Его голос вскоре стал приятным, таким, как раньше. Он будоражил до мурашек. И мысль о том, что Куница мог все вспомнить, будоражила. Девушка глянула на обеспокоенного Куницу. Он держал ее за руку, нежно гладил по внутренней стороне ладони, но было очень непохоже на то, что он все вспомнил. Даже наоборот: казалось, что Куница и вовсе позабыл о ней вновь. Или это была просто глупая придирка? Порождение отравления чем-то неизвестным?

Лютобора и Татьяны не было рядом, был только он, и от этого стало тепло до невыносимого, но вместе с тем — холодно. Ее то морозило, то бросало в жар. Было то страшно, то безразлично. Яра путалась в собственных мыслях.

Ярогнева с надеждой заглянула в глаза Куницы и прошептала:

— Ты помнишь меня?

— Ну, как же я мог забыть? — он сел на край лежанки, и поцеловал пальцы девушки. — Я все вспомнил, и теперь никогда не забуду. Никогда.

Поцелуи плавно перешли на ладонь, запястье, а затем Куница склонился над ней, потянувшись к губам. Яра отвернулась, проворчав:

— Нет, не надо. Я… не обаятельна.

— Хочешь пить? — Куница нежно поцеловал ее в шею.

— Нет, — девушка поежилась от прилива до того холодного, что показалось, будто наступила зима, и крещенские морозы проникли прямо под кожу. — Холодно. Очень холодно.

— Сейчас я тебя согрею, — мужчина лег рядом с ней, и, завернув в одеяло, крепко обнял, прижимая к груди.

Его руки были действительно горячими. И то ли от близости Куницы, то ли от его рук на ее талии, но Яре стало очень жарко. Упустив тот момент, когда скиф потушил светильник, что рассеивал вокруг золотой свет и заставлял тени плясать на стенах, девушка почувствовала, что засыпает. Жара разморила, спокойствие разморило, руки Куницы, крепко прижимающие ее к горячему мужскому телу. Его дыхание успокаивало, заставляло чувствовать себя в безопасности. Она закрыла глаза, отдаваясь этому прекрасному чувству, и постепенно уснула. Просто провалилась в приятную черноту без сновидений.

Впервые за долгое время.

Куница никак не мог уснуть: каждый раз, когда веки начинали тяжелеть, ему казалось, что Яра перестала дышать. Но всякий раз, когда он проверял, девушка оказывалась живой, просто мирно спящей у него под боком. Оказалось, что беззащитной и слабой, без лука, стрел или ножа, Ярогнева была просто удивительно красивой и усталой девушкой. Несколько раз Куница просыпался просто, потому что хотел посмотреть на вновь обретенное сокровище.

Впервые за долгое время он понял, что Ярогнева была не просто белой и пугающей в своей бледности, но еще и маленькой. Крошечной. Маленькие ручки цепко ухватились одна за одеяло, а другая — за его палец. Тонкие пальцы казались хрупкими и неспособными держать что-то кроме ложки. И даже ноги, которые в один момент крепко обвили его ногу, что и не высвободить, казались тоненькими и хилыми.

Под утро он и сам уснул, наконец-то провалившись в сон, а затем, в ту же секунду, проснулся от крика Лютобора и Татьяны одновременно:

— Где Яра?!

Волк взвился на лежанке, и обнаружил, что его накрыли одеялом, подложили под голову подушку, которая валялась в другом конце шатра, да так и оставили спать. Еще Куница обнаружил, что на него смотрят боярин с боярыней, хмуро и так злобно, словно готовы разодрать на куски. И, в отличие от Татьяны, Лютобор мог это сделать. Куница подскочил и заозирался по сторонам, пытаясь понять, куда могла деться Яра. И все указывало на то, что в шатре ее точно нет: сапоги пропали, пропала и его куртка. Значит, девица как-то выскочила, когда он уснул, подумал Куница, и рванул к выходу из шатра.

— Где Яра, я тебя спрашиваю! — заорал боярин, выскакивая вслед за ним.

— Что ты орешь на всю округу? — донесся усталый голос. — Дай людям поспать нормально, с самого утра, бороду не причесал, харю не умыл, а горланишь, как в жопу кто укусил.

К ним, опираясь на палку, медленно ковыляла Ярогнева, которая, несмотря на слабость и болезненную бледность, сияла чистотой, благоухала и успела добыть себе яблоко и грызть его.

— Яра, кто тебе разрешил вставать?! — гаркнул Куница. — Тебя вчера отравили! Если хотела есть, могла меня разбудить!

— Знаешь, я впервые соглашусь с ним! — протянула Татьяна, укачивая на руках сына. — Ты должна была разбудить Куницу, если что-то хотела.

— Да ладно, — фыркнула девушка, тихо засмеявшись. — Вы что, объединились, чтобы пилить и воспитывать меня вместе? Когда это вы внезапно стали добрыми друзьями?

— Я тебя, конечно, люблю, — проговорил Куница, поднимая ее на руки под ворчание Лютобора, который явно не мог понять, на что огрызнуться: на то, что волк его сестру тронул, или на то что Яра делает глупости, — но с Лютобором согласен. Ты могла сделать себе хуже. Забыла, что больше не бессмертная?

Девица только фыркнула, отвернувшись.

— Ну, что ты надулась, как мышь на крупу? — скиф засмеялся и, усадив ее на лежанку, погладил по щеке. Она только отмахнулась, нахмурившись и глядя в сторону. — Яра, — Куница рычаще зашептал ей на ухо: — Яр-р-р-ра. Будешь много дуться, щеки лопнут.

Яра хихикнула, но все еще играла в обиженную. При дневном свете она казалась еще краше и милее. Куница засмеялся, взяв ее за руку, и поцеловал в ладошку, пахнущую яблоком. Позади Лютобор заворчал недовольно, но был успокоен Татьяной, что еле слышно прошептала:

— Да, оставь ты, пусть воркуют. На нас, как две капли, похожи.

Куница улыбнулся и, услышав, как с шорохом опустился полог шатра, ловко прикоснулся губами к губам Яры. Девушка тихо засмеялась, и повернулась к нему, на что скиф снова поцеловал ее, но уже существеннее, крепче. Губы у нее были горячие и мягкие, на вкус как яблоко, и от этого вкуса у него мурашки по спине прошли, а в паху потяжелело, стало жарко. Он коротко рыкнул, и повалил Яру на шкуры, подминая под себя.

— Полегче, я же все еще раненная, — засмеялась она. — Убьешь ненароком.

— Не могу ничего поделать, — прошептал Куница, целуя ее в шею и путаясь пальцами в мягких волосах. — Хоть немного приласкай, пока с Лютобором не ушел дела делать.

— Тот, кто Татьяну наказал похитить? — Яра посерьезнела.

— Да, — мужчина лег рядом и притянул к себе, укладывая головой к себе на грудь. — Ты с нами не идешь. Будь в шатре, жди меня и отдыхай.

— М-м-м, так скучно, — девушка хихикнула, усевшись на его бедра. — Ты вручил мне лук со стрелами, коня подогнал. Я цельный охотник, могу пару стрел пустить.

— Можешь, верю, — Куница засмеялся, наблюдая за ней и ощущая, как внизу живота вновь собирается жар и тяжесть. — Но давай сделаем так, как я прошу? Я тебе не Лютобор, приказывать не буду, и давить тоже, но…

— Но все же ты мне не разрешаешь, — Яра взяла его за руки и потянула на себя, заставляя сесть.

— Не разрешаю, — мужчина нежно захватил ее в объятия, прижимая к себе. — Я никогда не замечал, что ты такая маленькая.

— Маленькая? — спросила она, улыбаясь, пока он снял с нее свою куртку, и отбросил в сторону.

— Крошечная, — Куница почувствовал, как на его грудь легли горячие ручки, и погладили, распаляя еще больший жар в груди.

Ярогнева осторожно наклонилась к его губам и прикоснулась к ним своими. Казалось, что этот миг будет длиться вечность. Куница мягко уложил ее на лежанку, и продолжил целовать, путаясь пальцами в белоснежных волосах. Хотелось целовать Яру целую вечность, и не только целовать, но…

— Подожди, — прошептал Куница, ощутив, что ремень на штанах ослабился и бряцнула потертая пряжка. — Подожди, Яра.

— Что? — выдохнула она.

— Тебя вчера отравили, — он отстранил руки Ярогневы. — Ты должна отдыхать, восстанавливаться. Так что отдыхай.

Куница неохотно поднялся, застегивая ремень. Яра была прекрасной, восхитительной, и больше всего ему хотелось остаться с ней в шатре. Но осознание того, что накануне она чуть не умерла, останавливало. Кунице казалось, что совсем небольшое прикосновение, и Яра умрет. Надев куртку, он глянул на обиженное лицо девушки, и наклонился, потянувшись за поцелуем. Она отклонилась, надув губы. Мужчина поцеловал ее в висок и, прошептав на ухо нежность, выскочил из шатра.