— Достаточно. Хватит на компенсацию морального ущерба мне, Сеси и Макдуру.
Под столом кто-то пошевелился, Гилдерой приподнял скатерть; на полу валялись остатки растерзанного свадебного букета, но никого не было. Вдруг послышалось тихое рычание, Локхарт инстинктивно отпустил скатерть и вжался в спинку стула, едва его не опрокинув.
— Не бойся, это Сеси, я сделал ее невидимой.
— Ты притащил мантикору на мамочкин праздник?
— Она еще никогда не видела свадеб.
— Не понимаю, что мама нашла в этом уродце. — Гилдерой брезгливо поморщился. Наверно, на свете полно существ намного более отвратительных, чем Адам Путмель, но ему навскидку вспоминались лишь скручерви.
Том повернулся к нему, положил локоть на спинку стула и пристально посмотрел.
— Твой отчим богат и щедр. Он не поскупился на дорогое вино и отличных поваров. Мясо было вкусным, и если бы мне сказали, что его вымачивали в молоке единорогов и поливали слезами сирен или чем-то вроде, я бы поверил. Твоей матери повезло…
— Повезло! Да они выглядят смешно. Этот недомерок едва достает ей до груди.
— Неужели ты забыл, что Адам говорил насчет своего роста?
Гилдерой тихо застонал — он прекрасно помнил все, что говорил его отчим, тот умел выражаться образно и красочно, а потом эти образы въедались в память, как драконья кровь в котел зельевара. В тот раз Путмель сказал следующее: «Ребятки, сила мужчины не в росте, а в штанах. И какая сила! Если б я был одним из тех извращенцев, кто ходит до леса развлекаться со зверушками, то даже самкам гиппогрифа не пришлось бы жаловаться на мой конец».
— Том, твоему поступку нет оправданий.
— А разве твоя мама не съезжает?
— Она будет жить по соседству.
— Сомневаюсь. Они присматривают себе дом в Белгравии. И, думаю, покупкой одного дома дело не ограничится. Месяца не пройдет, как твой отчим, — Риддл употребил это слово специально, чтобы позлить Гилдероя, — купит ей виллу где-нибудь в Испании. Расстояние и деньги укрепляют брак лучше любви.
— И все равно твоему поступку нет оправданий, но я готов великодушно тебя простить.
— Не готов, тебе всего лишь хочется побыстрее начать новую книгу. Но я все еще не собираюсь делиться своими воспоминаниями даром.
— Я помню наш уговор… — Локхарт томно улыбнулся.
— Старый уговор. Теперь я решил, что слова очень даже нужны. Признай, что я умнее…
— Ты умнее, — послушно повторил Гилдерой сквозь зубы.
— Хитрее.
— Хитрее.
— Могущественнее.
Локхарт, скрепя сердце, повторил и это.
— Талантливее.
А вот с «талантливее» уже вышел перебор.
— Не глупи! Из нас двоих гений — это я!
— Но это я сочинил объявление, которое помогло избавиться от твоей матушки. Впрочем, не важно, я хотел проверить, на сколько тебя хватит. Поставил галлеон, что ты сломаешься именно на слове «талантливый». Одно хорошо — когда бьешься об заклад с самим собой, то никогда не проигрываешь.
Гилдерой придвинулся к Риддлу так близко, что они едва не стукнулись лбами.
— Больше никаких ставок, — прошипел он.
— Больше никаких родственников в нашем доме, — Том выставил встречное условие.
— Договорились.
Они встали и незаметно выскользнули из залы, намереваясь устроить свой собственный праздник. Сеси преданно потрусила следом, покачивая хвостом в такт романтической мелодии. Она устала, наелась и теперь мечтала об одном — свернуться клубком на хозяйской кровати. Но этой ночью ей предстояло спать на холодном полу коридора перед закрытой дверью. Там, где есть двое, третьему места нет.
========== Глава 12 ==========
День рожденья псу под хвост
День рождения должен отличаться от обычного дня, на то он и день рождения. В этом Гилдерой был уверен так же твердо, как и в собственном таланте. Утром он появился в столовой во всем блеске своих золотых кудрей и белозубой улыбки, а также в новенькой сиреневой мантии. Витаминный напиток был демонстративно отодвинут в сторонку, и Макдур получил задание — немедленно раздобыть форшмак, жареный картофель, кофе и лимонный кекс. Запахло вкусностями, особенно щекотал ноздри запах кофе. Локхарт хищно втянул воздух, смакуя букет из ароматов, желудок отозвался голодным урчанием, и тогда Гилдерой набросился на еду, будто бродяжка из Лютного переулка. Хотя зная его диету, было сложно сказать, кто из них питался хуже: нищий бродяга или помешанный на стройности богатый писатель.
Гилдерой отдал должное картошечке и форшмаку, посмаковал кофе, попробовал лимонный кекс, но его глаза все равно шарили по столу жадным взглядом. И Макдур впервые в своей адски долгой жизни порадовался, что он демон, а не шоколадный торт. Он поспешно схватил серебряный кофейник и наполнил опустевшую чашку. А потом поставил перед Локхартом маленький поднос с толстой стопкой конвертов — самым сладким из всех возможных десертов, включая шоколадный торт размером с демона. Конечно, Гилдерой не собирался их есть, как и читать. Для последнего ему требовалась соответствующая атмосфера, то есть тишина и уединение собственного кабинета, где бы он смог беззастенчиво ублажать самолюбие, раз за разом перечитывая хвалебные отзывы и млея от каждого лестного слова в адрес своего великого таланта. А сейчас его интересовали лишь имена.
Макдур успел разобрать пришедшую с утра почту, и на подносе лежали поздравления от элиты магического мира: аристократов, политиков, бизнесменов, известных журналистов… Локхарт всегда отвечал влиятельным людям лично и хранил их письма в особом ящике стола. А с посланиями от простых смертных разбирались Макдур или Гленда.
Тонкие пальцы быстро перебирали конверты, которые мелькали, будто карты в руках старой гадалки. Председатель Визенгамота, госпожа Забини, сам министр Фадж… Сегодня судьба определенно припасла для Гилдероя удачный расклад. На его лице засияла улыбка, настолько яркая, что с ней можно было идти на кладбище пугать вурдалаков в темный ночной час. С каждым новым именем настроение Локхарта становилось все лучше и лучше. Однако в самом низу стопки его поджидал неприятный сюрприз.
— Суккубий сын! — Гилдерой бросил конверт на стол. Всю его радость будто тролль растоптал и унес на своих подошвах. — У него еще хватило наглости отправить мне письмо.
Адресата звали сэром Бартоломью Кобольтом, происходил он из рода абердинских Кобольтов. Достаточно знатного и почетного, чтобы один из его отпрысков мог составить достойную компанию министру Фаджу или госпоже Забини. Во всяком случае, Макдур считал именно так и теперь не понимал, в чем же была его ошибка.
— Иш-то ны тък сэ-ырр? — осторожно спросил он. Формально только Том Риддл имел право его наказывать. Но Локхарта не зря называли мастером пера — ругался он также виртуозно, как и сыпал комплиментам перед прекрасными дамами. А даже демону неприятно, когда его сравнивают с вонючей серой из гоблинского уха.
— Этот напыщенный пустозвон называет себя разоблачителем обманщиков и шарлатанов. Когда я на прошлой неделе выступал с лекцией в министерстве, он во всеуслышание назвал меня лжецом и мошенником и пригрозил вывести на чистую воду. — Гилдерой презрительно хмыкнул. — Да он должен был сказать мне спасибо, что за эти слова я не наградил его ослиными ушами и свиным рылом. Нет, я не позволю кретину Кобольту испортить день моего триумфа. Лучше посмотрим, что пишет обо мне пресса.
Письма исчезли, а послание сэра Бартоломью превратилось в облачко пыли. Гилдерой одобрительно кивнул Макдуру, который порадовался, что сумел услужить капризному господину. Газету, появившуюся все на том же серебряном подносе, Локхарт разворачивал, чуть ли не насвистывая. «Пророк» полностью оправдал его ожидания — большая статья на первой полосе с двумя фотографиями, на которых он выглядел по-геройски мужественным и бесстрашным. Заголовок сообщал, что сегодня известного писателя будут награждать орденом Мерлина второй степени. Ниже автор не забыл упомянуть и про день рождения, совпавший с днем награждения. Статья была блестящей и заслуживала почетного места в альбоме, но лоб Гилдероя хмурился, а в уголке рта появилась складка. Причиной его раздражения стало как раз это пресловутое совпадение знаменательных дат. Два праздника в один день означали, что он получит в два раза меньше поздравлений, а пройдохи-журналисты напишут о нем в два раза меньше статей, и к тому же у него не будет лишнего повода нарядиться в парадную мантию.
