Мин надеялся, что здесь не будет симптомов стокгольмского синдрома. Может, он и сочувствующий, но чувак, возжелавший его задницы, просто порядком охреневший зажравшийся хам. И злой Намджун подтверждал его догадки. Хвоста не было, зато Чонгук под волной прихода нёс такую окалесицу, как будто на протяжении семи лет болел шизофазией. И после слов “лампочки цветут после десятого февраля” стало не очень смешно. Это, действительно, выглядело малоприятно, устрашающе. Было решено остановиться у Тэхёна; и дом ближе, и путей отступления больше. Да и к бункеру, в котором можно перекантоваться и запросить помощь союзных семей, тоже недалече.
Особняк Тэхёна не менее роскошен, про себя подмечает Юнги. Намджун отводит его в первую попавшуюся комнату, потом показывает, где ванная. И, чёрт возьми, по ногам вдруг течь начинает снова. Юноша корит себя за это, пряча влажное пятно на штанах. Вернее, пытаясь спрятать, чтобы так стыдно отчего-то не было.
–Ты серьёзно? – Ким выгибает бровь, глядя на него, – тебе было похуй или просто лень? Или просто понравилось?
Юнги пожал плечами, махнул рукой, мол, отъебись уже, а, и выскользнул в душ. Нужно было дождаться его и снять стресс. Секс у Тэхёна в ванной – борьба на выживание. Поскользнёшься и расшибёшь себе всё, что вообще только в теле человеческом бывает. Поэтому Намджун разваливается на постели, расстёгивая верхние пуговицы на рубашке, скидывая галстук на пол. Он только прикрывает на секунду глаза, а умудряется уснуть. И из дремоты вырывает только прикладывающийся под бок Юнги, который кладёт голову ему на плечо и сопит тут же совсем по-детски. В любом случае, можно немного прикорнуть перед поздним ужином, который наступит только по окончанию кайфа Чонгука.
И пока они спят, Тэхён нарезает круги по библиотеке, где тихо и спокойно, где не слышно это проклятое “папочка”. Он хочет его до треска в черепушке, но не такого, которого от наркоты развозит, который не может никому отказать, который перед всяким ноги раздвинет, кажется. Только Чонгук пробовал много всякого дерьма,после которого его штырило сутками, поэтому от какой-то синтетической жижи его отпускает постепенно. Он уже почти адекватный, когда просит подойти его своим спокойным голосом.
– Тэхён, – впервые за всё то время, что они провели вместе, он зовёт его по имени, – знаешь, я, похоже, в тебя влюбился.
Кима распирает на смех. Он говорит “такого не может быть”, “ты под кайфом”, “да тебя же плющит, и слову не верю”. И Чонгук просто смотрит на него своими чёрными глубокими глазами, одними губами шепчет “не верь”, целует в острые костяшки руки, шею, щёку. И плачет? Мин просто понимает, что если не решится, то до завтра может не дожить. Больно чувствовать себя отвергнутым.
– Лампочки больше не цветут в конце февраля? – парень отрицательно мотает головой.
– Это не шутка, не шутка, Тэхён, – он просто пожимает плечами, будто не в любви признаётся, а говорит, что школу прогулял, – просто завтра может не настать, я на краю пропасти. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня в ответ, ты бессердечный, сам говорил.
Ким ему не отвечает, только целует в уголок губ, ожидая, когда наркотическое опьянение сойдёт на нет. На часах полвторого ночи, а пустой желудок распирает от голода. Повар давно отправлен домой, приедет не раньше, чем к шести. Зато в дверь уже минут пять ломится Джин, держащий в руках продукты. Иногда, когда нет возможности вызвать к себе персонал, когда нужно залечь на дно, Сокджин раскрывает свой кулинарный талант в кругу семьи. И последний раз он брался за нож не с целью убить полгода назад. Обычно, он старается следить за прислугой, чтобы не пришлось делать самому. Поэтому ему несколько неловко, когда сонный и взъерошенный Юнги стоит рядом с ним у плиты, отгоняя Чонгука, которому помочь невтерпёж.
– Сервировка! – Мин уже зол, если честно, – ты и кухня – вещи несовместимые.
А ему и так тоже нравится. Он ловко раскладывает ложки и вилки, напевает под нос. К четырём вместо позднего ужина у них ранний завтрак. А к шести все расходятся спать, выслушав скомканную историю Чонгука о том, что же всё-таки произошло в туалете. Юнги спит крепко, иногда даже храпит, отдавливает руку Намджуна и выглядит таким сексуальным – хоть вешайся. И будить ведь, сука, бесполезно. Обматерит и продолжит своё дело, пуская слюни на чужое плечо. Совсем, как ребёнок.
Намджун чувствует себя неуютно, когда Мин не сторонится его, отвечая агрессией на любое действие. Но он не смирился со своей судьбой, это нечто совсем другое, которое даже осмыслить не выходит. В любом случае, морфей всё равно накрывает тяжёлой волной, заставляя сомкнуть веки. Всё нахуй, всё потом, всё не сейчас. И даже храп возле уха не мешает совсем спать.
Джин будит всех в двенадцать, достаёт кейс с пистолетами и раздаёт по одному на человека. Чонгук щёлкает предохранителем, проверяет магазин так, как будто полжизни этим занимается. Тэхён присвистывает, когда Юнги достает холостые, запросто расстреливает банку из-под арахисового масла, которая стояла метрах в десяти. И у всех отлегло. Братья Мин, конечно, людей не расстреливали, но на адреналине и не такое делать начнёшь.
Юнги не имеет никакого представления о чём говорит Сокджин, когда они садятся в машину.
– Общий сбор – мероприятие, когда даже враждующие дома собираются вместе, чтобы избавиться от одной большой проблемы. Сейчас на нас плотно налёг Пентагон. Понятия не имею, чем мы им не угодили, тусовались бы в своей европе дальше, мешали бы итальянцам и всяким прочим. Но сейчас у нас огромная такая беда, а наши с ними, – он кивнул на братьев, – головы – самая главная цель любого врага. И где-то в наших рядах прячется крыса, которая с блядским Пентагоном сотрудничает.
Чонгук хмурится. Они в пизде.
========== V ==========
В машине ветер гуляет, залетает внутрь сквозь приоткрытые окна, ерошит волосы и мысли вместе с ними. Юнги переваривает полученную информацию, хмурится, щёлкает предохранителем пистолета. Волнение накатывает, копится, почти преодолевая грань, когда начинается истерика. И Чонгук держит его за руку, переплетает костлявые пальцы со своими, невообразимо горячими. Прикладывает голову к братскому плечу, бледный невыносимо, как будто из могилы достали.
Они едут совсем недолго, минут десять или пятнадцать. У Юнги нет часов, а спрашивать не хочется совсем. Ужасно болит голова от того, сколько он думает-думает-думает. Кажется, черепушка уже вслух трещит от того, что места в ней не хватает для мыслей. Мин цепляется за руку брата, сжимает до хруста, мешая Чонгуку мирно дремать. Чонгук тоже на взводе. Потому что обычно весь из себя такой дурачок-Тэхён вдруг становится серьёзным, опасным, действительно властным. И юноша бросает взгляды из-под полуопущенных ресниц на его широкие напряжённые плечи.
Машина тормозит возле неприметной многоэтажки с зеркальными стенами. Таких в Сеуле на каждом углу по десять штук. Джин достаёт пластиковую карту, прикладывает её к распознавающему устройству. Как в отеле совсем. И их встречают высокие люди в чёрных костюмах. Провожают до лифта, называют этаж. Юнги страшно до дрожи в коленях, до кругов перед глазами. Это гораздо страшнее, чем всё, что он пережил за последние почти десять дней.
Чонгук старается не отходить далеко, продолжает держать за руку. Его эта ситуация пугает абсолютно посредственно. Скорее просто с непривычки, что в этом и его брат замешан. Будь у него ещё хоть полгода до “выбора”, он бы закончил всё, и Юнги был бы свободен. Но переворот случился раньше, глава картеля сменился, всё пошло совсем не по плану. А теперь у него нет возможности.
Чонгук не может избавиться от Тэхёна, потому что любит его. Не может подстроить несчастный случай или что-то ещё. Он смотрит в глаза Сокджина, который на нервах едва седеть не начинает, и видит себя на дне его глаз. Жизнь уже растоптала, смолола кости в труху; Чонгук зрительные контакты не любит. Ему бы сейчас попрыгать на члене тэхёновском, стресс сбросить. Только Тэхён выглядит чудовищно опасным, поэтому юноша стискивает зубы, глядя на него издали, на расстоянии пяти шагов.
