Мин от таких мыслей буквально трясёт, выворачивает наизнанку. Тут никто не пытает, ничего не требует. Просто и ясно сказали, что так и так, что вот теперь ты – оружие в чужих руках. Блять. У Юнги не больше никаких сил, он отрывается на полную катушку.

Завтра жизнь может закончиться. Завтра он может сдохнуть. Завтра его могут трахнуть. Завтра – всё, что угодно. Не будущее, а сплошной туман с запахом пиздеца, который будто разъедает кости. Ну-ну, Мин Юнги умер, назад пути нет.

Сука.

***

Тэхёну стало плохо посреди ночи. Чонгук пообещал вернуться к обеду и привезти чего-нибудь интересного. Рука тянулась к кнопке вызова врача, но она отчего-то не сработала. В глазах плясали тёмные пятна, уши закладывало. Парень свалил капельницу, вырвал тонкую иглу из предплечья, разрывая кожу. Боль проходила сквозь тело, будто били подушкой через слой пенопласта. Ким сощурился, чувствуя, как не слушаются руки. Он нашарил телефон на прикроватной тумбочке; ярлык вызова Чонгука был вынесен на рабочий стол, поэтому, приложив усилие, Тэхён смог попасть по зелёной иконке. Юноша звучал совсем не сонно, видимо, был занят. Тэхён прохрипел в трубку, что ему очень нехорошо, что он будто на грани смерти и кнопка не работает. Дальше его голос пропал, осталось только сдавленное дыхание, которое становилось всё тише и прерывистее. Чонгук только успел сорваться с места, как поднял на уши всю клинику. Он пролетел мимо Намджуна, который, только заслышав имя брата, вскочил тоже, пулей.

– Состояние крайне тяжёлое, – сообщил врач, – его организм отторгает донорскую кровь, хотя группа и резус-фактор подходящие. Мы вынуждены ввести его в искусственную кому, пока не найдём причину такой реакции.

Чонгук хватает мужчину с поросячьим лицом и крысиными глазами за грудки, выжидающе смотрит на него, а потом шипит раненым зверем. Он изучил медицинскую карту своего “папочки” от и до.

– У него такая реакция на потерю крови, блять, – взрывается Чонгук.

– Но мы уже три дня не вводили ему фрагмин, – пропищал врач, – немедленно на операционный стол его, струйное переливание пяти процентного раствора глюкозы. У него внутреннее кровотечение, перед сном он жаловался на странный привкус во рту и недомогание. – Мужчина обращается к сестре, – кто-то желает ему смерти, притом настолько мучительной.

Чонгук белеет, отпускает доктора и прислоняется к стене, сумасшедшим взглядом бегает по стене. Теперь нет нужды вводить его в искусственную кому, он сам может отправиться в неё. Юноша мчится к палате, смотрит на бледное лицо своего любимого сквозь толстый слой стекла. Глаза у Тэхёна пустые, но он видит Мина, стоящего в коридоре. А затем роняет голову и снова теряет сознание. У Чонгука будто сердце вырвали. Он не слышит собственный голос, не слышит, как зовет его. Он оседает на колени, упирается лбом в гипсокартоновую стену и понимает, что ничего не может сделать, не может помочь страдания облегчить. Боль чувствуется буквально физически. Она острыми когтями вспарывает грудь, чтобы посмотреть на цветущую душу, растоптать её в пыль. И Чонгук осыпается пеплом в ноги любым богам, в которых только может поверить. Просто спасите его, он даже готов продать душу дьяволу.

В любом случае, он решает начать расследование, чтобы не рвать себя изнутри на лоскутки из плоти. Он просит позвонить при любом изменении состояния Тэхёна. Зарывается в бумагах, видеозаписях. И становится временно недоступен для всех своих проблем, для боли. Сердце сжимается болезненно при каждом вздохе, при каждой шальной мысли о том, как плохо там Тэхёну. И Чонгук злится, потому что он близок к раскрытию той суки, что сотворил такое с его личным сортом наркотика. Но всё никак и никак, его следы такие заметные, но видно только его спину. Буквально на пятки ему наступаешь, а он умудряется улизнуть. Юноша откидывается на спинку стула, чтобы перевести дух. Его жизнь – сплошное бешенство.

Снаружи раздаётся грохот, но затем слышится брань Намджуна, и Чонгук расслабляет плечи. Он устал от этого и очень хочет увидеть Юнги. Но тот недоступен, будто совсем исчез, будто ничего от него не осталось. А Джин пожимает плечами на вопросы, когда он вернётся.

Намджун бесится настолько, что ярость буквально не даёт дышать. Этот сучёныш, Мин Юнги, свалил в другую страну и остался незамеченным. Чёрт знает, что за крыса ему фото с координатами сливала, хочется отблагодарить её. У этого ублюдка волосы теперь лазурные, кепка андерграудного рэпера и куча фанаток, которые бросают в него своими трусами. Прошло всего пару недель, но он обжился там, будто никогда прежде не был Мин Юнги.

Намджун злится, а потом приказывает привести его живым. У мужчины зубы сводит от подобного и он просто сжимает кулаки, чувствуя, как по телу ярость разливается, окутывает до кончиков пальцев тяжёлым полотном с яркими красными узорами. Эти узоры – сосуды, которые он из Юнги голыми руками вырвет, по косточкам его тело разберёт и в рамочку выставит, чтобы в спальне своей повесить. Возможно, это просто на эмоциях, в состоянии аффекта и бешенства. Но Ким, в самом деле, хочет из своей сучки чучело сделать, чтобы этой красотой вечность любоваться.

И эти несколько часов до встречи буквально изнуряют разум, разжигают попытки оправдать побег. И Джин пока ещё ничего не знает, он вокруг Тэхёна скачет, лишь бы что-нибудь сделать, пока Чонгук свою боль растворяет в концентрированной мести, которая пахнет адом и пламенем, что всполохами прожигает его горячее сердце. Пока все заняты, Намджун имеет возможность наказать слишком своевольного ублюдка. Его отпускать не хочется, но и особенно калечить – тоже. За это время, что он провёл без него, крыша начала съезжать. И скольких шлюх не приводили в дом, ни одна далеко удовлетворить нормально не смогла. Но если бы дело было только в сексе, то уже через несколько дней Мин Юнги бы исчез из мыслей так же, как и из жизни. Но он продолжал раздражать, находясь настолько далеко, что трудно представить.

Его волочат в дом под громкую брань. У него разбита губа, и пугающий взгляд сумасшедшего. Намджун спускается в тот самый подвал, откуда всё началось. Юнги стоит, прикованный на цепь к одной из бетонных колонн, поддерживающих потолок. Он смотрит исподлобья, блять, тем самым взглядом, который буквально отправляет в ад, душу крошит на сотни тысяч мелких осколков, сердце обращает в пепел безжизненный. И ухмыляется так, будто у него за спиной крылья, будто он может снова сбежать и даже не побеспокоиться.

Намджун сжимает рукой его подбородок; целовать хочется. Но он наотмашь по лицу бьёт, да так, что у парня из под ног земля уходит. Он чувствует, как подгибаются колени, как тот теряет равновесие и виснет на его руке. Мужчина ударяет коленом в живот, локтём в солнечное сплетение, только слышится хруст юнгиевых ребёр. Он стонет от боли, сплёвывает кровь, но она всё равно тонким узором лицо его белое оплетает, вытекая из разбитого носа. У него заляпана лоб в алые пятна, и синие волосы пестрят багровыми пятнами.

Намджун достаёт тонкий складной нож, который успевает только сверкнуть в тусклом свете, а потом оказывается вонзён в хрупкую ладонь. Юнги срывается на беззвучный крик, чувствуя, как нестерпимо болит. Лезвие проходит насквозь, оставляет рану, из которой всё хлещет и хлещет красным. Он бьёт его по лицу, не давая потерять сознание, а потом ножом рассекает плоть на бедре. Там выходит неглубоко, но не менее больно. Ким душит его, поднимая над землёй, а юноша только слабо болтает ногами, надеясь достать до пола, который под ним адской пучиной расходится.

Мужчина разжимает пальцы, глядя на синеющее лицо его маленькой сучки. А затем впивается в его обескровленные губы, пробует на вкус то, из чего состоит Мин. Оно буквально язык режет, когда тот касается ряда ровных зубов, нёба. И эмоции шквалом обрушиваются, тяжёлой волной, что даже уши закладывает. Юнги почти ничего не чувствует, только лишь жар чужого рта, который уже буквально его. Юноша склоняет голову и даже смотреть не может; а Намджун укурен и ему похуй почти на всё.