========== Пролог ==========
Отряд волков под предводительством Яра прибыл на землю боярина Лютобора рано утром, приодевшись бродячими музыкантами да скоморохами. Самая мерзотная и рогатая маска шута досталась Кунице, что натянул ее на лицо да осматривался по сторонам, считая дружинников да прислужников боярских, которых следовало бы убить. Волк принюхивался, вдыхая новые запахи. Младенец, пахнущий молоком и травами, тот, кого украдут. Его мать, боярыня Татьяна, разодетая в лучшее платье и увешанная златом да серебром, та, которую украдут. И Лютобор. Тот, кого велено оставить живым.
Куница принюхался еще, уловив новый запах, неуловимый и пряный. Он глянул по сторонам, судорожно вдыхая ветерок, донесший этот смутно знакомый аромат. Где-то он его уже вдыхал. То ли на капище каком, то ли на погосте, то ли… Неведомая пряность была перебита запахом яблок, и прямо позади него раздался громкий хруст. Куница резко обернулся на этот звук и его янтарные глаза, которых из-под маски козла не было видно, встретились с бледными с зеленцой, почти белыми. Белая, как молоко, девица, держа в бледных перстах алое яблоко, проговорила:
— Красивая у тебя маска, скоморох, — и потянула свободную руку, чтобы снять. Куница напрягся, и сделал шаг назад.
— Ярогнева! — громкий голос боярина, похожий на медвежий рык, заставил девицу обернуться. — Князь едет, брось жевать!
Хлопнув белыми ресницами, она усмехнулась и, всучив ему надкушенное яблоко, пошла прочь, мурлыкая под нос какую-то мелодию. Куница, поправив маску, только и смог, что провести взглядом белую косу да малахитовое тонкое платье.
— Какова краса, а? — хмыкнул Палак, подобравшись ближе с дудкой в грубой руке. — Такую красу и убивать жалко. Украл бы, да только Кирка всю кровь выпьет.
— Не зарься, у нас дело есть, — отвечал Куница, хмурясь и пытаясь вспомнить, где же чуял этот пряный и недобрый запах, исходящий от бледной девицы.
Приподняв маску, он принюхался к яблоку и, не найдя там отравы, с громким хрустом надкусил, думая и катая в мыслях имя, пробуя его на вкус. Ярогнева. Странное имя для девки тонкой, как тростинка, и бледной, как молоко. Было в ней что-то недоброе, что-то, что волчью натуру заставляло скалиться и рычать, клекотать в груди.
— Не нравится мне все это, — буркнул Барсук, оглядываясь по сторонам и сжимая в руке дудку. — Не к добру этот гром с утра был, и не к добру она тут, — кивнув на стоящую вдали Ярогневу, он сжал руки в кулаки. — На севере таких камнями гонят прочь. Марой поцелованные твари, добра от них не сыщешь, а эти с ней как с племенной кобылой на ярмарке.
— А мы не за добром пришли, — прошипел Яр, выхватив из руки Куницы яблоко и швырнув его прочь. — А за добычей. Хватит трепаться, и жрать хватит. Пора. Князь ихний явился.
Волки подошли к гостям Лютобора, и заиграла живая, быстрая музыка. Выплясывая рядом, Куница глядел на то, как князь, весь в золоте, с боярином своим ручкался, да в дар ему меч вручил. Взгляд его коснулся и степняков. Хан с сыном в дорогих и чистых доспехах, да несколько их воинов. Сын смачно харкнул на землю, да уставился себе на Ярогневу во все глаза, чуть по бороде слюна не потекла. Девица была словно здесь, но словно и не здесь вовсе: белесые глаза таращились сквозь князя, сквозь скоморохов, да сквозь усадьбу боярина. Она глядела в никуда.
— Погляди, Ярогнева, какой воин пожаловал, про красу твою наслушался, — проговорил князь, указав на молодого степняка, что весь надулся, выпнул вперед грудь, да осклабил желтые зубы. — Чем не жених?
— А что жених, раз о моей красе наслушался, без подарка явился, так еще и во дворе у меня наплевал? — хмыкнула девица, растянув губы в недоброй широкой улыбке. — Не годится так.
— Чего хочешь? — половец усмехнулся. — Все привезу, краса, что захочешь.
— Привези яхонт, большой настолько, насколько я красива, — девица засмеялась, — тогда и поглядим, жених ты мне или не жених.
Куница усмехнулся. Тут уж все до последней собаки поняли, что какой бы яхонт ни привез степняк, будет недостаточно велик, и девица петуха вынесет. Степняк шаркнул ногой и пробормотал что-то по-своему. Князь кашлянул, и громогласно проговорил:
— Ну, что, Лютобор, покажи меч! Хорош подарок?
Куница провел взглядом жену Лютобора, потащившую беловолосую девицу в сторону и приглушенно бормоча ей на ухо, что нельзя так при князе да с княжими союзниками, и что ничего доброго с этого не будет. А затем вместе с остальными своими переместился к бревну, у которого столпились гости и с которым князь должен был показательно воевать на потеху князю да остальным всем. Какой прок с того — Куница не знал, да и знать не хотел. Главное было — дождаться нужного часа.
Ярогнева же сыскала себе неприятностей: сноха устроила ей словесную взбучку, и чуть ли не до полусмерти заругала за то, что так со степняком повела себя дерзко и по-злому. На ответ, что заплевал весь двор, басурманский чурбан, Татьяна промолчала, но затем сказала так больше не делать. И вот теперь она сидела на полене, да наблюдала за тем, как брат занимается самым дурацким и бесполезным делом: борется с ханским сынком, который пустился в оскорбления, мол, с бревном воевать — это любой дурень умеет.
Мелодия, которую играли пришлые музыканты, звучала раздражающе, Ярогнева зыркнула на Татьяну, в немом вопросе: «Что, брату можно со степняком драку затеять, а мне нельзя и пошутить?». Боярыня покачала головой и глянула на мужа, улыбаясь.
Конечно же, Лютобор побеждал. Конечно же.
Девица поднялась, мотнув косой так, что задела пляшущего неподалеку скомороха, да пошла прочь к конюшням. Не по ней были эти зрелища, не по ней была музыка да все остальное. Чужая она — Ярогнева это чувствовала всей душой. А в такие моменты внутри нее просыпалось что-то скрытое и злое, словно зверь в груди.
Это «что-то» рвалось наружу странными воспоминаниями. Выныривали снег и стаи ворон, какие-то женщины, и нечто темное, что схватило ее множеством ледяных рук. Часть прошлого была словно туманом затянута. Вот она, рыжая, с подружками в лес бежит, смеется да в снежки играет, а вот ее дружинники брата нашли на снегу, белую, как тот снег, разодетую в одну рубаху, да саваном накрытую. Вот лицо рябое от веснушек, а вот — белое, как молоко в кружке.
Вот она — огненное отражение с пламенной рыжиной кос и изумрудами глаз, а вот — белоснежный призрак, видящий всякое и чувствующий вовсе не то, что должна чувствовать юная девица. Татьяна боится с племянником наедине оставлять и в руки давать, Лютобор хмурится, глядя на нее, и никто замуж не зовет из тех, кто видел ее ранее, до той зимы, когда все изменилось. Да и замуж не хочется.
Погладив белогривую кобылку по шее, девица прислонилась к ее морде лбом, прошептав:
— Что же это со мной?
Кобылка неслышно заржала, переминаясь с ноги на ногу. Ярогнева обернулась и заметила краем глаза, как за углом исчез край алого скоморошьего одеяния. Девица усмехнулась и, прислушавшись к отдаляющимся шагам, выглянула из-за угла. Там не было никого. Он ускользнул прежде, чем она успела глянуть хоть одним глазком, но что-то подсказывало Ярогневе, что это был тот скоморох с козлиной маской.
Ярогнева закрыла глаза, вслушиваясь в происходящее на дворе. Музыка оборвалась, в воздухе повисла странная неловкость и неприязнь. Застучали копыта, заскрипели ворота. Девушка выглянула из-за угла и наткнулась на хмурый взгляд Татьяны. Опять.
— Показалось, что кони перепугались, — выдохнула Ярогнева, бросив короткий взгляд в сторону музыкантов, а затем — на брата, что с князем прощался весь в смятении. — Не тебе меня воспитывать.
— Лютобор тебе все позволял, допозволялся, — хмуро проговорила Татьяна. — Оба хороши, ни языка за зубами, ни кулаков при себе удержать не можете.
— Хватит меня воспитывать! — внезапно рыкнула девушка, повинуясь минутному порыву чудовища внутри. — Опостылела мне уже! Свое дитя воспитывай, а ко мне в душу не лезь, дура набитая!
Гнев исчез за одно мгновение, а за ним пришло раскаяние, когда Ярогнева увидела лицо Татьяны. Та поджала губы, хлопнула ресницами, да ушла. Но то лицо нельзя было забыть. Она обидела Татьяну, пусть и не нарочно, но обидела. Ярогнева выдала скверное словцо, да пошла прочь, чтоб за конюшней спрятаться, вот только там конюхи собрались. Девице пришлось повернуть во двор.
