Гилдерой покрутился, разглядывая свое отражение, и почти умиротворенно вздохнул. Все-таки одно достоинство у Риддла было — он мог есть что угодно, когда угодно и как угодно и все равно оставался худым как жердь. А лучше оказаться в теле, похожем на жердь, чем на жирного борова. Конечно, Тому не мешало бы проявлять чуть больше вкуса в выборе одежде, но что поделать, в мире редко встретишь совершенство. Тем более сразу два в одном доме. При помощи геля Локхарт соорудил себе кудрявый чуб и небрежным жестом поправил прическу. «Получилось эффектно», — бросил он зеркалу, но ничего не услышал в ответ. Риддлу не потребовалось много времени, чтобы хорошо выдрессировать все зеркала в доме, уже через неделю они не решались даже пискнуть в его присутствии.

— Да он мне еще спасибо скажет, не так ли, Макдур?

Тот явился прямиком от Тома Риддла и, спотыкаясь о проклятые звуки человеческой речи, сказал:

— Ыэст нъ-во-сты, сэ-ырр.

— Так почему ты молчишь? Выкладывай быстрее!

— Господин говорит, что заклятие исчезнет само после полуночи.

— К черту полночь! — Локхарт всплеснул руками. — В шесть я уже должен быть в Министерстве.

Злость поборола осторожность. Не боясь града темных проклятий, от которых его надежно защищало чужое тело, Гилдерой помчался на чердак. Одно время он пытался называть риддловское логово мансардой. Но это слово за ним не закрепилось, как не закрепилась бы табличка с надписью «Добро пожаловать!» на двери тролльего паба. Локхарт без проблем попал внутрь — гримуар прятался за сундуком и тихо страдал от подпалин на обложке. Он не узнал в чужом теле хозяина и честно попробовал исполнить сторожевой долг, за что получил проклятием прямо по форзацу.

В лаборатории никого не было, и Гилдерой спустился обратно вниз, все еще полный решимости во что бы то ни стало найти мерзкого чернокнижника. Ему не потребовалось стаптывать семь башмаков — с Томом он столкнулся в коридоре второго этажа и остолбенел, будто зашел в родительскую спальную тогда, когда следовало бы подождать по ту сторону двери. Риддл тоже изменил облик: помылся, расчесал волосы на прямой пробор, переоделся в коричневую мантию. Сколько-то секунд колдуны таращились друг на друга, подсчитывая нанесенный ущерб, первым не выдержал Гилдерой:

— Что ты со мной сотворил?! Я похож на министерского клерка!

— Я тебя отмыл.

— Зачем? Я ведь принимал душ утром.

— И не один. — Том ухмыльнулся. — Первый был обычный, а второй из парфюма. Поэтому мне пришлось принимать третий, чтобы избавиться от удушливого запаха фиалок.

— А о завивке ты подумал? Мои локоны нельзя мочить, — Гилдерой перешел на хриплый шепот. — Мы должны немедленно все исправить, иначе мне не будет покоя. Макдур!

Слуга осторожно выскользнул из стены, но далеко от нее не отошел, готовый юркнуть обратно, как только полетят первые громы и молнии.

— Немедленно принеси мне гель и щипцы. Будешь завивать Тому волосы.

На морде демона появилось выражение безмерного ужаса, а его оранжевые глаза молили хозяина о снисхождении: «К гарпиям! Отправьте меня к гарпиям, я лучше стану их вечным демоном для развлечений, чем совсем лишусь хвоста».

— Макдур, стой. — Между золотистых бровей идеальной формы пролегла жесткая складка. Для Локхарта это отвратительное зрелище стало последней каплей, и его голос сорвался на крик:

— Макдур, неси!

— Макдур, оставайся на месте, — прошипел Том, немного подавшись вперед, будто ворон, примеривающийся, в какой именно глаз лучше клюнуть свою жертву.

Взгляд слуги метался от одного колдуна к другому, сам он нерешительно потоптался на месте, отбивая копытами нервную дробь.

— Господин, формально я подчиняюсь тому колдуну, чья магия скрепляет договор. И боюсь, что теперь его приказы главнее. — Он мотнул головой в сторону Гилдероя.

— Ха! — торжествующе воскликнул тот и бросил на Риддла снисходительный взгляд.

— Я бы на твоем месте, Макдур, подчинялся хозяину, который знает десять способов превратить жизнь демона в рай.

Слуга призадумался и, как ему показалось, нашел выход из своего незавидного положения.

— Чэ-ый?

Господа ответили враждебным молчанием и злыми взглядами, но демон решил считать их молчание за согласие и выпалил:

— Тык я шас пры-гны-фу.

Он исчез, не дожидаясь, пока его снова втянут в колдовские разборки.

— Я никогда не прощу тебе, что ты превратил меня в скучную посредственность. Именно сегодня, когда я должен получить орден Мерлина!

— Хватит вопить, как обесчещенная сирена. Мне досталось ничуть не меньше.

— Судьба дала тебе шанс побыть великим Гилдероем Локхартом, в то время как мне подсунула тухлый лимон. Ты должен быть ей благодарен, а не высказывать претензии.

Однако благодарным Риддл не выглядел, и весь его вид говорил о том, что лимон не первой свежести достался именно ему. Причем судьба не была настолько любезна, чтобы преподнести угощение на блюдечке с голубой каемочкой, она засунула его прямо колдуну в глотку. Том даже не успел сказать презрительное «фе». Теперь ему очень хотелось взять реванш и, наплевав на сдержанность, в самых красочных выражениях послать подальше и судьбу с ее лимонами, и Гилдероя с его орденом. Тем более тот так и нарывался на хорошую взбучку.

— Надеюсь, ты заметил, как я облагородил твой внешний вид…

— Заметил. — Том спрятал руки за спину. Он боялся, что если они поговорят еще пару минут, то пелена ярости окончательно закроет его глаза и ему станет наплевать, чье лицо бить. — Твой идиотский наряд не заметить трудно.

— Да будет тебе известно, мой безвкусный друг, что эту мантию прекрасного фисташкового оттенка для меня сшил сам Кальянос. Причем за половину ее настоящей цены. Ну, и какой я после этого идиот?

— Тот, который выглядит, как фисташковое мороженое.

— Ты бы лучше промолчал, если ничего не смыслишь в моде.

— А ты ни черта не смыслишь в магии, но это не мешает тебе болтать и швыряться направо и налево заклятьями. Из-за твоего раздутого самомнения мы оказались по уши в том, что жуки-навозники считают за высшее счастье. И вот еще что, мой бездарный друг, не мог бы ты уйти с дороги, чтобы я мог вернуться в свою лабораторию и вытащить нас из всего этого?

Как-то незаметно разговор перешел на повышенные тона, и собеседники пустили в ход весь арсенал устрашения: испепеляющие взгляды, зловещие ухмылки и угрожающее рявканье.

— Бездарный! — прорычал Гилдерой. — Ты называешь бездарем меня — автора двенадцати книг о борьбе с монстрами?

— Твои жалкие книжонки доказывают лишь одно — что у тебя руки заточены под перо, а не под палочку. — Взгляд Риддла сулил чуму и холеру. Левый глаз отвечал за чуму, а правый за холеру. Однако Локхарт слишком разъярился, чтобы его можно было смутить какими-то взглядами. Он эффектно взмахнул рукой и вздрогнул, когда его вены будто заполнились электрическим током. Магия сорвалась с кончиков пальцев и раскаленной добела молнией врезалась в стену. На месте картины с посредственным морским пейзажем появилась большая дырка, через которую можно было просунуть голову прямо в спальню Гилдероя.

В конце коридора показался Макдур с чашками на подносе, оценил ситуацию и поспешно пробасил:

— Звы-ны-те, гс-по-да, за-был сы-хр, — и растворился в воздухе.

Локхарт удивленно рассматривал ладони, линии судьбы уже было не различить за многочисленными шрамами, кое-какому мистеру умнику стоило быть более осторожным с ритуальными ножами. Сейчас он чувствовал себя как человек, у которого вдруг выстрелил игрушечный пистолет. Удивление мешалось с запоздалым страхом, из этой пьянящей смести рождался истерический смех, который щекотал горло. Гилдерою с трудом удалось его подавить.

— Да я на самом деле великий волшебник, — протянул он.

— Это я великий волшебник, а ты никчемный бездарь и вор. Можешь мне поверить.

— На твоем месте, — Локхарт быстро отправился от шока и величаво поднял руку. Указательный палец вопреки всем правилам вежливости смотрел прямо на Риддла, — я бы не разбрасывался оскорблениями. Когда ты имеешь дело с могущественным Гилдероем Локхартом, нужно следить за своим языком.