Это было не только духовные терзания, моё тело тоже взбунтовалось. Я была молода. Как живительный сок весной, тело наполняют чувства, а если ты — молодая девушка, значит, ты желаешь мужчину. Все точно также как у коров, каждое живое существо чувствует это, и я помню это чувство очень хорошо. Каждую ночь мне снилось, что я занимаюсь любовью с мужчиной, я просыпалась вся горячая и влажная, точно зная, чего хочу. Я злилась на Тьёдхильд, которая без умолку твердила о Христе, даже не замечая, что двое её сыновей смотрят на меня, словно голодные волки. Я помню, как сидела на устроенной ей вечерне, представляя, как мы с Торстейном Эриксоном прижимаемся друг к другу, а когда она подошла причастить меня, я хотела плюнуть ей под ноги. Меня переполнял неукротимый дух, он рвался на волю, а мне казалось, что эта женщина хотела, чтобы я всегда была рядом с ней, тянула меня вниз, навешивая на меня камни веры.

Когда мы все вместе сгребали сено, я просто не могла больше терпеть всё это и сбежала на вершину холма, глядя сверху на крошечные фигурки, сгребающие сено в круглые кучи, напоминающие кочаны капусты. По сравнению с огромным Бурфьеллом на противоположном берегу фьорда, они напоминали мышей. Я положила перед собой соль и лёд, трут и огниво, чтобы развести огонь. Заклинанию, которое я произнесла, меня научила Халльдис много лет назад. Это была песнь урожая, заклинание, дающее силы на грядущие тёмные зимние дни. Я немного изменила слова, наверное, потому, что хотела почерпнуть новых сил. Я хотела помочь заклинанием телу, а не душе. Я не хотела иметь ничего общего с потусторонним. Мне нужна была земная любовь. Я не хотела вмешиваться не в своё дело, или связываться с силами, которые мне неподвластны. Норны забрали Халльдис и Орма, тут нет моей вины. Очень тяжело пережить это. Как ты думаешь, только лишь страх перед судьбой вынуждает людей бороться и самим выстраивать свою жизнь?

Гудрид Торбьёрндоттир стоит над Братталидом и смотрит на голые горы за фьордом. Она поднимает перед собой правую руку, в её ладони лежит щепотка соли. В левой руке она сжимает пучок соломы, еле живое пламя горит медленно, раздуваемое слабым бризом. Она негромко поёт, почти себе под нос, но эхо разносит звук её голоса, будто рядом кто-то вторит ей. Гудрид в Братталиде чуть выше, чем Гудрид из Арнастапи. Её кожа стала золотистого цвета из-за солнца и ветра, волосы — цвета осенних листьев. Меж бровями уже намечается морщинка, которая с годами станет всё глубже и заметнее.

Гудрид Торбьёрндоттир в тягость её девственность. Её одолевают призраки. Она просит прочной связи с этим миром. Пламя горит. Она сыплет соль в огонь и приседает, положив ладони на камни у ног. Она просит обычной земной жизни. Прикасаясь к камням, она не просит чего-то недостижимого. Она просит защиты от потустороннего мира. Она просит мужа — сильного мужчину, который будет сражаться с врагами, и защищать её. Она просит, чтобы их тела слились воедино, родились дети и унаследовали эту новую страну, изобилующую всеми сокровищами мира, свободную от нечисти, что обитает за пределами сущего мира.

Гудрид Торбьёрндоттир выходит за пределы начертанного круга и высвобождает силы, которые удерживала в нём. Она благословляет их лететь вдаль. Она рассеивает драгоценную соль из мешочка на шее и спускается вниз по склону холма, перескакивая по камням и дерновым кочкам, также легко и ловко, как и тощие овцы на нижнем пастбище. Она должна помогать с заготовкой сена, но она отказалась. Она сбежала от Тьёдхильд, бросила работу, она не хочет быть хорошей. Она свободна как птичка, недавно покинувшая гнездо. Она чувствует, что с плеч словно свалился тяжкий груз, она почти скатилась с холма, оказавшись на коровьем пастбище. Девушка отбросила людские проблемы, что ждут её там, между сгрудившихся построек. Она громко смеётся и спрыгивает с большого камня на лужайку, приземлившись прямо в манжетки и ромашки. Подняв голову, она собирается бежать дальше, но вдруг видит перед собой Торстейна, младшего сына Эрика, разгорячённого работой на сенокосе, его волосы прилипли ко лбу, рубаха выбилась поверх штанов.

Двадцатое июля

Думаю, лучше перестать болтать и приниматься за работу. Вчера мы поработали совсем немного, но, тем не менее, я рада, что ты рассказал мне кое-что о тех развалинах на Палатинском холме. Империи существовали здесь с самого начала времён? И не удивительно, ведь боги и великаны всегда сражались друг с другом за право управлять миром людей. Боги были здесь, в Риме, ещё до императоров? Ничего о них не слыхала. Как их называли?

Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь верить в одно, и не верить в другое. Ты рассказал истории о римских богах, а потом говоришь, что я не должна в них верить. Не надо беспокоиться о том, было что-то или не было. Лучше задуматься о том, хорошо это или плохо. Не имеет значения, во что ты веришь, верь в то, чему действительно доверяешь.

Нет, до того дня я и не думала о Торстейне, а мечтала лишь о Лейфе, которого ни разу не видела. Я предполагала, что Эрик поговорил с моим отцом о нашей с Лейфом помолвке, когда тот вернётся домой. Эрик оказывал мне особую благосклонность. Ему нравилось, когда я наполняла его чашу. Обычно я обходила с кувшином скира и разливала напиток в чаши мужчин, будто это было вино. Эрик как-то сказал, что, когда я наполняю чаши, напиток становится на вкус как вино, и его молодые сыновья ухмыльнулись друг другу через стол.

В тот день, на горе, я серьёзно поговорила с Торстейном Эриксоном. Он не сказал, почему тогда увязался за мной, а я не сказала, чем там занималась. Он рассказывал о том, что его беспокоит, что было совсем необычно для юноши.

— Новую землю первым увидел Бьярни, — сказал он. — Такова судьба. Он об этом даже не мечтал! Бьярни вообще не хотел заходить дальше Зелёной страны. Как обычно, в конце лета он вернулся с товарами из Норвегии в Исландию, и обнаружил, что его отец уехал. Херьёльф оставил ему весточку — следовать за ним в новую страну, и он, как послушный сын, отправился. Он не мужчина, а безмозглый болван. Только представь — Бьярни обнаружил новую землю, леса и песчаные пляжи, плыл вдоль берега, и ему даже не пришла в голову мысль высадиться на берег! Всё, о чём он думал — как бы поскорее вернуться домой к своему папочке!

— Торстейн, но ведь приближалась зима, а его корабль был перегружен. Ему нужно было отыскать Херьёльфснес, прежде чем начнутся шторма.

— Но у его ног лежал новый мир! Если бы он заявил свои права на ту землю, то стал бы самым богатым и могущественным человеком среди нас!

— Не думаю, чтобы тебе это понравилось.

— Нет, но я считал бы его великим человеком.

— А мне Бьярни нравится.

— Нравится! — ухмыльнулся Торстейн. — И всего-то.

— И я уважаю его. Мы пережили вместе с ним тяжёлую зиму, знай, что и здесь зима могла быть ненамного лучше. Мы голодали. Люди болели. Он проявил себя хорошим вожаком, а это непросто. Очень здорово найти новые земли, но голод, болезни, зима и смерть неизбежно придут к тебе, куда бы ты ни отправился. И ты думаешь, что справишься получше Бьярни?

Я и не думала насмехаться над ним, но он схватил меня за руку и заставил посмотреть ему в глаза.

— Я гораздо лучше Бьярни Херьёльфсона, и я докажу тебе это!

Я с негодованием вырвала руку.

— Не прикасайся ко мне. Я всего лишь сказала, что ты судишь о нём несправедливо. — И я не смогла не добавить, — знай, что его команда не согласится с тобой. Они скажут тебе, что он — отличный мореход и искусный кормчий. Они думали, что совсем сбились с курса, но Бьярни справился. Они шли против ветра, но он всё же нашёл путь домой. Знаешь ли, найти одну небольшую ферму гораздо труднее, чем огромный континент.

Торстейн залился краской, словно девушка. У него была светлая кожа, и до конца жизни он заметно краснел.