Ньюмейри в этой сделке привлекали деньги, которые должны были потечь в его страну и его собственные карманы, а Нимроди, Швиммер и Кашоги как посредники в закупке и продаже оружия получали солидные комиссионные.
Шарон был заинтересован в крупных контрактах на экспорт оружия. По этому каналу можно было удобно реализовать трофейное вооружение, захваченное за многие годы у партизан ООП и соседних с Израилем арабских стран. В плане превращения Судана в огромный арсенал содержалась ирония: Судан будет платить Израилю за оружие и боеприпасы, которые первоначально приобретались ООП и арабскими странами при финансовой помощи Саудовской Аравии.
Для кого предназначалась вся эта огневая мощь? Среди наиболее перспективных клиентов был Иран. Отсюда «беби-шах» и его генералы могли получить оружие для свержения режима аятоллы. Из малозначительной оппозиции Реза и его последователи могли стать реальной угрозой для Исламской республики и вернуть Иран в лоно Запада.
Это оружие также можно было поставлять всякого рода повстанческим группировкам в Африке, боровшимся с режимами, недружественными Израилю, Судану и в целом Западу. Эти гражданские войны могли иметь место в Африке, Азии и даже в арабском мире. Возможности такого проекта были беспредельны. Ньюмейри и израильтяне договорились встретиться снова в июле того же года в Египте, в Александрии, для более детального разговора.
Представителей «Моссада» не допустили к участию во встрече в «Мауит Кения». Тогда они потребовали подробную информацию о ней. Кимче после возвращения в свой офис в министерстве иностранных дел сообщил в «Моссад», что Ньюмейри согласился на открытие в Хартуме постоянной резидентуры израильской разведки, а также на продолжение операции по вывозу эфиопских евреев.
Ицхак Хофи, естественно, был рад возможности открыть еще одну резидентуру в арабской стране, но ему не нравилось, что его отстранили от встречи с Ньюмейри. Израильтяне, установившие тесные связи с Аднаном Кашоги, по существу начали крупномасштабную тайную операцию, причем без участия «Моссада», который всегда с недоверием относился к саудовскому магнату. Похоже, «двор Арика» вторгался на территорию Хофи.
Помимо чисто внутренних политических и бюрократических обид, аналитики «Моссада» были искренне обеспокоены ирано-суданским проектом. Применительно к Ирану «Моссад» считал, что в политическом плане время «беби-шаха» и его генералов прошло. Операция вторжения в Иран небольшими силами, предпринятая в то время, когда он успешно противостоял огромной армии Ирака, имела очень мало шансов на успех и могла привести только к конфузу и, возможно, к разоблачению заговорщиков.
Что же касается более широких геостратегических аспектов предполагаемого суданского арсенала, то «Моссад» считал, что Шарон переоценивал интересы и возможности Государства Израиль. Было еще одно существенное возражение со стороны «Моссада», полагавшего, что арабам вообще нельзя доверять ни жизни израильтян, ни деньги и ни престиж Израиля, связывая его с сотрудничеством и доброй волей таких государств, как Саудовская Аравия и Судан.
Ветеран «Моссада» министр иностранных дел Шамир тоже не был склонен доверять арабам. В оценке перспектив суданского проекта он стал на сторону «Моссада», и даже Кимче не смог его переубедить. Премьер Бегин не занял четкой позиции, заявив Шарону и его друзьям, что ему нужны более серьезные доказательства того, что переворот в Иране — как первый этап осуществления амбициозного плана — может увенчаться успехом.
«Моссад» был преисполнен решимости сорвать этот план. Полагая, что от него будет только вред и Израилю и «Моссаду», Хофи тайно отправил одного из своих заместителей в Марокко для встречи с «беби-шахом». Высокопоставленный израильский разведчик раскрылся перед шахом, хотя и не назвал своего подлинного имени, и заявил молодому принцу: «Я уполномочен высшим руководством Израиля сообщить вам, что израильтяне, с которыми вы встречались, не являются нашими официальными представителями. От них у вас будут одни неприятности. Пожалуйста, в будущем поддерживайте прямой контакт с нами, хотя сам по себе суданский проект нас не интересует».
Завершив свою миссию и тщательно заметая следы, представитель «Моссада» возвратился через Европу в Тель- Авив. Колоссальный проект Шарона, Нимроди, Кимче и их арабских партнеров приказал долго жить. Это был довольно любопытный способ решения государственных дел, что применительно к Америке выглядело бы так: Пентагон предпринимает какие-то внешнеполитические инициативы за спиной Госдепартамента, а ЦРУ вмешивается и срывает их. Так израильская разведка втягивалась во внутриполитические склоки.
Суданско-иранский план был началом конца грандиозной стратегии, выдвинутой Шароном в период его пребывания на посту министра обороны. Включавший множество сложных комбинаций, он имел своей главной стратегической целью создание не севере Израиля нового Ливана и предусматривал уничтожение военной инфраструктуры ООП на юге Ливана, по словам израильских политиков, «террористического государства в государстве». После серии партизанских рейдов и ракетных обстрелов израильской территории в Северной Галилее и ответных израильских рейдов и артобстрелов Бегин в июле 1981 года скрепя сердце принял выработанные американцами условия прекращения огня. Однако с самого начала было ясно, что это непрочное и временное соглашение. Отдельные палестинские группировки продолжали свои атаки, и у израильской авиации буквально чесались руки дать адекватный ответ.
Бегин и Шарон испытывали животную ненависть к ООП, которую они считали бандой убийц, ставящих своей целью уничтожение Израиля. Премьер-министр открыто сравнивал Ясира Арафата с Адольфом Гитлером. Было ясно, что нападение Израиля на опорные пункты ООП в Ливане — это всего лишь вопрос времени. Неизвестно было только то, где израильтяне нанесут удар и насколько масштабными будут эти операции.
Для прояснения обстановки Шарон и его помощник генерал Тамир в январе 1982 года тайно встретились в Женеве с сирийским генералом Рифатом Ассадом, братом президента Сирии. Эта встреча доказала, что в мире тайной ближневосточной дипломатии нет ничего невозможного. Ведь по существу самый воинственный израильский министр встретился для вполне цивилизованной беседы с высокопоставленным представителем самого заклятого и воинственного врага Израиля.
Рифат Ассад был колоритной фигурой: жестокий и неоднозначный военный руководитель, жуир, знавший толк в женщинах и не чуждавшийся материального благополучия. Но главное — реалист, который мог отказываться официально признавать Израиль, но тем не менее уважал его мощь. Он знал, что Сирия и Израиль, несмотря на взаимную враждебность, имели по крайней мере два общих интереса: ослабление ООП и стабилизация положения в Ливане путем его раздела.
Встреча в Женеве уже сама по себе была достижением, но она не дала конкретных результатов, не было достигнуто даже ограниченного взаимопонимания. Было не ясно, имел ли Рифат Ассад санкцию на встречу с заклятыми врагами Сирии, но это было вполне вероятно.
Усилия Израиля по защите своих интересов в Ливане предпринимались преимущественно в рамках тайной дипломатии. «Моссад» и «Аман» уже в течение восьми лет поддерживали тесные контакты с фалангистами — формированиями христианской милиции Ливана. Первые контакты были установлены в 1974 году, когда христианские лидеры почувствовали, что теряют свое доминирующее положение в стране. Их мусульманские соперники сформировали коалицию, в которую вошли многие палестинцы, нашедшие убежище в Ливане, что существенно увеличило их влияние и разогрело политические амбиции. Христианские политики, однако, упорно отказывались реформировать систему, которая устраивала их во всех отношениях.
Король Иордании Хусейн, сам глубоко вовлеченный в тайную дипломатию с Израилем, убедил руководителей христианской милиции Камилля Шамуна и Пьера Джемаеля вступить в контакт с Израилем. Бывший президент Ливана Шамун и бывший министр Джемаель имели продолжительную беседу с премьер-министром Рабином. Была достигнута договоренность о том, что Израиль окажет помощь фалангистской милиции, которая, по иронии судьбы, создавалась как подражание европейским нацистам и фашистам 1930-х годов.
