Тэхён переодевается на верхнем, втором этаже, и дарит своей маленькой шлюшке обольстительную улыбку.
– Я не могу, ты слишком милый, – бормочет парень; Тэхёну всего двадцать два.
Он почти мгновенно оказывается рядом с Чонгуком, которому приходится слегка задрать голову, чтобы смотреть в глаза. Ким целуется так, что коленки дрожат. Но не того поля ягодка ему досталась. Юноша кусает его за язык, не позволяя углубиться, проникнуть в чужой рот.
– А кисонька с характером, – усмехается он и уходит.
Юнги совсем не стоит знать, что Чонгук через десять минут дрочит в ванной. Потому что одно только слово Тэхёна с ума сводит. Неловко чувствовать себя извращенцем, но ничего не поделать. Пубертатный период – период беспощадный, несмотря на то, что у Чонгука он вполне себе поздний. Да и стоит, вообще-то, колом.
После душа он пытается позвонить брату. Трубку поднимает мать, поэтому Чонгук сбрасывает почти сразу. Затем пишет короткую СМС Чимину: “Присмотри за Холли”. И отключает телефон, заваливаясь на здоровенную кровать.
После шикарного обеда за длинным столом с резными ножками, юноша отправляется исследовать местность. В саду есть фонтан, мощёные галькой дорожки и куча всяких цветов. А вот внутри дома больше половины комнат заперты на ключ. Но он находит большую гостиную, с десяток гостевых спален, кухню, подсобку со швабрами и ещё море других интересных вещей.
На втором этаже несколько комнат совсем пустые, как будто не обжитые вовсе. Там библиотека рядом с лестницей. Она огромная, почти бескрайняя. Но книги в ней пыльные, нетронутые уже последние пару лет. Конечно, Тэхёну некогда читать, если он вот так вот пропадает всё время.
Чонгука поражает комната с терассой, в которой он проводит несколько часов до ужина. Вся её внешняя часть застеклённая, как в оранжерее. Потолок там тоже застеклённый. Мин пялится в небо на протяжении нескольких часов, пока не начинает темнеть. Потом ужинает. Честно, кусок в горло не лезет. Поэтому он засыпает с книгой в кровати прямо в одежде.
Пробуждение настигает его вместе с рассветом, потому что какой долбоёб ложится в семь вечера? Тэхён спит рядом с ним, по-хозяйски закинув ногу. Но распахивает глаза от копошения под боком.
У Тэхёна кровь на лице и одежде. От него пахнет страхом и порохом, почти как от Юнги.
– Не боишься палача? – слегка сонно спрашивает он, растягивая губы в дерзкой ухмылке.
Чонгук просто качает головой.
– Я же ещё не нарушил запрет, чтобы быть казнённым.
Это как ролевая игра. И это жутко возбуждает абсолютно измотанного даже после сна парня. Но он лишь стирает с лица Кима бурую кровь ребром ладони.
“Палач тоже не бессмертен”
========== III ==========
Комментарий к III
Да найдёт внимательный читатель пасхалку!
Юнги проводит в постели несколько дней. Наутро ему становится плохо, его лихорадит. Джин приходит только к обеду, а потом долго винит себя, что отлучился. Намджун заходит к нему, чтобы нагло искусать чужие губы до крови во время глубокого поцелуя. И нет никаких сил, просто лишняя тысяча проклятий, которыми Мин сыплет неразборчиво, рыча, взрываясь, судорожно глотая яд.
У Джина за воротом алеют следы. Вроде не синяки, но Юнги не спрашивает. Джин бледный, но улыбается, бросая на юношу косые взгляды через плечо. И один раз он даже умудряется вымолить звонок Чонгуку, который на той стороне провода смачно ругается, шумит и тараторит непрерывно. Мин рад слышать, что с братом всё хорошо. Сам он звучит разбито, но расцветает от глухого смеха из трубки.
Юноша, когда Намджун – здесь, в доме, едва с ума не сходит. Потому что Джин, действительно, потакает его просьбам, не имея на это никаких причин.
– Давай на чистоту, – устало бормочет Юнги, едва ворочая вилкой по тарелке, – ты возишься со мной, потому что тряхнуть хочешь?
Лицо Сокджина вытягивается. Он, кажется, удивлён.
– Не выдумывай, Юнги. Ты воображаешь себе слишком много. У меня достаточно причин, чтобы я не мог бросить тебя на произвол судьбы.
Мин совсем не верит его словам. Он с грохотом отодвигается, встает из-за стола. Бросает мрачное “Аппетит пропал” и собирается покинуть комнату.
– Если я отвечу тебе, то что изменится? Ты возненавидишь меня, – он сжимает хрупкое запястье до хруста, потому что юноша упирается, силится пойти прочь.
Юнги пожимает плечами, хмурит брови и дёргается. Хочется разозлиться и ударить, но заботу так просто нахуй не пошлёшь. Он тянет высокого Джина за воротник к себе, чтобы посмотреть в его наглые глаза.
– Возьми то, что тебе нужно и нахуй тебе дорога, – Мин дышит ему в губы тем ядом, которым до кончиков волос пропитан, целует так, что у самого сводит зубы.
Джин в его несильной хватке шарахается назад. У него на губах вкус зубной пасты с зелёным чаем, и волосы на затылке мягкие. Он поддаётся наваждению на несколько секунд, сжимая пальцами бледную талию. А затем пытается оттолкнуть Юнги, вцепившегося в него, будто в спасательный круг.
– Мне это не нужно, – задыхаясь, говорит Сокджин, а в ответ получает “Да неужели?” И упирающийся в ширинку член, – а ты свой язык в чужие рты не суй – никаких сомнений не будет.
Трудно сказать, кто из них ломается больше. Но юноша не хочет излишней привязанности; легче прервать прямо сейчас, расплатиться по счетам. Хотя, честно, ему бы больше забыться в бурном сексе, выбросить из головы все мысли, чтобы не думать о том, что рано или поздно Намджун снова трахнет его.
– Прости, я просто вспылил. Не бери в голову, – Джин растягивает губы в грустной полуулыбке и треплет его по волосам, – можно я снаружи потаскаюсь? Ко мне Чимин приехать должен.
Пак Чимин – сомнительная личность. И Джин совсем не хочет отпускать Юнги. Но этого парня за ворота не пустят даже. Тем более, он просто привёз Мину вещи из дома: держит в руках небольшую коробку, улыбается.
– Вещи возьмёшь только. Тебя вообще выпускать запрещено, – сдаётся Джин.
Он не слушает, о чем говорят два парня. Но в окно смотрит пристально – глаз не спускает. Юнги зачем-то на миг склоняется к машине Чимина. Не разглядеть, чем они заняты. Но возвращается юноша довольный, держит коробку в руках и улыбается.
Они продолжают обед в тишине, нарушаемой лишь стуком посуды. К тому моменту Мин чуть бледнеет, дышит, будто марафон пробежал. Но молчит. А Джину многого и не надо. Поэтому когда юноша запирается у себя в комнате, это ничуть не беспокоит.
Волнение накатывает к ужину.
– Почему сучёныш опаздывает? – грозно спрашивает Намджун.
Его никто к трапезе не ждал. Поэтому Сокджин просит подождать, проявить терпение. Перед ним трудно устоять; у него дипломатический талант, который стоило бы развивать. Он сам идёт проконтролировать Юнги. Но когда открывает дверь комнаты, то застаёт юношу в весьма компрометирующем положении.
– Долго тебе ещё? – абсолютно спокойно спрашивает мужчина у дрочащего Мина.
Он сидит почти спиной, поэтому когда парень поворачивает к нему свою голову, Джин готов провалиться.
– Чимин решил, что наркотик с афродизиаком в конфетке – хорошая шутка. Мне плохо, мне хочется быть трахнутым. Я едва в сознании держусь, от прихода мозг периодически рубит.
У Юнги лицо белое, а щёки и глаза красные. Он мокрый весь, а взмокшая чёлка прилипла ко лбу. Он размазывает смазку по головке большим пальцем, когда узнаёт, что Намджун приехал.
– Меня даже ноги не держат. А жар всё больше и больше с каждой секундой. Я жалею даже, что ты трахнуть меня не хочешь, – Мин облизывает пересохшие губы, – обычно после таких шуток мы с одним моим очень хорошим знакомым замечательно проводили время. Он тоже был жертвой шуток этого долбаёба. И мне сейчас очень не хватает его члена, как бы это не звучало.
– Только вот секс у вас внешний был, я понял. И сколько заходов обычно бывало? – Сокджин на врача отучился, знает, что Юнги помрёт собачьей смертью, если не потрахается, – Жалею, что давал клятву Гиппократа, – говорит он, когда слышит “От пяти”.
