— Как это случилось? — спросила я поспешно, и Лейф мельком взглянул на меня сквозь моросящий дождь.

— Так ты знала?

— Мой долг знать об этом, — сказа я неопределённо.

— Он отправился в Хвалси к Торкелю поохотиться на тюленей. Сразу после Йоля была добрая охота. Он дошёл до лунки в паковом льду, до неё было меньше мили от берега. Когда Торбьёрн не вернулся к закату, его стали искать, и раб нашёл его — твой отец упал в воду и утонул. Его тело всё ещё плавало. Поскольку вы христиане, его принесли сюда, и Эрик позволил нам с матерью похоронить его на церковном кладбище в Братталиде.

Я молчала. Я должна была заплакать, но слёз не было. Возможно, у меня их не осталось вовсе. Охотник часами стоит с копьём в руке возле одной из такой лунок, ожидая, когда животное всплывёт на поверхность. У него есть всего миг, чтобы нанести удар, а если он промажет, то зверь сделает вдох и скроется под водой. Всё это время охотник в одиночестве стоит неподвижно и пристально наблюдает за лункой, отверстием с тёмной водой. Карлсефни как-то сказал, что это похоже на то, будто ты наблюдаешь за дверями в ад. Ты видишь, как появляются и исчезают жуткие твари, — тюлени движутся подо льдом, они кажутся кошмарными созданиями с бездонных океанских глубин. Порой кажется, что круглое отверстие начинает расти, будто туннель или зеркало, это словно смотреть в радужную оболочку собственного глаза. Он сказал, что человек может шагнуть в лунку по своей воле не потому, что поскользнулся, а потому, что его тянет туда, и ничего нельзя поделать. Карлсефни не был знаком с моим отцом, но я говорила с ним о смерти Торбьёрна, как и обо всём былом.

Не уверена, что вообще понимала своего отца. Торбьёрн жаловался, что никогда не знал своего отца Вифила, вольноотпущенника, бывшего раба. Я ощущала себя виноватой, что не почувствовала его смерть, и долгое время пыталась представить, как это случилось. Я видела эти круглые отверстия во льду, и убитых тюленей, когда их привозят к дому. Ни разу не видела, как их убивают, это не женское дело. Я не могу представить напряжённые часы ожидания. Я даже не уверена, была ли смерть Торбьёрн случайной. Он всегда казался мне чужим, а его мысли непостижимыми. Я никогда не могла взглянуть на жизнь с его точки зрения, и долгое время чувствовала, что должна была попытаться что-то сделать, чтобы спасти его, правда, не знаю, что.

Когда Лейф рассказал мне об этом, я ничего не ответила. Наедине со мной он мог быть удивительно внимательным, никоим образом не давил на меня, мы молча поднялись к церкви, возле которой под земляным холмиком лежал мой отец. Торбьёрна похоронили недавно, когда земля оттаяла. Когда я подошла к свежей насыпи, то не плакала и не причитала. Я стояла, будто застыла, словно ледяной холод проник в мою кровь и превратил живую плоть в мёртвое тело. Я ничего не чувствовала к отцу, внутри царила пустота, я не могла представить его ни на небесах, ни блуждающим за пределами нашего мира, и с тех пор я больше не могла представить его образ.

Конечно же, я унаследовала всё, чем владел мой отец, а также ферму Торстейна в Санднесе, и теперь я стала полноправным членом Эриковой семьи в Братталиде, так что первый раз в жизни могла щедро раздавать подарки. Я унаследовала отцовскую щедрость и тщеславие, посему наслаждалась своим богатством. Торстейн Чёрный сказал мне, что не хочет возвращаться в Западное поселение. Он похоронил Гримхильд там, и сказал: "Ей будет спокойнее, если я не буду её тревожить". Думаю, схватка с призраком собственной жены, гораздо сильнее потрясла его, чем я думала. Тогда я была озабочена собственными трудностями, к тому же, будучи молодой, мало задумывалась о том, каково ему. Но я отдала ему ферму. Я спросила Эрика, может ли Торстейн Чёрный работать на моей земле в Стокканесе, ведь теперь я жила в Братталиде. Эрик сразу же согласился, так что с тех пор Торстейн Чёрный поселился в Стокканесе. Когда я покинула Гренландию, я отдала ему имение в собственность, до сих пор я не слышала о его смерти, должно быть, он всё ещё жив.

Торстейна Эриксона похоронили рядом с моим отцом возле церкви, а его людей чуть в стороне, дальше от стены. Теперь там покоится много мужчин и женщин, которых я знала. Кому я расскажу эту историю, когда никто из них не услышит её? Кого она тронет? Плохо пережить своих друзей, Эриксонов. Теперь ты можешь себе представить, каково это? Никто не может, пока это не случится. Кто теперь в этом мире знает меня, кроме моих сыновей? Что для них прошлое? Так, несколько историй, которые я рассказывала им в детстве, которые они помнят лишь наполовину. Они возьмут половину от той половины и расскажут своим детям, и, может быть, какая-то часть попадёт в другую историю, которую услышат их внуки. Много поколений, как сказал мне Торстейн Чёрный. Ни одна женщина не может желать большего, и всё же, кто для меня те люди, о которых я никогда не узнаю? Когда я была молода и у меня были маленькие дети, я считала, что самое главное в жизни — будущее, их будущее. Но теперь мне кажется, что самый важный период моей жизни остался в Зелёной стране, а будущее принадлежит кому-то другому. Надеюсь, когда я умру, то буду покоиться с миром. Думаю, нет ничего хуже, чем блуждать среди людей призраком, о котором уже никто не помнит.

Я веду себя как несчастная старуха, Агнар. Перестань писать, и скажи мне вот что. Если хочешь, напомни мне, что я христианка, или наложи на меня епитимью. Ты не можешь? Не важно. Тогда лучше расскажи мне о вине, о разных виноградниках, которых ты упоминал, как собрать хороший урожай. Как ты узнал обо всём этом? Ты перепробовал все сорта? Расскажи мне.

Двадцать восьмое июля

Некоторые верят, что можно прочитать нить судьбы по ладони. Я не верю им, к тому же, считаю, что это совсем не нужно. Когда я оглядываюсь на свою жизнь, то очень чётко вижу, что нити моей судьбы сотканы не плотно, некоторые выбиваются. Иногда одни нити, иногда другие, выходят в разное время на первый план. Когда я вернулась в Братталид, будучи невесткой Эрика, мне казалось, что в жизни нет ничего, кроме смерти. Похоже, жизнь больше не может предложить мне ничего иного, но всё дело в неудачном витке моей судьбы. Не знаю, из-за чего я вынуждена нести это бремя с самого рождения. Плетение норн за пределами понимания. Но я вынесла это бремя, и теперь все лишения остались позади. Теперь я вступаю в новый период моей жизни, и, оглядываясь назад, точно могу сказать, что за зимой всегда следует весна. Я не говорю, что потом всё было легко, но тьма рассеялась.

Мне всё ещё кажется странным, что солнце светит изо дня в день. Это примерно то же самое, как жить в горячем источнике, но я не вижу контраста; ты ведь знаешь, каково лежать в горячей воде, когда над головой кружатся снежинки. В этом есть некая изюминка. Мне нравится здесь и свет, и тьма, белые жаркие лучи проникают в сумрачную комнату, где пахнет землёй. Надеюсь, что на небесах, если милостью Божьей мы попадём туда, не будет такого же сияющего блеска, наверное, невыносимо провести там целую вечность. Возможно, по старинке гораздо легче — быть тенью и жить в воспоминаниях, по крайней мере, однажды это закончатся. Думаю, теперь я уже прабабушка. Дочь моего сына Снорри была беременна, когда я уезжала. Я хотела бы прожить так долго, чтобы этот ребёнок узнал меня, тогда, возможно, он или она сможет что-то рассказать обо мне своим внукам? Я заказала службу по её или его душе, живой или мёртвой. Возможно, к концу года из Исландии придёт весточка.

Приходило ли тебе в голову, Агнар, насколько холодно там, в христианских небесах? Холодно смертным, я имею в виду. Иногда мне кажется, что быть бессмертным — быть свободным не от времени, а от холода. Духи не ощущают ни тепло, ни холод, некоторым удобно лежать в могилах в мёрзлой земле, другие же бродят над ледяными полями, где ни один смертный не проживёт и ночи. Иногда, будучи в море, я смотрела на бескрайние воды и холодное небо и думаю, что будь я неземным существом, то я не испытывала бы страх и холод, и именно так живётся на небесах. Смотри сам, всё сходится: небеса находятся далеко на севере за границами мира людей. В той ледяной пустыне смертный будет чувствовать себя просто ужасно, но для мёртвых, которых не беспокоит ни зима, ни ночь, это обитель вечного света, где никогда не заходит солнце. Но там холодно, Агнар, и такие огромные просторы, что можно бродить вечно и ни разу не увидеть следа другой души, даже тех, кого ты любил. Когда я вижу это, то думаю, лучше умереть.