Что же касается «Амана», то в своей ежегодной «Национальной разведывательной оценке» военная разведка сделала вывод о том, что Садат пойдет по пути войны, а не мира. Позже аналитики «Амана» ссылались на то, что они не могли предсказать личные решения египетского руководителя. В подобных случаях разведка бывает бессильна. Пытаясь объяснить, почему его служба оказалась застигнутой врасплох — на этот раз не войной, а миром, — генерал Газит заявил: «Садат принял решение, которое ранее не обсуждалось ни на одном уровне правительственной иерархии».

Даже в то время, как президент Египта Садат готовился совершить свой исторический визит в аэропорт Бен-Гуриона, «Аман» информировал генерал-лейтенанта Мордехая Гура из генштаба, что поездка Садата может быть прикрытием для военного удара по Израилю. 19 ноября 1977 г. израильская армия была приведена в состояние повышенной боеготовности.

Генерал Гур даже поставил Бенина в неудобное положение, публично подвергнув сомнению намерения Садата и подчеркнув готовность Израиля к войне. Но самого Садата это ничуть не смутило. Спустившись по трапу своего самолета в аэропорту Бен-Гуриона, он как ни в чем не бывало пожал руку генералу Гуру и с улыбкой сказал ему: «Я приехал ради мира, а не ради войны».

Однако «Аман», все еще переживавший свое фиаско в войне 1973 года, до последнего момента проявлял сверхосторожность. Парализованные горечью поражения и страхом перед возможностью нового провала, руководители военной разведки были на грани паранойи. За каждым углом нм мерещилась война. К счастью, этот страх не превратился в новую «Концепцию».

Наоборот, теперь «Концепция» заключалась в том, чтобы не иметь концепции. Место чрезмерной уверенности в успехе заняла новая психология, ориентированная на анализ наихудших из возможных вариантов. Надо признать, однако, что к этому времени, по сравнению с 1973 годом, существенно повысился уровень работы с первичной разведывательной информацией. Основной акцент делался на мониторинге долгосрочных стратегических тенденций с широким применением достижений современной технологии — таких как беспилотные разведывательные средства, способные передавать «живую» телевизионную картинку из расположения войск вероятного противника.

Во всяком случае неспособность израильской разведки в 1977 году предсказать мир была меньшим злом по сравнению с ее неспособностью предсказать войну в 1973 году, что привело к потере тысяч жизней израильтян.

Три года спустя, после того как в Кэмп-Дэвиде был подписан мирный договор в ходе очередного визита Садата в Израиль, египетский руководитель совершил поездку в Хайфу, где в его честь был устроен банкет. Заместитель египетского премьера Тохами готовился войти в банкетный зал, в двух метрах от него стоял шеф «Моссада» Хофи с женой. Тохами и Хофи сделали вид, что не знакомы друг с другом — ни рукопожатия, ни даже кивка головой.

Один израильский тележурналист, который знал о тайной встрече этих двух деятелей в Марокко, подковырнул Тохами: «Ну, хватит притворяться. Все это уже в учебниках истории».

«Ехиель, пригласи, пожалуйста, ко мне Гарри Гурвица», — попросил премьер-министр своего верного политического секретаря Ехиеля Кадишая. Шел июль 1977 года. Менахем Бегин стоял во главе Израиля и был преисполнен решимости стать защитником евреев во всем мире.

Кадишай, оживленный и разговорчивый человек, легко узнаваемый по копне белых волос и очкам в темной оправе, был личным секретарем Бегина еще со времен подпольной работы в «Иргун». Они вместе испытывали чувство разочарования в период затянувшегося на несколько десятилетий пребывания в оппозиции. И теперь Бегин и его команда рвались в бой.

Кадишай снял телефонную трубку внутренней связи, набрал 211 и пригласил Гурвица немедленно зайти к премьер-министру.

Вскоре темноволосый и тучный уроженец Южной Африки уже работал у Бегина в качестве советника по еврейским делам. Бегин редко приглашал его к себе в кабинет, как правило, для того, чтобы тот помог ему в составлении особо деликатных документов на английском языке.

Уроженец Польши Бегин довольно свободно владел английским и каждый день слушал английские радиопередачи — пикантная дань уважения Лондону от человека, который в период английского правления в Палестине разыскивался британскими властями. Бегин был англофилом и хотел, чтобы израильская демократия развивалась по британской модели, а когда ему требовалось написать что-то особенно яркое на английском, он приглашал Гурвица.

Миновав охрану «Шин Бет», Гурвиц вошел в кабинет премьера.

— Гарри, — обратился к нему Бегин, — я хочу, чтобы ты написал одно письмо, которое но только важно само по себе, ни и близко моему сердцу.

Письмо было адресовано марксистскому президенту Эфиопии полковнику Менгисту Хайле Мариаму. Выдержанное в особо вежливом тоне письмо содержало просьбу разрешить эфиопским евреям выезд в Израиль. Эта гуманная просьба адресовалась лидеру Временного военно-административного совета, который возглавлял Эфиопию после свержения вооруженными силами старого «периферийного» союзника Израиля императора Хайле Селассие.

Бегин считал, что момент для такой просьбы был подходящим, чтобы начать всемирный поход за освобождение евреев, поскольку Израиль только что получил от полковника Менгисту просьбу о возобновлении поставок оружия в Эфиопию. По конфиденциальным каналам Менгисту намекнул, что надеется на поддержку Израилем просьбы о помощи Соединенных Штатов в войне с соседним Сомали и против повстанцев Эритрейского фронта освобождения.

В ходе своего первого визита в Вашингтон в качестве премьер-министра Израиля в июле 1977 года первый вопрос, который Бегин поставил перед Джимми Картером, касался Эфиопии. Однако речь шла не об оружии и не о локальных войнах. В течение нескольких минут Бегин старался вызвать симпатии сентиментального Картера к эфиопским евреям, которые лелеяли вековую мечту о возвращении на землю своих предков.

Правительство Бегина по-новому подошло к проблеме еврейской диаспоры в Африке и других регионах мира Премьер вызвал директора «Моссада» Хофи и Нехемию Леванона, нового руководителя «Бюро связей», координировавшего усилия Израиля, направленные на предоставление советским евреям права на эмиграцию. Бегин сказал им, что считает эмиграцию евреев делом не менее важным, чем достижение мира с Египтом, борьбу с терроризмом или подготовку разведывательных оценок военной ситуации, которые традиционно считались наиболее приоритетными задачами еврейского разведсообщества.

Леванон стал руководителем «Бюро связей» в 1970 году, заполнив несколько великоватые для него сапоги одного из основателей израильской разведки Шауля Авигура.

В 1934 году Авигур был одним из основателей «Шай» — догосударственной разведывательной службы — и вышел в отставку только в 70-летнем возрасте по состоянию здоровья, после 17 лет тайной борьбы за права советских евреев.

Новый глава бюро ранее служил у Авигура в «Алии- Бет». В качестве дипломата работал в Москве, откуда в 1950-х годах был выдворен за тайные контакты с советскими евреями. В числе его акций была доставка письма таена израильского кабинета его сестре, за которое несчастная женщина получила 3 года тюрьмы. В результате аналогичных инцидентов было выдворено еще два израильских дипломата.

По возвращении в Израиль Леванон работал в штаб- квартире «Бюро связей», а затем был направлен в израильское посольство в Вашингтоне для координации работы по еврейской проблеме. Его задача в основном сводилась к лоббированию американских политиков с целью получения их поддержки в вопросах эмиграции советских евреев. После разрыва дипломатических отношений с СССР в 1967 году Израиль лишился там дипломатического прикрытия и контакты с советскими евреями затруднились.

В 1970-х годах, возглавляя «Бюро связей», Леванон предпочитал вести работу без лишнего шума. Однако в этот период в самом Израиле и еврейской диаспоре воинствующие сионистские организации отвергали тихую дипломатию и открыто требовали «освободить советских евреев». Эти группы заставили Израиль скорректировать свою политику в соответствии с требованиями еврейской общественности. В это же время Соединенные Штаты и Советский Союз вступили в «золотой век» догорбачевской «разрядки». Под давлением американцев советский лидер Брежнев разрешил выезд из Советского Союза 250 тыс. евреев. Две трети советских евреев переехали в Израиль.