Он прижимает Юнги к кровати, держит за плечо. Разводит колени, которые сами разъезжаются от одного касания. Юноша толкается членом в его кулак, закатывая глаза, выгибаясь. У Джина с собой только жидкий бальзам для губ, который придётся использовать в качестве смазки. Мин щурит глаза по-кошачьи и стонет от холодной руки, которая оглаживает внутреннюю сторону бедра.

– Извини, я пока возьму только один заход, Джун глаз мне на жопу натянет, когда узнает, что я тут с тобой вытворяю. Поэтому я вернусь, когда он уедет.

Юнги кивает, приспуская штаны с бельём ниже. Мужчина раскручивает тюбик с косметическим средством, выдавливает себе на пальцы. Джин погружается в нутро человека под ним осторожно, но тот сам толкается бёдрами до упора. Остается лишь надавить на простату и двигать рукой, скользя по стволу, оглаживая головку. И Мин стонет, горячо, громко, развратно. Стонет под хлюпанья собственной задницы, шумно дышит, кончает в чужой кулак.

Сокджин утирает сперму о занавеску, обещает зайти попозже. А Юнги нравится трахать себя пальцами, когда непонятная липкая хрень стекает по ним. Он не смотрит по сторонам, ничего не слышит, только стонет задушенно сквозь зубы. Сердце стучит громко-громко, просто из груди рвётся наружу. Юнги не знает, что происходит, который час. У него подгибаются колени, перед глазами пляшут круги. Что за хуйню Чимин додумался намешать?

Мин запрокидывает голову и дышит шумно, гудяще. Он видит льющиеся рекой блёстки и полустонет от касаний собственной руки к паху. Он просто сжимает свой член и отрубается от реальности.

– Жив пока? – хрипло спрашивает Джин.

Он садится на край кровати, кончиками пальцев щекочет оголённое бедро Юнги. Тот даже толком понять не может, что происходит, когда его губы сминают в поцелуе. После этого, будто очнувшись ото сна, он гулко рычит, жмётся всем телом к Сокджину, трётся пахом о бедро. От этого голову кружит.

– Боже, трахни меня, трахни уже, трахни, – неразборчиво лопочет Юнги, – Хосок-и, ради бога, не тяни.

Мин завтра ничего не вспомнит, если его сейчас вот так накрывает, если он зовёт другого, которого тут и отродясь быть не может. Джин, блять, не может себя остановить. Это его брат единоутробный, а он не может взять яйца в кулак, чтобы его не трахнуть.

– Прости меня, маленький, ты завтра и не вспомнишь ничего.

– Нашёл, кому мозги ебать, Джин. Если меня переглючивает, то я ещё не окончательно обдолбанный. Чимин знает грань.

Джин проталкивает в него два пальца без труда, но разводит их, растягивает, слушая сбитое дыхание. Но он отрывается с воплями о том, что трахнуть своего брата всё-таки не может. Юнги и сам вдруг встаёт, отталкивает руку Джина и хнычет. Его бьёт крупной дрожью. Мин отвешивает себе тяжёлую пощёчину, просит Сокджина уйти.

– Ты не заслужил такого. Прости, чувак, я не в себе.

Юнги спускается на кухню в тонкой здоровенной футболке. Пот катится градом, ноги ватные, спину ломит. Он ищет чай, чтобы хоть немного отпустило. А потом решает, что можно отсидеться в холодной ванной. Вода ледяная, через пару минут таких купаний у юноши губы синие, пальцы дрожат, зубы стучат.

– Это такой новый способ самоубийства? – спрашивает Намджун, стоящий перед ним в одних брюках; в ответ сказать что-либо не выходит, губы просто не слушаются, – если ты решил заработать пневмонию, то у тебя не выйдет, – он выдёргивает Мина из ванной.

В тепле Юнги снова развозит от кайфа. У него под здоровенной футболкой даже трусов нет, поэтому стояк упирается мужчине в бедро. Пацан только закатывает глаза, чувствуя, как своими губами ловит чужие в опьянённом поцелуе. Рецепторы во всем теле на пределе, звёзды сверкают перед глазами. Он не хочет Намджуна, но тело от желания сводит судорогой.

– Ты замечательный, когда послушный, – горячо шепчет ему Ким на ухо, касаясь шеи, оставляя багровую метку.

– Просто у меня острая нужда, не выдумывай, – Юнги злится, рычит, а потом его снова накрывает.

Он скулит, чувствуя, как сильные руки накрывают бёдра. Он почти падает в бездну, потому что толчки быстрые, дырка растянутая, а смазка пачкает ноги. И весь мир вертится перед глазами колесом, большим, цветным, кислотно-ярким.

Намджун не имеет понятия, с чего Юнги так распёрло. Но когда он вот такой податливый, когда его можно целовать, хватать его стоны, поглощать, впитывать в себя, когда он сам подается навстречу, виляет задницей, его таким хочется всего без остатка и каждой клеточкой тела.

На мальчишке мокрая футболка, которая раздражает. Он сам скидывает её через голову, прижимается своей горячей костлявой грудью; только слышно, как сердце бешено колотится внутри. Он кончает под гулкие вздохи-полустоны над ухом и вырубается. Организм отправляется на восстановление, чтобы вывести постороннее вещество. И Юнги рад, что не видит глаза его, уебана этого.

Намджун чувствует себя полностью удовлетворённым. Ему чертовски интересно, как пацан поведёт себя завтра. И если он повторит такой незабываемый секс, то из сучёныша превратится в маленького демона-развратника, которым можно упиваться до потери сознания, до наркотической ломки, до смерти буквально.

Он спит рядом с Юнги, закинув на него руку. К пяти тот размыкает глаза, красные, ёб твою мать, как у сатаны. Он не говорит с ним, но уходит. Выёбываться продолжает, весь такой из себя грозный. Нужно просто найти рычаг давления. А там далеко ходить не надо, ведь Чонгук всегда у Тэхёна под боком. И на что же готов пойти человек ради близких?

***

Чонгук послушный и покладистый. Но в то же время он кажется страшным и пугающим. Тэхён может, не задумываясь, превратить человек в кусок мяса,который даже похоронить толком не выйдет. Но парень перед ним располагает к спокойствию, и это убивает изнутри зверя, который такой вдруг тёплый, мягкий и пушистый, ласковый.

Мин слишком идеальный, кропотливо застёгивает пуговки на рубашке Тэхёна и улыбается. А по ночам целует влажно, глубоко, прогибаясь под ласки. Да боже, ни одна же шлюшка, даже самая дорогая, в кровати Кима не ночевала. А Чонгук спит в ней, как у себя дома, раскинув руки и ноги.

За эту неделю они успели потрахаться даже в библиотеке, порог которой Тэхён последний раз переступал в старшей школе. Дело было в ванной, на кухне, в пыльной подсобке, где блядов Чонгук всю стену обкончал, в машине, а в спальне испытаны на прочность все горизонтальные поверхности.

Чонгук виснет на Тэхёне, трётся бёдрами и ноет, что брата увидеть хочет. У Кима нет настроя кататься к Намджуну, который слишком нервный и агрессивный стал в последнее время. Только парень перед ним буквально на коленях ползает.

– Отсосёшь за поездку к своему хёну? Папочка был бы очень рад, – он манит пальчиком, надеясь оттолкнуть Мина.

Только вот ему стоит помнить, что Чонгук любит трахаться, своего брата – тоже. Поэтому он забирается между ног Тэхёна, трётся щекой о пах, прикусывает кожу у пупка и берёт в рот ровно тогда, когда начинается общий сбор. И хвала небесам, что Тэхёна только по пояс видно. Потому что под столешницей он одной рукой зарывается в чонгуковы волосы, пока тот заглатывает глубоко, до упора. Спасибо выдержке, что лицо не корчится от того, как член упирается пацану в горло. Ох, вышла бы из Чонгука отличная проститутка, потому что Тэхён соглашается.

Правда вместо тёплых слов приветствия в доме Намджуна Джин тычет пистолетом братцу в висок и ворчит. От него пахнет едой и чем-то ещё, чем так же пахнет и от старых вещей Чонгука. От него пахнет Юнги, который спускаться отказывается, пускает к себе только Куки под его заливистое “Хёёёён”.

Намджун в доме куда более психованный, чем на работе. Но у него за воротом рубашки красные пятна, уже багровеющие, а губы искусаны до синих следов в уголках рта. Тэхён спрашивать боится, поэтому потом тянет всё из Сокджина, который почему-то бледнеет от одного только имени старшего брата Чонгука.

А Юнги наверху сдавленно плачет в чонгуково плечо, заботливо подставленное. На него смотреть тошно: сам белый, синяки под глазами почти чёрные, а метки – россыпью по всему телу до самой задницы. Но есть две вещи, которые могут его успокоить: брат и музыка.