Я пальчиком гладила полные вены

На руке по-августовски загорелой,

Прижималась губами стыдливо к ключице,

И молилась не оступиться…

Не дай Бог сорваться (словами Набокова)

Язычком шагать по плечам, идиотке,

Ошалело – по сгибам, и позвонками-

Переступами охмелеть.

Я ложилась щекой на нежное плечико,

Растворяясь в томной ночной беспечности,

Боже мой, Женечка, если б заметили,

Чтобы сказали мы?

Подразнили кино, купили обновки,

Продавщицу смутили смехом, чертовки!

И поужинав, живо смеясь с официантом,

Сели вечеру угождать.

Просидели на нашей Новокузнецкой

До открытия баров, и если честно,

Если бы не прием экзаменов,

Напоила б тебя вином!

И стояла Луна такая красивая,

"Меньше сарказма", – тебя попросила.

Отстраненно, но будто слегка по-детски

Обещала мне "сукой не быть".

И потом показала колено разодранное,

Я подула на ранку, и с нежным шепотом

"Все пройдет" завернула тебя в ладошки,

Обещая не отпускать.

Пробежали по площади кошки рыжие,

Ты, погладив меня, сказала "Бесстыжие

Эти обе, как ты, не смотри откровенно так,

Я итак все давно поняла".

А потом у вагона поцеловавшись,

Мы, уставшие, ночью наспех расстались,

И я думала, это коленка ведь

О любви мне сказала все.

Когда ты поражен одиночеством,

Не спасает уже словотворчество…

Ты смотришь мультик и чувствуешь:

Он про нас! Но ты ж так не думаешь…

Ты Маленький принц, а я твоя Роза,

Прирученная и оставленная в морозы.

Не нужны мне люди, они другие,

Не единственные, не родные.

Главное, что видит сердце, не взор наш,

И сердце мое лишь тебе улыбается.

И пусть все вокруг говорят другое,

Но сердце: «Она самое дорогое».

Вот была никем, а ты приручила —

Я стала твоей, а ты моим миром.

И что мне делать, если мир рушится?

Строить одной? – Да кому он нужен!

Так Роза ждала и умирала,

Молилась, верила, не замерзала,

Но холода в России суровые —

Умерла, не хватило здоровья.

А принц летал дальше, встретился с лисом —

И понял одну важную истину.

Но принцы бывают такие разные!

Понял – забыл ее сразу.

Принц жил дальше, похаживал в гости,

Бегал в делах, слушал новости.

И никогда не страдал по Розе,

Что где-то, ожидая, замерзла.

Обнимаю тебя, словно маму,

Хватаюсь обеими руками —

Но нахожу лишь воздух.

В носик целую,

Как она меня баловала, родную,

Но просыпаюсь – неправда.

Держусь близко: велено,

А то потеряюсь – верно. —

Температура – привиделось.

Смотрю с тобой фильмы,

Как любишь, красивые,

Но я одна в квартире.

Держусь за твой пальчик,

В лицо – одуванчик,

Но сейчас зима, а не лето.

Ложусь спать, мечтающая

С тобой, обещавшей,

Что прощания для нас нет.

Отпустить тебя —

Это подписать себе смертный приговор,

Не глядя,

В упор.

Отпустить тебя —

Это больше не писать никогда ни о ком,

Голову сбивая

О стол.

Отпустить тебя —

Это больше не продохнуть,

Это не путь,

Это конец пути, – пусть.

Отпустить тебя —

Значит себя похоронить,

И одной

Болью выть.

Вычеркнув меня из списка живых,

Ты, в сущности, ничего и не изменила.

Если до тебя было жить невозможно,

То после – невыносимо.

Ты победила, если желала,

Но вряд ли у тебя вообще был план

По истреблению из своей жизни

Меня, любительницу мелодрам,

Мармеладных объятий, сладких улыбок,

Вечного желания к тебе прильнуться,

Взяв за руку, лечь на плечо драгоценное, —

И неба коснуться.

Случается ли у тебя чувство вины,

Что я на обочине жизни, в реве?

Или ты самозабвенно живешь в работе,

Не чувствуя запаха крови?

А впрочем, не важно: давно все простила.

Я слишком люблю, ключевое тут – слишком.

Давно бы бросить писать тебе,

О тебе, для тебя. – Не те нервишки.

Просит сердце, тобой расковырянное:

«Пожалуйста, не умирай, пиши».

И слезы просят писать каждый вечер

На помин усопшей (впрочем, давно) души.

Единственно, кто ее оживила,

Сейчас уже вспоминает редко:

У нее жизнь легкая, без привязок —

Вот она бережет нервные клетки.

А когда-то тебе были очень важны

Мои настроения, пульс, дрожь в голосе.

Как быстро люди проходят сквозь. —

Я завидую мертвой холодности.

Почему моя смерть совсем иная?

Мне или больно, или все равнодушно?

А у тебя, черт, такая воздушная,

И жить тебе вовсе не душно?

Когда-нибудь, может, мы прекратимся:

Мое воображение и память потухнет

Болезнью шизофренически прогрессирующей. —

И нас в мире больше не будет.

Ты будешь одна, с каким-то вновь встреченным,

А я не повторюсь десятой раз строчкой.

И убьет меня любовно, спокойно,

Единственно верное мне одиночество.

Почему природа не предусмотрела,

Чтоб у меня был ребенок от любимой женщины?

Почему ей взялось да и захотелось,

Чтоб мужчина участвовал в деторождении?

Я хочу, чтоб маленькая моя Женечка

Бегала по квартире, кричала: «Мама!»

Разве я этого не заслужила

Любовью своей покаянной?

В этом мире взяли да порешили:

Женщина рожает лишь от мужчины.

А мне, от той, что мне выше звезд,

Значит нельзя, «суке ревнивой»?

Да не лесбиянка я, не хочу баб,

Я люблю единственную, неземную,

И кто же вправе меня проклинать,

Что я дочку хочу такую же?

«Мама, мама, когда придет Женя?»

«Скоро, мой масик, с работы вернется».

И нас ручонками сладко-пончиковыми

Обернула б: «Играться хочется».

Я за тебя вечно дралась,

Своими когтями рвала пространство,