========== Глава 17. Новое начало ==========

Над пустошью собирался ночной холод, что вот-вот должен был опуститься на шатры скифов. Лютобор наконец-то разобрался со своим делом, что дал князь: схватил человека, что заплатил за похищение Татьяны, и был готов попрощаться и с Куницей, и с остальными скифами, да только не с Ярогневой.

Кунице Лютобор пожал руку, сердечно хлопнул по спине, обнимая, а вот сестру все никак не желал отпускать, говорил ей что-то, хмуро нависая над ней. Под конец разговора брат обнял Яру, поцеловал в лоб. Так же поступила Татьяна, погладив ее по голове. Это было прощание. До того Куница ожидал, что Яра сядет на коня, и ускачет домой, но теперь он был полностью уверен: она останется.

Ярогнева стояла в одиночестве, пока фигуры ее родных не растворились в ночной темноте. Зима пришла, и начало очень рано темнеть. Но не это беспокоило Куницу. Он смотрел на темный силуэт Яры-Аурусы, которая продолжала стоять, где стояла, не двигаясь с места, и на миг ему показалось, что она жалеет о том, что осталась.

— Куница, — окликнул его тоненький детский голос, — почему ты Аурусу больше не любишь?

Скиф обернулся и увидел, что к нему, оставшись незамеченной, подошла рыжеволосая дочка Маду, держа в руках куклу из тряпья.

— Почему же не люблю? — спросил мужчина, присев рядом с ней.

— Потому что не хочешь с ней поговорить, а тут стоишь.

— Да, точно, — Куница встрепенулся и, поднявшись, зашагал к Яре, что продолжала таращиться в ночную темноту. — Яра? Ты как?

Она обернулась, бледная и какая-то перепуганная, выдохнув:

— Не знаю. Как-то… как-то странно все… я запуталась.

В груди у Куницы все оборвалось. Конечно же, она хочет вернуться домой. Мужчина глубоко вдохнул и отчеканил:

— Седлай коня, бери лук, я Анагасту скажу, что домой тебя везу, и поедем.

— Ты что?.. Ты меня выгоняешь?! — она рвано всхлипнула, по щекам градом покатились слезы, а затем девушка гаркнула: — После всего, что наговорил, ты просто выпинываешь меня прочь, как псину ненужную?! Да, что я тебе, сука, сделала?! За что ты так со мной?!

Куница отказался что-либо понимать: она ведь хотела вернуться домой? Она ведь запуталась, и грустила, потому что была не готова оставаться с ним и хотела обратно?! Или нет? Мужчина глянул на ее бледное личико, искривленное яростью, на то, как она зябко обняла себя за плечи, и как дрожала, то ли от злости, то ли от обиды.

— Ну, как же я выгоню тебя? — выдохнул Куница, попытавшись обнять ее. Ярогнева оттолкнула его руки, один раз, второй, третий. На четвертый раз мужчине удалось ухватить ее за руку и притянуть к себе, заключая в крепкие объятия. — Яра, я же люблю тебя. Как я могу так с тобой поступить?

— Ты же сам только что сказал, что домой меня увезешь, — она всхлипнула. — За что ты так?..

— Мне показалось, что ты не хочешь остаться, — мужчина погладил Яру по белым волосам, прижимая к себе так крепко, чтобы точно не смогла высвободиться. — Ты же… ты мне нужна. Пойдем, — он потянул дрожащую девушку к своему шатру, — ты замерзла, и говорить лучше не у всех на глазах.

В шатре было теплее, чем на улице, но Кунице казалось, что его морозит. Мужчина завозился с кресалом и вскоре зажег светильники, что рассеяли внутри золотой свет. Яра была бледной, она все еще дрожала и всхлипывала, выглядела такой несчастной, что казалось, будто он только что сделал ей чертовски больно. Куница присел рядом с ней и, положив руки на колени, проговорил:

— Я люблю тебя. Слышишь?

Она кивнула, рвано всхлипнув.

— Не плачь, — мужчина прикоснулся губами к ее лбу, горячему настолько, что, казалось, вот-вот обожжет. — Яра, ну не плачь. Все же хорошо?

— Все хорошо, — Ярогнева всхлипнула еще раз, и стерла слезы рукавом. — Прости, что накричала. Не знаю, что со мной.

— Иди ко мне, приласкаю, — Куница сел на лежанку рядом с ней, и положил ладонь на подрагивающее плечико.

Яра тут же оказалась в его объятиях, и Куница вздохнул с облегчением. Она теперь никуда не денется. Никто теперь ее не заберет. Мужчина наклонился к заплаканному личику девушки и нежно прикоснулся к ее губам своими, постепенно углубляя поцелуй. Спустя столь долгое время, что он сдерживал себя, наконец-то можно было прижать ее к себе, можно было поцеловать без страха, что Лютобор придет и застукает их вместе.

Куница оторвался от таких желанных губ, и скользнул к уху, в котором тускло поблескивала сережка. Металл был холодным, и слегка обжег ладонь, когда он протянул украшение Яре, прошептав:

— Будешь моей?

— Б…буду, — проговорила она, побагровев, — если только ты будешь моим.

— Ну, а куда же я от тебя денусь? — Куница вдел в мочку ее уха сережку, и поцеловал в щеку. — Ведьма.

— Ведьма?! — засмеялась Яра, хлопнув его по плечу. — Ты что, хочешь подраться, Куница?

— Околдовала меня, что глаз не отвести, — мужчина перехватил ее ручки и стал целовать их, — кто же ты, как не ведьма? Но знаешь, мне нравится. Ты — самая очаровательная ведьма, которую я видел.

Поцелуи перебрались с рук на шею, а с шеи — на лицо. Куница целовал, и не мог нацеловаться, как будто страдал от жажды, и никак не мог напиться. Ему хотелось обнимать ее вечность, хотелось обнять так крепко, чтобы стать единым целым, и более никогда не расставаться. Он почувствовал, как руки Яры прошлись по плечам, неуверенно скользнули к шнуровке куртки, и как она осторожно потянула за шнурок. Сердце ее колотилось так громко, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Не боишься? — спросил Куница, оторвавшись от ее губ.

— Не боюсь, — пискнула Яра, прикусив алую от поцелуев губу. — Не боюсь вовсе.

— Врушка, — прошептал он, нежно гладя по белым волосам.

— Не боюсь, — она неуверенно улыбнулась, и, густо побагровев, проговорила: — Это… просто это для меня впервые… а для тебя, видимо, нет, раз ты так уверен.

— Ты права, — Куница осторожно уложил ее на шкуры, разосланные на лежанке, и стянул куртку, отбросив в сторону. — Не впервые. Для того чтобы стать из щенка волком, нужно не только убить врага в бою. Ну, и потом еще было…

— Я не хочу знать! — Яра рыкнула, ревниво и огорченно скривившись.

— Но с тех пор, как увидел тебя, — мужчина навис над ней, целуя в надутые губы, — все забыл, всех забыл, — Куница засмеялся, услышав тихий и недовольный вздох. — Ревнуешь?

— Не ревную, — огрызнулась она.

— Врушка, — он улыбнулся, с нежностью глядя в бледно-зеленые глаза, и осторожно взял ее за руку, прижав ее ладошкой к своему лицу, и по-звериному потершись о нее щекой, ластясь. — Только твой теперь. Только твой.

Яра сменила гнев на милость, и улыбнулась. Нежно и легко, как будто дуновение весеннего ветерка. Куница почувствовал, как по загривку прошелся жар, и как внизу живота потяжелело от этой улыбки. От того, что она была рядом, и что она была словно сокровище, которое досталось только ему одному. Сняв с Яры куртку и рубашку, Куница глянул на голую грудь, и на живот. Она была вся покрыта шрамами от челюстей звериных.

Девушка попыталась прикрыться, и прошептала:

— Некрасивые.

— Самые красивые, — Куница осторожно поцеловал самый большой шрам, отводя ее руки. — Что с тобой сталось?

— Меня принесли в жертву, — помедлив, прошептала Яра. — Той зимой, когда я… поменялась, меня принесли в жертву, и скормили зверям в лесу. Я… умерла тогда, как ты мог понять.

— Больше тебе не доведется так страдать, — проговорил Куница, нежно целуя другой шрам. — Я убью каждого, кто к тебе прикоснется не так, как надо, кто криво посмотрит, — мужчина осторожно повел рукой по плоскому, подрагивающему животу, вверх к груди, и задел кончиками пальцев затвердевший тут же сосок.

Он вел пальцами, нежно очерчивая только ему известные узоры, целовал каждый участок кожи, еще нетронутый поцелуями, необласканный прикосновениями. В шатре стало так жарко, что казалось, будто не зима наступает, а жаркий летний зной. Яра рвано выдохнула и под его ласками издала тихий стон.