Перес, однако, пользовался полной поддержкой Бен- Гуриона и мог продолжать свои усилия. С апреля 1956 года и до начала Синайской кампании в октябре запросы Переса о ядерном реакторе стали постоянной темой в секретном сговоре двух стран.
Поворотный момент настал 21 сентября 1956 г. На живописной вилле в сотне миль к югу от Парижа Перес встретился с министром обороны Бурже-Манори, который планировал войну с Египтом. Французы рассчитывали на участие Израиля в этой войне и надеялись, что израильская армия сделает за них «грязную» работу — вытеснит египетскую армию с Синайского полуострова.
В этот осенний день Бурже-Манори добился согласия Израиля, уступив настойчивым требованиям Переса в ядерном вопросе. От имени французского правительства министр обороны предложил Израилю «пряник» в виде атомного реактора. Впервые в истории одно государство предложило поставить другому государству ядерный реактор, не ставя никаких условий безопасности и не требуя инспекций.
Только теперь Бен-Натан понял, почему его так срочно вызвали из Африки и назначили представителем министерства обороны в Европе. Его послали в Париж не для того, чтобы готовить вторжение в Суэц, а для того, чтобы помочь Израилю получить второй ядерный реактор. Поддерживая аргументы Переса, Бен-Натан развил активную лоббистскую деятельность с целью получения большого реактора, а не маленького устройства, которое французы имели в виду.
Но даже тесное сотрудничество во время Суэцкой кампании не решило проблему реактора. К осени 1957 года время еврейских лоббистов истекало, так как сама Четвертая республика была на грани коллапса. Общество устало от политической нестабильности, Суэцкая кампания окончилась провалом, и все громче стали раздаваться призывы к возвращению во власть героя второй мировой войны, генерала Шарля де Голля. Получив принципиальное согласие социалистического правительства, Перес опасался, что последующие нестабильные правительства откажут Израилю в его просьбе о продаже реактора.
К счастью для Израиля, Бурже-Манори стал премьер-министром и был преисполнен решимости выполнить свое обещание до того, как он покинет политическую арену. Однако это все еще была непростая задача для Переса, который метался между различными французскими министерствами и пытался преодолеть сопротивление многих французских бюрократов, не желавших продавать реактор Израилю. Министр иностранных дел Пиню писал Пересу, что его требования не имели прецедента в истории и если об этом станет известно американцам, они прекратят помощь Франции в ядерной сфере, а русские могут в ответ поставить ядерное оружие Египту.
Песок в политических часах социалистов был уже на исходе, и Перес использовал все свое красноречие, доказывая, что Израиль нуждался в помощи для отражения непредвиденных угроз в будущем. Пиню просил, чтобы Израиль накануне запуска реактора по крайней мере провел консультации с Францией. Перес согласился, и это убедило министра иностранных дел.
Перес продолжал свой бег с препятствиями по французской бюрократии. Следующим на очереди был министр энергетики Пьер Гильом, который, утверждал, что предлагаемое соглашение будет иметь далеко идущие дипломатические последствия. В конечном счете все решила позиция премьера Бурже-Манори, который решил этот вопрос путем голосования на заседании кабинета 2 октября 1957 г. Это был последний день его пребывания у власти, и за несколько часов до того, как Национальное собрание вынесло его правительству вотум недоверия, он удовлетворил просьбу Израиля. 3 октября Бурже-Манори и Пиню подписали два совершенно секретных документа с Пересом и Бен-Натаном. Это были политический пакт о сотрудничестве в научной сфере и техническое соглашение о поставке в Израиль атомного реактора мощностью 24 мегаватта вместе с персоналом и необходимой технической документацией.
Об этом Перес немедленно сообщил шифровкой из посольства Бен-Гуриону. Премьер ответил Парижу: «Поздравляю с этим важным достижением».
Получение мощного атомного реактора вызвало рост озабоченности израильских ученых и некоторых политиков по поводу возможности возникновения гонки ядерных вооружений. Когда кабинет Бен-Гуриона обсуждал этот вопрос, многие министры обнаружили явное отсутствие энтузиазма, считая, что проект может оказаться слишком дорогим и дипломатически рискованным. Семь из восьми членов Комиссии по ядерной энергии Израиля в конце 1957 года в знак протеста подали в отставку. Они заявили, что израильские ядерные исследования приняли слишком явный военный характер и создали Комитет за «деатомизацию» ближневосточного конфликта. За закрытыми дверьми шли жаркие дебаты, но режим секретности был таким жестким, что этот конфликт никогда не вышел наружу.
Это не беспокоило Переса и Бен-Гуриона. У них оставался профессор Бергман, который один мог заменить всю ядерную комиссию, и его поставили во главе ядерной программы. Их даже радовало то, что теперь круг лиц, осведомленных о действиях Израиля, сузился. Это считалось самым важным секретом еврейского государства, и ядерная программа осуществлялась в столь беспрецедентном режиме безопасности, какого Израиль, с его традициями секретности, никогда еще не знал.
Перес, понимавший, что знание есть сила, старался не допускать в эту сферу посторонних. Это был его любимый проект. Вопреки ожиданиям, он не стал обращаться к разведсообществу Израиля за помощью в обеспечении безопасности ядерной программы. Он считал, что ядерная мощь Израиля должна иметь свою ядерную разведывательную службу.
До сих пор ответственность за добывание за рубежом научной и технологической информации лежала на «Амане» и «Моссаде». Перес, однако, в 1957 году создал независимую секретную службу, во главе которой он поставил человека по имени Биньямин Бламберг.
Бламберг был опытным офицером, который покинул кибутц ради участия в подпольной армии «Хаганы». После окончания войны 1948–1949 годов он поступил в «Шин Бет», которая назначила его офицером безопасности министерства обороны. В 1953 году директор «Шин Бет» Амос Манор предложил, чтобы ради «административной чистоты» Бламберг получал зарплату в министерстве обороны. Но Бламберг отказался, очевидно, предпочитая романтическую связь со специальными службами заурядной жизни простого министерского чиновника.
В его обязанности входило поддержание режима безопасности в министерстве обороны и на предприятиях, выполнявших оборонные заказы. Большой новый реактор был не чем иным, как оборонным объектом, а Бламберг — как раз тем человеком, который мог гарантировать, что работы на этом объекте будут проходить в обстановке секретности и все его сотрудники будут отвечать требованиям надежности. Бламберг всегда боролся с болтунами и не нуждался в наставлениях о том, как обеспечить режим молчания. Он сам был высшим жрецом секретности.
Заняв по приглашению Переса этот пост, он переехал в скромный кабинет в министерстве обороны. Чтобы зашифровать характер своей работы, Бламберг назвал свой офис «Бюро специальных задач».
Через несколько лет это название было изменено на «Бюро научных связей», и те немногие, знавшие о существовании этой организации, использовали ее аббревиатуру на иврите — «Лакам». Вскоре после своего создания «Лакам» был выведен из здания министерства обороны и конспиративно размещен в центральной части Тель-Авива на улице Карлбах.
При полной поддержке Переса Бламберг старался скрыть существование «Лакам» даже от других израильских спецслужб, даже от самого «мемунеха», Иссера Харела. «“Лакам” был создан за моей спиной и без моего ведома, — вспоминал позже Харел. — Я подозревал, что какие-то люди в министерстве обороны занимались какими-то делами, но когда они видели представителей «Моссада», то старались перейти на другую сторону улицы. Это была тайная организация, построенная на конспиративных началах, созданная обманным путем. Даже Бен-Гурион не знал о создании экспериментального бюро, из которого выросла эта организация».
