, что Кабир нас покинет?

Дитя, кровинка, душа родная зреет во мне, наше с Кабиром единство и любовь новой жизни. Невыразимое счастье, радость и удивление. Кабир был потрясён, улыбался и переспрашивал. До него так до конца и не дошло, что он станет папой — глупый влюблённый мальчишка. Верный мой мальчик, считающий себя взрослым. А как радуется отец, сияет, как миллион солнц, чуть ли не на руках меня носит. В бытность сыном я такой заботой и любовью не одаривался, даже обидно как-то. Пока ребёнок не родится, надо оставаться девушкой. Три месяца прошло, и я более-менее привык, освоился. Только есть почему-то всё время хочется, чего-нибудь вкусненького, но надо сдерживаться, чтобы не раскабанеть, или как там это у девчонок называется? А то разлюбит меня мой милый, хе-хех.

Ночью я проснулся от яростного лая собак и сразу понял: что-то случилось. Выбежал во двор. Страшно подвывая, звери носились вокруг храма, изнутри слышалась приглушённая ругать. Я бросился к заднему входу. Но тут дверь распахнулась, и вышла мама. Увидела меня и изменилась в лице, велела немедленно идти в дом.

— Мама, что происходит?

Она стояла, опустив лицо. От её вида меня охватил иррациональный ужас. Я прикоснулся к ней. Она подняла голову. По щекам катились слёзы, всеми силами души она сдерживала рыдания и лишь мелко подрагивала от невыносимого напряжения. Я порывисто и крепко обнял её, а она меня.

— Мама…

— Это Исход, — безысходное отчаяние в голосе.

— Что? — не желая верить, да что там верить, даже допускать саму возможность подобного, переспросил я.

— Когда храм озарится светом, неистовое пламя солнца пожрёт мир, — процитировала она всем известные строки.

— Кто в храме?!

— Дядя Кабира, он принёс свет, и теперь всему конец.

Я попытался отстраниться, но мама мёртвой хваткой вцепилась в меня.

— Нет! Не ходи туда, он безумен! Ищет Кабира, говорит, что тот убил отца и должен за всё ответить.

— Убил отца, что за бред?! Пусти меня!

— Нет!

— Значит, Кабир пропал? Пусти, я смогу его отыскать. Да не пойду я в храм, обещаю.

Мама нехотя расцепила руки, и я медленно двинулся к дому, а затем, нарушая данное слово, стремглав бросился вдоль стены к калитке. Азартно лая и возбуждённо задрав хвосты, за мной неслись рыжие бестии. Завернув за угол, я влетел в храм. Под вторым занавесом и правда виднелась полоска света.

— Хочешь идти — иди, и собаки порвут тебя в клочья, — холодно произнёс отец.

— Да я их всех перестреляю, — прорычал знакомый хриплый голос дядьки Кабира, и раздался щелчок взводимого курка. — И тебя, проклятый извращенец, если встанешь у меня на пути! Никакая Тьма тебя не спасёт от материнского гнева.

— Настоящая мать никогда бы…

— Не смей, не смей! Слышишь меня?!

Я отодвинул полотнище и вошёл. Мужчины обернулись на шорох. Дядя Кабира, такой же большой и грузный, как младший брат, приподнял лампу. Я впервые видел храм изнутри. Он оказался совсем не таким огромным и высоким, как чудилось в темноте. Чёрные голые стены, пол с позабытыми и сбившимися в углы ковриками да каким-то грязным тряпьём.

— А вот и маленькая шлюшка пожаловала, — повёл он в мою сторону знакомым старинным пистолетом, что висел раньше на стене в домашнем кабинете отца Кабира. — А что, Кабир так и будет под одеялом прятаться?

— Он сбежал? Что случилось?

— Рот, блядь, закрой, пока зубы целы! — заорал он, бешено сверкая глазами.

— Арун, в дом! — приказал отец.

— И ты закрой! — замахнулся он пистолетом.

Из-под занавеса взметнулись рыжие тени. Раздался оглушительный выстрел. Вожак заскулил, отлетая, и чуть не сбил меня с ног. Но три других пса вцепились в руки и ногу мужчины, повалили на пол. И застыли, хрипло рыча сквозь стиснутые зубы. Кровь и слюна закапали на пол. Взгляды немигающих чёрных глаз в ожидании приказа устремлены на отца.

— Тише, Дерзкий, потерпи, — гладил я зверя, а тот скалил зубы и горячим шершавым языком облизывал мне пальцы.

— Как я уже говорил, Кабира нет в моём доме, и, если ты не жаждешь последовать за своим братом, тебе стоит забрать его тело и убраться восвояси.

— Да пошёл ты в свою Великую тёмную манду! А-а! — заорал он, когда собаки сжали челюсти.

— Ты меня понял или хочешь оставить здесь свои руки? Могу устроить. — Отец кивнул псам, и те рыкнули.

— Нет! Хватит! — Дядино лицо скривилось, он был готов заплакать. — Мой брат, мой бедный брат. Кабир, мальчик мой, что с тобой теперь будет?.. Ты, это ты во всём виноват. Ты и никто другой.

— Арун! В дом! Немедленно! — По глазам хлестнуло тёмное сияние, и я пулей вылетел из храма.

Никого не встретив, вернулся в свою комнату и сел на кровать. Надо было погрузиться в себя, чтобы позвать, найти Кабира, но буря чувств и мыслей раздирали меня, не давая сосредоточиться.

«Тише, тише, — успокаивал я их, как подстреленного Дерзкого, переводя внимание на равномерное дыхание с паузами после выдоха, — тише, тише».

«Кабир мёртв?»

«Я бы почувствовал».

«Я никогда больше его не увижу».

«Всему конец!»

«Исход».

«Как же я без него?»

— Да заткнитесь вы все! — заорал я в голос, ощущая себя конченым психом.

«Кабир убил отца? Я бы скорее поверил в обратное».

«Но если его дядя…»

— Замолчите. Замолчите! — бил я себя по лицу, голове. — Заткнитесь, Мрак вас побери! Иначе размозжу башку об стену!

Тишина. Благословенная тишина. Крадусь внутрь себя, удерживая зыбкое равновесие, балансируя, как площадной канатоходец. Дверь внутренних покоев уже видна, ощутима, я открываю её, проскакиваю внутрь и захлопываю за спиной.

Бесконечное серое пустое пространство и я, привалившийся спиной к застывшей в центре двери.

Сижу, прихожу в себя, успокаиваюсь. Зачерпываю и пропускаю сквозь пальцы чёрный песок. Не из него ли папа делает свой порошок забвения? Что-то щиплет изнутри. Опускаю взгляд. В животе клубится тьма и будто прихватывает, покусывает меня причудливыми узорчатыми лепестками пульсирующего бутона жизни. «Вот же злючка, — улыбаюсь я. — Давай найдём твоего папу? Где он у нас спрятался?»

Чёрная молния простреливает сознание, указывая направление. Поднимаюсь и иду в глубь бесконечной пустыни. Серое ничто проясняется, тает, как туман в рассветных лучах. Небольшой железобетонный мост, внизу сточная канава и груды мусора.

«Кабир. Кабир!»

Он спит, но даже во сне его зубы и кулаки крепко сжаты от переживаемой внутренней борьбы и боли.

Оглядываясь по сторонам, примечаю вдалеке знакомую вышку связи и шпиль городского совета. Теперь я примерно знаю, где это место.