Целые миры растворяются.

Новыми обрастаешь сначала.

И тут, становясь иными, старые воскресают…

А прежние умирают.

Круговорот людей в природе —

Саркастический выпад Бога.

Или не воскресают – не важно.

Ты, все равно одинокий,

Снова по городу бродишь…

Видимо, понимание

Изначально у жизни не в моде.

Ты полна жизни, а я безжизненна. —

Что я могу тебе дать?

Только любовь и нежность к тебе. —

Больше мне нечего отдавать.

Во мне нет жизни – одно желание:

Сберечь тебя, окружая заботой.

У тебя ж пациенты, друзья, любовники –

Совсем иные тревоги.

Я абсолютна пуста. К сожалению,

Я не могу подарить тебе радость.

Единственное, что могу предложить, —

Нелепость стихов и колечек разных.

Во мне нет звука – я, прости, вакуум,

И слова мои для тебя мало весят.

Потому то мне нечего дать тебе,

Потому здесь меня ничего не держит.

Я храню тебе верность, как Орфей Эвридике,

И боюсь заклинаний Персефоны с Аидом.

Я мешу снег московский зимней подошвой,

Заскучать призывая по нашей похожести.

Не хочу, чтоб ты стала очередным прошлым,

Составлять из других когорту ложных.

Суки воют за окнами, словно чуют,

Что скоро еще одна к ним прибудет.

Я устала так жить, как будто мертвая,

Я жду, когда ты оглушишь перепонки.

Истерично, злобно, любовно – как раньше,

И снова весь мир оденешь в сарказм.

Что за мужчина взял трубку ночью?

Брат ли? Любовник? Не суть ведь, в общем.

Мы друг друга беречь на кресте обещали,

И мне от предательства больно. Печально,

Что никогда не вернуться в начало:

Адам сгрызет яблоко, что ему дали,

Иуда продаст за тридцать сребреников

Петр до петухов первых сдрейфит.

Но в отношениях виновны оба,

И я каждый день умоляю Бога:

Вернуть в мою в жизнь нежную и глубокую,

Игривую девочку, недотрогу.

И прошу тебя: прости меня, взбалмошную,

Несдержанную, плачущую, в тебе растворяющуюся,

Вечность не обнимавшую с расставания нашего,

И после – лишь видевшую ангелов падших.

И пусть ни в начало, ни в середину,

Но с тобой! Возвратиться из этого мира

В мир живущей надежды и детской веры,

Что мы есть друг у друга, хоть раз в неделю.

Алкоголики будут также геройствовать —

И попадать в Склифосовский,

В лучшем случае, как и суицидальники

Совершать попытки множественные.

То, что заложено,

Не вырезать – любыми ножницами,

И в этой похожести обреченностью

Вселенская какая-то непреложность.

Как и любить тебя любовью раненного,

Хотя известно все было заранее.

Но пароксизмы любви, как выстрелы с одного шага, —

Точное попадание.

«Не надо, не надо, страдать!

Лучше все всем раздать!

Обрести свободу в желаний отсутствии!»

Какая же благодать,

Если я одиноким сиднем

Перестану присутствовать в мире?

Если лишить человека желаний,

Он умрет, кто бы он ни был.

Любовь – хроническая болезнь,

Не разлюбишь, не вылечишься инъекцией.

Хоть к гадалке ходи, хоть к монаху —

Неизлечимо биение сердца.

Так и живешь: когда чуть подлечиваешься,

Когда все надежды возлагаешь на печень.

Бог – любовь и, значит, основа —

И лечение бесконечно.

Ты просыпала соль –

Ты теперь соло, я теперь соло.

Не дождется принца Ассоль,

Не забьется в ворота гол,

Не встанет утром рабочий,

Не дождется танцующий ночи,

И Раскольников, между прочим,

Забудет раскаяться Сонечкой,

Ребенок не получит подарков,

Не дождется любви куртизанка,

Не пропустят в ворота Каффку —

Мир вывернется наизнанку.

Молоко не прольется Аннушкой,

Пушкин доживет до старости,

Посторонний Камю станет радостным,

А лимоны наполнятся сладостью.

Не совершится прыжок,

Побежденный уже не рискнет,

И к любви уже не призовет

Вновь распятый Христос…

Ты просыпала соль —

Пути нет, где мы вдвоем.

Лишь ты причина того,

Что мир поменял лицо.

Если я умру – ты не заметишь,

Я теперь из таких невидимок: невидимее остальных.

А узнаешь – смерть облегчит без того от меня свободную память.

Не будет расходов и понятых.

Если я умру – не будешь плакать.

Кто оплакать мог, уже ушли.

(Да и истинное горе молчаливо:

Смерть слезами мерить не должны).

Если я умру – спокойно выдохнешь:

Значит, больше никогда не позвоню.

"Слава богу! Минус опасенье,

Что тревожить будешь поутру".

Если я умру – все будет также:

На работу ты, домой, в кино. —

Впрочем, ты уже меня похоронила.

Значит, что изменится? Ничто.

Мы убили самое замечательное чувство на свете —

Мы инфантильны и глупы.

Я так хотела Вас избавить от быта,

Добавляя в жизнь красоты…

Придавала нежный лиловый оттенок

Всем Вашим фразам и театра – движениям.

На все пуговицы закрывала распаленное тело,

Страстью слова пытаясь завоевать время.

Я одевалась в модные ткани,

Блестками красила ногти и голос,

Под цитат хоровод и умные мысли

Старалась глубже всех Вам запомниться.

На сакральной петле телефонного провода

Я висела – горела откровеньем ночным,

Сочиняла письма невинной интимности,

Чтобы ближе всех стать Вам отныне.

Как причину жизни Вас обнимала,

В страхе судорожном – вдруг меня оттолкнете —

Пропасть, развалится мир на две части,

Да он к черту перевернется!

Целовала Вам руки, в любви забывшись,

К серебру драгоценной волнующей пряди

Серебро покупала у ювелира. —

Я старалась дарить Вам радость.

К Вашей атласной молочной коже

Я атлас приносила под цветными бантиками.

Мне казалось, Вы очарованы мною,

Последним в Москве романтиком!

Вы мне улыбались, как Джоди Фостер,

Губами к моим губам прикасаясь.

Я думала, Бог адресатом ошибся. –

Не заслужила я Вас!

Вечера после фильмов, запивавшихся кофе,

Мы провожали по улочкам сказочным,

Я держала Вас за руку – впервые в жизни

Понимала, в ком мое счастье!

Я обожаю Ваши морщинки –

Прикоснуться губами бы к краюшку глаза…

Вы красивее всех созданий на свете

И дороже любых алмазов!