Мин урчит, когда чувствует руки на своих плечах. До выезда осталось совсем немного, а он стоит с влажными волосами, прихлёбывая из чашки отвратительно горький кофе. Он чувствует тёплые губы на своей шее, слабый укус и ленивую ласку. Его целуют во впалую щёку, едва мазнув губами. Так шлюх не целуют, ни за какие деньги так шлюху не поцелуют. Намджун укладывает свою голову ему на плечо, сгибаясь совсем немного. И его жёсткие волосы щекочут кожу. Юноша чувствует, как саднит растёртые в кровь бёдра.

– Тебе нужно собраться, я жду тебя в машине. Пятнадцать минут, сучёныш, – у Юнги просто сердце ухает вниз.

Он на взмокшее тело натягивает безбожно дорогой костюм, а потом гуглит с настольного компьютера Джина. И на странице большими красными буквами написано “Стокгольмский синдром”. Юноша бегло читает текст, ошалелыми глазами бегая по строчкам, закрывает вкладку и чистит историю браузера. Возле двери он поправляет черный галстук с с песочно-золотой полосой посередине, покрепче шнурует ботинки и со смелым и гордым видом дефилирует к огромному лимузину, на котором его сюда привезли более, чем неделю назад.

На улице прохладно, сухой ветер ерошит волосы. В автомобиле влажно и душно до тех пор, пока не включают кондиционер. У Юнги в голове мысли связываются в один огромный клубок из узлов, которые нужно распутать. По причинам, указанным в тексте статьи, совпадает большинство: удержание, физическое и сексуальное насилия, психологический шок на этой почве. Его коробит, но он привычно расставляет ноги и сутулится. Думает, о многом думает. Пока Намджун не притягивает его к себе за шелковый галстук, будто за удавку. Потом мысли вылетают из головы со свистом. Его снова целуют до искр в глазах, глубоко, жарко, кусая за нижнюю губу. Юноша бледный, но ухмыляется своим сучьим ртом, смотрит исподлобья. Только глаза у него не такие, какие обычно приходилось видеть.

Юнги дремлет почти всю дорогу. Его расталкивают минут за пять до прибытия, чтобы привёл себя в порядок. Только вот так ему лучше, чем снова прилизывать волосы в эту новомодную причёску. Да и сам он не горит желанием заниматься такой хернёй. Он выходит на улицу и млеет от роскоши. Гранитные ступени, блестящие и, наверняка, гладкие. Колонны, куча всяких мелочей – тонкости барокко – стенах и крыше. Античные статуи у большого фонтана с подсветкой. И все вокруг такие серьёзные, даже Джин, ждущий их у массивных дверей. Красная ковровая дорожка под ногами кажется вульгарной. Но на фоне огромного декольте молодой девицы, что уже хмельная льнёт к своему папику, она вполне себе стоящее дизайнерское решение в стиле максимального пафоса, как в Голливуде на всяких премиях.

Внутри здания атмосфера сохраняется. Люди перед глазами абсолютно разных возрастов, нет только детей до шестнадцати. И Юнги чувствует себя не в своей тарелке, когда множество взглядов устремляется на него. А из-за одного из столиков на него смотрит Чонгук, сверкая ослепительной улыбкой. И Намджун ведёт его туда, по дороге раздавая приветствия. Мин игнорирует протянутые руки и жмётся к мощному плечу спутника. Гостей невежливый юноша совсем не радует.

– Знаете, ваша прежняя спутница была гораздо лучше, чем этот неприветливый молодой человек, – сообщает мужчина лет тридцати на вид.

– А я вам ничем не обязан, чтобы в ножки кланяться, сэр. – раздраженно шипит Юнги, гордо задрав голову, – вас не должны волновать чужое сопровождение, – слова его пышут ядом, он смотрит снизу вверх своими проклятыми глазами.

Намджун чувствует неровное сердцебиение юноши, потому что пульс отдаётся через всё тело и долбит по венам. Теперь нужно следить за Мином, потому что это могло оказаться достаточно оскорбительным для этого уебана. Только вот, кажется, парня рядом с ним отпускает, он хватает фужер с шампанским с подноса снующего официанта и пьёт залпом, будто воду. Видимо, он ещё многого не знает о Мин Юнги.

Тэхён выглядит взвинченным. И Чонгук рядом с ним взъерошенный, чуть испуганный и усталый. Они говорят, что за ними всю дорогу был хвост – автомобиль с тонированными стёклами и без номеров. Джин уже пробивает, что может, наводит справки. Никаких следов. Тэхён модель и марку транспорта не помнит, поясняет только, что неимоверное крутая тачка. А Чонгук поясняет, что увидел это корыто не впервые. Но он обещает пояснить всё, когда вернётся из уборной. Юнги он тащит с собой, под предлогом того, что тот орёт громко в случае опасности и матерится так – ни с чем не спутаешь.

Их нет почти десять минут, когда Тэхёна накрывает волнение. Он идёт в сторону туалетов, слушая перешёптывания за своей спиной. Они правы, Чонгук выглядит как дальний родственник, он не похож на шлюшку. Не похож на того, кто раздвигает ноги на огромной постели и стонет развязно, стоит только пальчиком поманить. Ким боится, что такая прелесть может принадлежать не только ему. Потому что есть много других людей, которые обладают качествами для соблазнения крошки-Куки.

Дверь в уборную заперта изнутри. Но он слышит это сдавленное Чонгуково “Отпусти” и грохочущий болезненный стон Юнги. Тэхён просто выдёргивает ручку вместе с замком. И открывшаяся картина повергает его сначала в шок, затем в ярость, а потом разочарование оказывает с ног до головы. Чимин целует его маленькую сучку, а тот даже сопротивления не оказывает. Хотя в плечах он шире, в росте выше. Он отдирает Пака и выволакивает его прочь, в коридор. Поднимает Чонгука за грудки, чтобы только в глаза посмотреть. Но он совсем не это ожидает увидеть.

– Нализался, сука? – шипящим голосом спрашивает он.

Чонгук смотрит на него влажными блестящими глазами, показывает на трясущейся руке на синеющий след от инъекции и гортанно вздыхает. Раздаётся крик. И тот самый мужик, что доебался до пацана Намджуна, вываливается с окровавленным лицом из одной кабинки, откуда выползает перепуганный Юнги с разбитым носом и наливающимися гематомами. У него несколько порезов на тонких запястьях и прокушенная губа. И на пальцах чужая кровь. Он едва на ногах держится, полураздетый, цепляется ладонью за рану на рассечённой брови. Он прикрывает глаза, готовый или пиздануться или заплакать. А вместо этого только тяжело опускается на корточки, держась за голову, путая пальцы в волосах.

Когда этот мужик, заляпанный кровью, тычет пушкой Намджуну в лоб с криками, что творит его постельная сучка, тот даже не шелохнулся в ответ. Джин снял его с балкона, попросил секьюрити вынести тело и забеспокоился.

– Где Юнги?

Тэхён стоит возле двери, никого не пуская внутрь. Оттуда доносятся завывания, прерываемые чужой блевотой. И странный подкошенный смех. Парень собирается набрать Джина, но видит его перед собой.

– Они оба в неадеквате, допросить не получится. Но старшего, кажется, пытались вырубить и трахнуть, а он в состоянии шока чуваку глаз выдавил.

Намджун в некотором роде горд за свою сучку. Чувак, в любом случае, уже сдох от рук разозлившегося Сокджина, который просто белеет от ярости.

– Если бы мог, я бы вырвал ему язык и ради бонуса раздавил яйца, – хрипит Юнги, вываливаясь с Чонгуком в коридор, – поехали нахуй отсюда, поехали, блять, поехали!

Джина оставляют здесь, чтобы он, если потребуется, разрулил последствия. Вообще, такие праздники редко обходились мирно. Конфликты просто были ненастолько громкие, как сегодня, например, чтобы взбаламутить толпу в полторы сотни человек. По дороге к машине Чонгуку становится совсем плохо. Его развозит так, что он даже взгляд на ком-то сфокусировать не может.

Юнги вкратце описывает ситуацию, дрожащими руками вцепившись в бутылку воды, которую он опустошил за пару минут. Наркоту кололи ещё при нём, но Чонгук сопротивляться не мог. Трое мужчин держали его в лицо, хотя на тот момент парня уже приложили головой и он через предложение добавлял глухое “Я не совсем уверен”. Чимин явился тогда, когда парня конкретно распидарасило, когда он опирался на раковину и старался дышать ровно. Старшего брата же загнали в кабинку, приставили в башке пушку, и пошло-поехало. В процессе описания произошедшего юноша то бледнел, то синел, то вздыхал, судорожно скрипя зубами, то начинал трястись как припадочный.