– Красив твой внук, – сказала жрица после недолгого молчания. – Красив как бог!.. Ладно, иди старик. Можешь жить в городе моем. Пришлю я к тебе человека, чтобы обговорил с тобой условия.

И встала жрица. И оказалась она женщиной высокой и стройной как кипарис. Облегали тонкие одеяния ее так, что тело ее, казалось, просвечивало сквозь кружевные ткани светом мерцающим. И поднял поспешно Нахор отца с колен. Стали они кланяться и пятиться к дверям. А Лот стоял и смотрел на жрицу, в чьих тонких губах, ярко накрашенных, застыла улыбка жаждущая, пока не вернулся за Лотом Нахор и не потащил за собой.

И так остались они жить в Харране.

И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там.

Бытие, 11:31.

Скучно в лавке. Лот сидит на циновке, перекатывая в руках каменные шарики, и смотрит на улицу сквозь полупрозрачный полог – в городе полно мух.

В это время дня, когда солнце словно останавливается передохнуть на самой вершине неба, город тоже вяло отдыхает после сытной полуденной трапезы. Большинство горожан спит в домах на циновках, расстеленных на глиняных полах – так прохладнее. Некоторые сидят в тени больших деревьев у колодцев, неподалеку от своих лавок и мастерских. Редко кто пройдет по улице, стараясь держаться узкой полоски тени. Тихо в городе. Только в дальнем конце квартала упорно постукивает молоточком по латунному блюду настырный подмастерье: тук-тук, тук-тук-тук.

Дядя Нахор ушел на задний двор считать товар, оставив лавку на Лота. Можно было бы и вовсе закрыться, как это делают многие. Но дядя жадный – вдруг зайдет случайный покупатель? Богатство любит терпеливых – учит дядя Нахор.

Вот прошел мужчина с ослом – водовоз. Два больших глиняных кувшина в плетенных тростниковых корзинах покачиваются на костлявых боках животного. Ручки корзин связаны веревками, а под веревками кожаная подушка набитая соломой, чтобы не так терло ослу спину. Этот мужчина возит воду из источника Бин-Сун, что в часе ходьбы от Харрана. За день водовоз проходит по улице много раз – сколько успеет от рассвета до заката. Воду он сливает в большой чан, зарытый в землю позади его дома. Над чаном навес, чтобы вода не грелась. И два его сына черпают воду из чана и разливают в медные кувшины с длинными носиками, с которыми потом ходят по городу и предлагают всем, кто готов платить за воду. Находятся такие, хотя колодцев в Харране и предостаточно: вода из источника кажется людям особенно сладкой, а некоторые считают ее целебной.

Вот прошел какой-то оборванный мальчишка с курицей, зажатой подмышкой. Он спешит и оглядывается назад. Наверное, своровал птицу у заспавшихся хозяев.

А вот, наконец, и они – Аййа и Табил. Что-то они сегодня припозднились.

Девочки остановились перед дверью лавки и перешептываются, посмеиваясь. Они не видят его со света, но знают, что он здесь, за полупрозрачной кисеей полога. И вот Аййа оглядывается вверх и вниз по улице – не идет ли кто? – и скидывает накидку на руки сестре. На Аййе ярко-пунцовая юбка до колен, сидящая низко на узких бедрах. Если бы не золотистый ремешок, юбка бы свободно соскользнула к ее ногам. Верхняя часть ее тонкого смуглого тела ничем не прикрыта кроме голубой ленты стягивающей крошечные груди. Аййа соблазнительно улыбается, подражая взрослым женщинам, но в ее улыбке все же больше детского озорства – ей всего двенадцать лет. Вот она встает на пальчики ног и вскидывает над собой худые руки, скрещивая кисти. Она танцует под ритмичные удары несуществующего бубна. Кружится на одной ноге, притоптывая другой. Резко наклоняется вперед и откидывается, широко расставив ноги. Качает бедрами, похлопывая по ним. Ласкает свое тело, изгибаясь змейкой.

Всякий раз Аййа танцует новый танец. Она учится танцам в Храме Иштар, и каждый день, слегка перекусив в родительском доме, возвращается в это время в сопровождении старшей сестры на занятия. Через год, если она вдруг не подурнеет, Храм купит ее. Но Табил красивее Аййи – так кажется Лоту. У нее светлее кожа и нежнее черты лица. Она уже почти женщина – даже длинная накидка не может скрыть соблазнительных изгибов ее тела. Если бы она не была хромоножкой, ее бы тоже продали в Храм. А теперь ей ищут мужа. А если не найдут, быть ей наложницей какого-нибудь старика.

Лот смотрит на девочек сквозь тонкую кисею полога и теребит амулет на запястье. Еще один амулет у него на лодыжке. И еще один висит на шее. Это Милка заставляет его носить амулеты – чтоб не сглазили красоту бесстыжие девичьи взгляды. В груди у Лота горит пунцовый пожар. Ладони вспотели. Он едва сдерживается, чтобы не сунуть руку под рубашку, где твердо и горячо. Вдруг Аййа высоко подпрыгивает, подхватив в полете края юбки, – и на миг Лот видит все!

Танец закончен. Девочки смеются – Аййа громко, не сдерживая возбуждения от исполненного танца и дерзкой шутки, а Табил застенчиво, в кулачек. И вот Табил, слегка приволакивая ногу, подходит к самой двери, нагибается и берет с порога заранее приготовленную Лотом плошку со сладостями. Когда она поднимает медленно голову, их взгляды встречаются. Между ними только два метра разгоряченного воздуха, которым они жадно дышат, и полупрозрачный полог. Видит ли она его со света также отчетливо, как он ее? Может быть, и нет. Но она его чувствует. На верхней губе ее, покрытой нежным пушком, светятся алмазной пылью капельки пота. Накидка чуть распахнулась при наклоне – и Лот угадывает в темноте треугольного провала рубашки трепещущую округлую плоть. Вот Табил разогнулась, чтобы опрокинуть в широкий карман сушеные финики, чищеный миндаль и черные пластинки из сока вареной смоквы. Вот она ставит плошку на место – и взгляды их опять сливаются на мгновенье. Они прощаются. Если бы Лот сказал только слово!..

– Лот! – кричит Аййа звонко, когда подходит сестра. – В следующий раз положи больше сладостей, если хочешь увидеть больше! А если ты выйдешь и поговоришь с нами, я для тебя три дня буду танцевать бесплатно! Не бойся, красавчик, мы тебя не сглазим!

Девочки смеются и, обнявшись, быстро уходят. Лот встает, подходит к двери и, отодвинув полог, смотрит вслед. Табил оборачивается, замедляя шаг, но беззаботная Аййа тащит сестру за собой. Теперь они будут ждать завтрашней встречи.

Фарра лежит на перине. От него пахнет смертью. Он и сам чувствует этот прелый земляной запах, что идет от его липкого дряхлого тела. Свыкся он с этим запахом. Свыкся и с мыслью о скорой смерти. Умирать не страшно. Страшно умирать брошенным и забытым. Страшно умирать, оставляя близких людей в неустроенности. А у него, слава Богу, все хорошо.

Аврам живет при стаде. Теперь он сам себе голова – делай что хочешь. Нет над ним отца, а под ним – люди рода, большинство. Все его слушаются, все уважают. Каждый делает свою работу и тем доволен. Хороший Аврам хозяин. Давно надо было поставить его над людьми. Жаль только, нет у него детей. Никак не родит ему Сара, а ведь такая красавица! Не подошли они друг другу. Стар для нее Аврам. Или она для него слишком молода. Хотя, с годами, разница стирается. Может еще и даст им Бог потомство.

Вот у Нахора все хорошо. Третьего сына родила ему Милка. Назвали Кемуилом. И опять беременна. Хорошо бы, если дочь – стала бы женой Лоту.

Ох, Лот, Лот, радость сердца исстрадавшегося! Внук любимый от сына любимого! Вот за кого душа беспокоится, вот за кого еще жить тянет. Всем вышел внук – и красив, и статен, и умен. И как умен! Когда стали жить в городе, завели лавку, начали торговать широко, сразу понадобился счетовод грамотный, чтобы читать и писать мог, чтобы не было в деле путаницы и воровства. Но разве такое дело доверишь постороннему? Вот и наняли учителя для внуков. Сели за таблички и Вуз с Уцем в один день вместе с Лотом, но только Лот науку мудреную осилил, и так быстро, – за полгода всего, – что учитель не поверил. Сказал: обманываете, внук ваш, видно, и раньше учился. А где он мог учиться раньше – гоняя коз в пустыне с матерью своей несчастной? А Вуз с Уцем только и научились птичек рисовать на табличках – зря лишь глину на них переводили. И вот теперь Уц с дядей своим скот пасет, Вуз в кузне подмастерьем, а Лот Нахору в лавке помогает. Хотя, это еще как сказать – кто кому помогает. Нахор торговец отменный, слов нет. Словно родился он для этого дела: покупает дешевле, чем продают, а продает дороже, чем покупает. Но в торговле не это главное, а счет. А Нахор только на пальцах считать и умеет. И пока он пальцы свои загибает, Лот уже все в уме пересчитал и говорит дяде, что причитается с покупателя, а что дать продавцу – и ни разу еще в счете не ошибся, сколько его не проверял дядя недоверчивый!