Гилдерой с его любовью к дешевым драмам легко и быстро заставил Тома пересмотреть свое отношение к тишине и одиночеству. Все-таки Макдур был прав, человек — существо противоречивое.
Демон, будто откликаясь на мысли хозяина, выбрал именно этот момент, чтобы появиться в столовой с подносом:
— Чэ-ый!
Локхарт умолк и придирчиво оглядел чашки. У Макдура был острый слух, и возвращение второго хозяина не осталось незамеченным. Он поставил перед Риддлом сахарницу и чашку, а вторую хотел передать Гилдерою, но тот выставил перед собой руку и подозрительно спросил:
— Зеленый?
— Да, сэ-ыр.
— Жасминовый?
— Да, сэ-ыр.
— Слабозаваренный?
В ответ прозвучало еще одно вымученное «да».
— Без сахара?
Том не выдержал и вмешался:
— Ты лучше спроси, не добавил ли Макдур в твой чай цикуты.
Тот помотал головой, про себя отметив, что голос господина звучит на удивление бодро, да и выглядит он лучше. По его мнению, Гилдерой должен был этому обрадоваться, но тот злобно, по-змеиному зашипел. «К небу этих чокнутых магов»! Тогда демон поставил чашку на стол и быстро исчез.
Том спокойно добавил в чай шесть ложек сахара. Гилдерой снова взвился и зашипел. Услышав змеиный язык со стороны, Риддл понял, почему большинство колдунов говорят, что от серпентанго у них мороз по коже. Впрочем, Локхарт сразу вернулся к человеческой речи и снова закружил по комнате, бросая на любовника яростные взгляды. Его воображение рисовало сцены жестоких пыток, которыми он тут делился с будущей жертвой.
Монолог вышел длинным, и после слов «ты будешь умолять меня о пощаде, пока черви будут пожирать твое черное лживое сердце прямо у тебя в груди» Гилдерой умолк, чтобы отдышаться. Том слушал его, грел ладони о чашку и в итоге, воспользовавшись паузой, нанес быстрый и точный удар:
— Спасибо за идеи, когда верну себе тело, я ими обязательно воспользуюсь.
Локхарт призадумался, а не слишком ли далеко он зашел. Играть со словами легко, не то что с разъяренным чернокнижником.
— И после всего, что ты натворил, у тебя еще хватает наглости мне угрожать?.. — начал он грозно, но порох уже подмок, и Гилдерой добавил чуть ли не с мольбой: — Ты ведь не будешь мне мстить?
— Пожалуй… — Том глотнул чая, но от проницательного взгляда не укрылась бы его мимолетная усмешка. — Я тебя не трону. Пусть с тобой разбирается твоя мамочка.
— Мама знает?!
— Да, она придет сюда сразу после полуночи. Хочет лично убедиться, что с ее драгоценным мальчиком все в порядке.
Гилдерой почувствовал слабость в ногах и сел на стул рядом с Риддлом.
— Ах ты, подлый сын дохлой упырицы, — несомненно, Гилдерой обладал неисчерпаемым запасом ругательств, что было очень полезно, учитывая, с кем ему приходилось делить кров, стол и постель. — Ты специально рассказал все ей, чтобы отомстить мне!
— Она сама догадалась.
На лице Гилдероя было написано желание сбежать отсюда на край света. «Не поможет», — злорадно подумал Том. Видимо, Локхарт и сам это понял, потому что надежда, как сказал бы Макдур, « покинула его глаза, оставив там лишь смиренную покорность судьбе».
Локхарт потянулся к чашке, печально посмотрел на свой раненый пальчик. Из-за толстого слоя бинта тот не пролезал в ручку. Локхарт вздохнул и перевел взгляд на Тома, как бы говоря: вот видишь, на какие муки меня обрекло твое легкомыслие. Наглый темный маг только ухмыльнулся в ответ: его грела мысль, что, вернувшись в собственное тело, на котором не осталось живого места, любовник будет с нежностью вспоминать о поцарапанном пальце.
Тогда Гилдерой укоризненно покачал головой.
— Этого и следовало ожидать. Такой человек, как ты, просто не смог бы долго притворяться мной.
— Верно, я для этого слишком хороший колдун.
Но Локхарт продолжил, не заметив издевки.
— А ведь это должен был быть самый лучший день моей жизни. День моего триумфа…
— Прости, забыл тебе отдать. — Том достал из кармана погнутый кругляш. — Твой орден Мерлина.
Гилдерой посмотрел на кругляш, темным пятном выделяющийся на белой скатерти, потом перевел взгляд на Риддла.
— Один арабский волшебник, большой поклонник моих книг, преподнес мне в дар волшебную лампу. И как только мы уладим все формальности с магической таможней…
— Подожди, — Том резко вскинул голову, как гончая, услышавшая охотничий рог. — Тебе подарили волшебную лампу. Настоящую?
— Конечно. Гилдерой Локхарт не тот человек, кому можно подсунуть дешевую подделку. А что тебя удивляет?
— То, что кто-то готов расстаться с волшебной лампой ради автора дешевых книжонок.
— Дешевых? Вот уже десять лет мои книги возглавляют списки бестселлеров по всему миру! Они переведены на тридцать три языка, их суммарный тираж превышает миллион экземпляров. Жена французского министра магии хотела вступить в мой фан-клуб, но ей отказали. У моих фан-дам очень строгие критерии отбора. Так что в мире много людей, которые, в отличие от тебя, сумели оценить по достоинству мой талант, а также заранее позаботились о подарке на мой день рождения.
«А смесь гордыни и самовлюбленности мне к лицу», — подумал Том, но вслух сказал:
— Но я сделал тебе подарок, — короткая пауза, — орден Мерлина первой степени за спасение Министерства магии.
— Возможно-возможно, — промурлыкал Гилдерой, и при мысли о хвалебных статьях морщины на его лбу разгладились. — Но не думай, что я тебя прощу, как только мы поменяемся телами…
Часы начали бить полночь. Том не заметил, что сжал руки в кулаки; он думал, что если заклятие все таки окажется необратимым… Но с последним ударом пальцы Гилдероя разжались, а пальцы Тома дернулись, и он уставился на свои руки: на ладони со шрамами от магического кинжала, на сломанный еще в детстве правый мизинец, который сросся криво и не разгибался до конца, и на обрезанные под корень ногти, проверил нет ли на них бесцветного лака, а то от Локхарта всего можно ожидать. Собрался размотать дурацкий бинт, да помешал странный стук внутри часов. Стрелки застыли, показывая одну минуту первого, будто их последней задачей было зафиксировать начало нового дня. Все власть заклятия кончилась.
Ничего не мешало колдунам вцепиться друг другу в глотки или другим способом осуществить мечту о сладкой мести, но они лишь молча переглянулись и обменялись чашками.
Спокойная жизнь и писательство — понятия, как правило, несовместимые, и тем, кто стремится к мирной жизни, лучше не становиться писателем.
А. Рюноскэ
