Гилдерой уже сидел за столом и потягивал витаминный напиток. Судя по брезгливой гримасе, которая появлялась на его лице после каждого глотка, напиток опять был приготовлен неправильно. Перед ним одиноко стояла фарфоровая тарелка с тонкими и жесткими, как гоблинский язык, бутербродами, состоящими из тонкого ломтика ржаного хлеба и салата.
Но Риддла больше заинтересовал пухлощекий толстяк, который с идиотским выражением лица заглядывал Локхарту в рот. Нос незнакомца походил на пуговку, светлые волосы кучерявились, как шерсть у барашка, а его густым бакенбардам позавидовал бы сам председатель Визенгамонта. Сеси тоже заметила гостя и принялась его обхаживать, но тот не оценил мантикорьего дружелюбия. Стоило ей приблизиться, как на его лице отразилось сильное желание взмыть под потолок. Но беспалочковая Левиоса удается не каждому, вот и толстяк не смог оторваться от пола даже на два пальца. Сеси поднялась на задние лапы, а передними уперлась в округлое брюхо колдуна, выбирая, куда лучше вонзить острые когти.
Том с любопытством наблюдал за происходящим, Гилдерой тоже заинтересовался безмолвным поединком человека и мантикоры: толстяк онемел от страха, а Сеси рычала только на тех, кто ей нравился. Но только после того, как в стакане больше не осталось зеленой жижи, Локхарт снизошел до объяснений:
— Том, хочу познакомить тебя с нашим новым слугой — Портсмутом Вормсвудом. Портсмут, это Том Риддл, мой сосед, он изучает темную магию или что-то вроде. Так что не пугайтесь, если с чердака будет тянуть дымом и серой. И отпихните мантикору, она не кусается, только ест в три горла и портит мебель.
Но Портсмут не спешил воспользоваться его советом. Пухлый рот был приоткрыт, как у рыбы, а лицо из красного стало бледным. Он слишком долго задерживал дыхание, отчаянно втягивая живот. Том отрывисто свистнул, и Сеси с явной неохотой оставила нового слугу в покое.
— Спасибо, сэр, — он горячо поблагодарил Риддла и даже порывался заключить своего спасителя в объятия, но тот ловко увернулся и сел за стол. Сеси тут же пристроила голову ему на колени. — К несчастью, я и вполовину не так храбр, как великолепный мистер Локхарт, — печально признал Вормсвуд.
— Нет, думаю, по храбрости вы равны великолепному мистеру Локхарту.
— О, вы очень великодушны.
— Нет, великодушен не я, а законы математики. Половина от нуля будет ноль, а два нуля равны друг другу.
Портсмут недоуменно взглянул на Риддла. Тот сидел с непроницаемым выражением лица, по которому нельзя было понять, шутит он или говорит всерьез.
— Том не умеет признавать чужие заслуги и, боюсь, уже не научится, — Гилдерой старался быть снисходительным к чужим насмешкам. Иногда задача казалась ему непосильной, но он напоминал себе, что благородные герои ведут себя именно так. Они не опускаются до вульгарной грубости и аргументов вроде «сам ты ноль, даже нет — дырка от нуля».
— Сэр, — Портсмут уставился на Тома, будто пытался своим горящим взором растопить его ледяное спокойствие, — вы точно поменяете свое мнение, когда прочтете мою книгу. Я собираюсь создать самое подробное жизнеописание блистательного Гилдероя Локхарта. У меня захватывает дух от предстоящей работы. Подвиги мистера Гилдероя достойны Геракла, нет, Кухулина, нет, их обоих. Даже не верится, что один человек мог совершить столько блистательных подвигов.
Гилдерой буквально раздулся от самодовольства, однако опомнился и напустил на себя скромный вид.
— Бросьте, какие подвиги, любой мог бы сделать то же, что и я. Нужно лишь немного удачи и, конечно, годы кропотливой тяжелой учебы…
Вормсвуд выхватил перо, заправленное за ухо, и начал быстро строчить в блокноте, который сам собой выпрыгнул из его кармана, будто верная дрессированная крыса. Перо было дорогим — орлиным. Оно напомнило Риддлу о Тибериусе Нотте, его однокурснике. У Тибби была одна странность: он любил щекотать скручервей, причем только орлиными перьями и никакими другими.
— Впрочем, мне понравился ваш панегирик. Я всегда ценю в людях талант к импровизации. Только уберите тавтологию в конце, она все портит, — закончил Гилдерой.
Портсмут оторвал взгляд от блокнота и с обожанием посмотрел на своего кумира. Прикажи Локхарт прыгнуть с моста — он бы спросил: «А с какого именно?»
— Еще один писака, — Риддл тяжело вздохнул, будто присутствие Вормсвуда портило его идеальную картину мира. — Но раз вас, графоманов, еще не отстреливают, как бешеных оборотней, принесите, пожалуйста, яичницу с беконом для меня и копченую селедку для мантикоры.
Сеси смотрела на Тома по-сиротски голодно, взгляд зеленых глаз был настолько пронзителен, что сумел тронуть даже его черствое сердце. Том почесал ее за ушком. Вообще-то мантикора демонстрировала редкую всеядность. Но он прекрасно понимал, что если скормить ей один из бутербродов Гилдероя (а другой еды на столе не было), то ее нежная любовь к нему уже никогда не будет прежней.
— Одну минуту, сэр, — выпалил Вормсвуд. — Не могли бы вы, пожалуйста, продиктовать свое имя и фамилию по буквам. Мне нужно для книги, — попросил он Тома.
— Том Марволо Риддл.
— Хорошо, мистер Редли…
— Риддл, как то, что сложно объяснить и трудно понять.
— Да… да… Я ведь так и сказал. Обещаю, что не забуду упомянуть вас в своей книге. Хотя бы в примечаниях.
— Благодарю, — в голосе Тома благодарности было ровно столько же, сколько травы в ведьмином круге. — А сейчас принесите завтрак и не забудьте про Сеси.
— Конечно, уже бегу. Только последний вопрос к многоуважаемому мистеру Локхарту. Сэр, почему в вашем доме живет мантикора? Разве этих злобных тварей не положено уничтожать без пощады и милосердия?
— О, это длинная история. — Гилдерой вздернул подбородок и подставил свой благородный профиль утреннему свету, щедро падающему из большого окна. Он хотел сделать драматическую паузу, но краем глаза заметил, что Риддл опять собирается сказать какую-то гадость, и торопливо продолжил: — Я встретил ее в диких румынских лесах, в глубокой чащобе, где деревья так высоки, что даже в ясный полдень солнечный свет не может пробиться сквозь плотный полог зеленой листвы. Я с трудом шел вперед, прорубая путь через заросли колючих кустов, чутье призывало меня к осторожности, ибо монстры в этом царстве вечного сумрака не ведали разницы между днем и ночью…
Морда Сеси сползла с риддловских колен и повернулась к Гилдерою. Мантикора, еще ни разу в жизни не покидавшая Лондон, была сильно озадачена новыми поворотами своей биографии.
— Я был ранен, древнему упырю удалось достать меня своими острыми как ятаганы когтями. К счастью, со мной был заговоренный меч.
Портсмут благоговейно покосился на железяку, висевшую на стене, его глаза восторженно блестели, и орлиное перо торопливо скакало по странице, царапая бумагу. Том лишь хмыкнул, он-то знал, что меч на стене — дешевая гоблинская подделка, которая бы рассыпалась в пыль от одного упырьевого взгляда. Но прерывать любовника он не стал, пусть уж выговорится, хвастливое отродье пикси.
— Я нашел пещеру, где можно было укрыться от темноты, холода и диких зверей. Все мои магические силы ушли на исцеление ран. И, признаться честно, в тот момент я был беспомощен, как ребенок. В углу пещеры дрожал маленький комок — это оказалась Сеси, она нуждалась в еде и тепле еще больше, чем я. Мы разделили остатки моего скудного провианта, а на следующий день она принесла мне пойманную дичь. И так, поддерживая друг друга, мы смогли выжить в страшном лесу… Запомните, Портсмут, даже мантикора способна отплатить добром на добро.
История Гилдероя произвела неизгладимое впечатление: Сеси села посреди комнаты и задрала мордочку вверх, наслаждаясь восхищенными взглядами Вормсвуда, который скакал вокруг нее и размахивал блокнотом. Даже Риддл не остался равнодушным, а ведь он знал, что весь рассказ — ложь от первого до последнего слова, потому что купил Сеси в Лютном переулке. Один хмырь продавал детенышей мантикоры прямо на улице. Их было пятеро: четыре весело возились друг с другом, устроив кучу малу, одна забилась в угол клетки и следила за прохожими хмурым взглядом. Те как на подбор носили темные плащи с огромными капюшонами, надвинутыми на лоб. «Персонал Азкабана получил увольнительную» — эта картина была обычной для Лютного переулка. Но Том Риддл предпочитал чары незаметности, тяжелый капюшон не мешал ему смотреть по сторонам. Его глаза встретились с зелеными глазами мантикоры, и ее жалкий вид пробудил в нем нечто вроде солидарности изгоев.
