– Согрешила я, батюшка!

– Сколько раз? – спрашивает поп.

– Семь.

– Ступай, дочь моя, прощаю!

Другая подходит:

– Согрешила я.

– Сколько раз?

– Два.

– Иди, прощаю!

Подходит третья:

– Согрешила я.

– Сколько раз?

– Полтора!

Повествование внезапно громким хохотом перебил Юрчик.

Барсуков подождал, пока Юрка перестанет хохотать, и, выходя из кабинета, закончил:

– Поп мял, мял репу и предложил: «Ступай, досношайся, дочь моя, а то у меня с дробями плоховато!»

Зина, покраснев, осуждающе посмотрела вслед Барсукову, но только за Олегом закрылась дверь, не выдержав, закрыв ладошками лицо, залилась безудержным смехом.

А на следующее утро на перрон, сверкая мигалками и пугая народ сиреной, влетели два воронка.

Из боковой двери автозака выпрыгнуло нечесаное, свирепое чудовище, которое, однако, по документам ОВД числилось чистокровной немецкой овчаркой. С истерическим лаем монстр бросился в сторону стоящей неподалеку группы вахтовиков. Следом за овчаркой спрыгнул на землю конвоир, пытаясь поймать на лету вырвавшийся брезентовый поводок. Вахтовики ломанулись от собаки в разные стороны, а пес, подбежав к брошенным рюкзакам, опрокинул недопитую бутылку водки и схватил лежащую копченую курицу.

В это время конвоир, поймав конец упущенного поводка, потянул со всей силы овчарку на себя.

Конвойный пес, как горный осел, сев нечесаным задом на перрон и сопротивляясь кинологу, проглотил курицу.

– Алый, как тебе не стыдно? – сглотнув набежавшую слюну, возмутился собаковод.

В столыпине открыли двери.

Подъехав дверь к двери, конвой начал погрузку этапа. Первых загрузили мужчин.

Женщина была одна, и она, еле таща два тяжелых баула, скрылась в тамбуре спецвагона последней.

– Анатолич, можно я тебе письмо напишу? – крикнула Мухина на прощание.

– Пиши, Ирка! Может, помогу чем смогу! – согласился майор.

– А может быть, это любовь? – съязвил Юрчик.

– А может быть, корова, а может быть – собака! – пропел майор, запрыгивая на подножку отъезжающего автозака.

Юрка запрыгнул в кабину следом и, усевшись, отряхнул форменные брюки от опилок.

– Задолбали крохоборы, двадцать половых досок и пятьдесят вагонки за лишних семь человек запросили.

– А кому сейчас легко, – улыбнулся в ответ Барсуков.

– Наверно, ленинскую комнату ремонтируют? – поинтересовался водитель автозака.

– Сколько я им досок отправил за эти годы, там, в Челябинске, мавзолей можно уже построить.

Уставший за долгий рабочий день, прокурор разбирал почту.

Последняя телеграмма из прокуратуры автономного округа сурово и настойчиво намекала о попустительстве городской прокуратуры.

«Вами не исполняется решение генеральной прокуратуры РФ о выявлении случаев совершения должностных преступлений в рядах сотрудников милиции. По сравнению с прошлым годом, когда на данную категорию лиц было возбуждено два уголовных дела, вы в настоящий отчетный период провалили работу на сто процентов. Тогда как в остальных органах показатели на семьдесят шесть процентов выше уровня прошлого года.

Обращаю внимание на персональную ответственность.

Если по итогам первого полугодия план по привлечению к уголовной ответственности за совершение должностных преступлений не будет выполнен, будет решаться вопрос о привлечении вас к дисциплинарной ответственности, вплоть до отстранения вас от исполнения обязанностей».

Прокурор отложил в сторону листок.

Привлекаться к дисциплинарной ответственности или покидать насиженное кресло ему не хотелось, тем более до получения очередного звания оставалось четыре месяца. И он, набрав номер телефона своего заместителя, рявкнул в трубку:

– Зайди ко мне!

Молодой, но ранний заместитель появился в дверях кабинета ровно через четыре минуты.

– Я тебе по поводу ментов что говорил?

– Садить надо, – растерянно заявил зам.

– Почему не садишь?

– Так не за что, – развел руками прокуренок.

– Ментов всегда есть за что садить, их честных не бывает. Просто выявлять не хочешь, либеральничаешь!

– Есть одна жалоба на Барсукова, но если ее пустить в ход, то кто работать в ИВС будет?

– Нового пришлют!

– Не знаю, жалко как-то!

– Ты что? Ты где служишь? Ты в прокуратуре работаешь! Если мы никого не привлечем, то нас привлекут! Звания не получим! Премии не увидим! А судя по последним директивам, уволят на фиг! – на одном дыхании выпалил прокурор изумленному заместителю.

«Да, надо свою шкуру спасать», – про себя подумал зам и вслух произнес:

– Барсуков так Барсуков, завтра же пускаю в ход материал.

– Смотри, он ушлый как Штирлиц! – напутствуя своего зама, предупредил прокурор.

– И не таких кололи! – важно и надменно заверил заместитель.

Двадцать лет назад 18-летний паренек приехал в столицу Северной Осетии – Орджоникидзе для сдачи вступительных экзаменов в Высшее военное училище имени С. М. Кирова МВД СССР.

При прохождении абитуриентских сборов и сдачи экзаменов он не проявил высоких знаний. И, конечно, не прошел бы по конкурсу, если бы, испугавшись с дури, не сдал бы физическую подготовку на отлично, что в принципе и решило его дальнейшую судьбу.

На экзамене по физике абитуриент Барсуков совсем впал в отчаянье: он не мог сдуть со своего варианта ни строчки, потому что вокруг сидели такие же бараны, как и он.

Неожиданно к нему подошел подполковник и спросил фамилию.

«Барсуков», – опустив глазки на пустой листок, промямлил Олег.

Подполковник забрал экзаменационный бланк и исчез за дверями летней столовой, в которой и сдавали экзамены кандидаты.

Через пятнадцать минут офицер положил исписанный лист перед удивленным абитуриентом. На следующем экзамене Олег вновь встретил знакомого полкана, который о чем-то шептался с преподавателем, изредка устремляя взгляд на Барсукова. После Олег долго и бессвязно что-то мычал преподавателю. И все-таки подполковник с кафедры ФИЗО сделал свое дело, и фамилия Барсукова появилась в списках зачисленных.

Так уж случилось, что в 1981 году отличники и медалисты, не умеющие бегать, были отправлены с позором домой, а троечники, которые за счет своих мышц и дури в ногах сдали ФИЗО на отлично, были зачислены в училище.

Те, кто провалил экзамены, уехали по домам, а поступивших переодели в б/у и объявили о начале курса молодого бойца.

Будущих курсантов построили по росту, привели командиров отделений из числа бывших солдат срочной службы, которые сдали вступительные экзамены еще в мае.

Стоя в строю, Олег услышал шепот знакомого, который предложил перебежать в другой взвод, пока не переписали фамилии. Но Олег не решился и впоследствии не раз радовался своей нерешительности. Взводным у пятого взвода, куда чуть было не перебежал Барсуков, был назначен старший лейтенант Вася Володенко – спортсмен и садист. В четвертом же взводе, куда попал Олег, командиром взвода назначили лейтенанта Юрченко, по армейским меркам доброго офицера. Вспоминая свою юность, Барсуков удивлялся, как он, у которого никогда в родне-то не было военных, мог пережить весь кошмар первого курса. В училище Внутренних войск МВД СССР были порядки строгие и порой доходили по своей жестокости до абсурда.

Сержанты, прихватив из войск армейские понятия, бесновались над вверенными им отделениями. «Подъем!», «Отбой!», «Отставить!» – разносились команды дорвавшихся до власти людей. За полученную двойку на занятиях кем-нибудь из курсантов весь взвод поднимался ночью в ружье, и очумевшие от усталости курсанты носились по улицам Владикавказа в полном снаряжении и противогазах. Таким способом командиры взводов добивались отличных показателей в боевой и политической подготовке, участвуя в социалистическом соревновании. Самым зашуганным был взвод Васи Володенко, так как Вася не желал быть в числе отстающих. Курсантов его взвода сношали везде. Сержанты орали любимое: «Отбой!», «Подъем!». Ночью Вася кричал – в ружье, а днем вместо личного времени они бегали вокруг казармы.