Тутъ же лежитъ офицеръ, тяжело контуженный въ голову, и всё произноситъ, какъ въ бреду: «б-б-бахъ, б-бахъ!»

Затемъ канонада стихаетъ и надъ окопомъ свистятъ пули: немцы наступаютъ, мы хватаемся за винтовки и со злорадствомъ и нетерпенiемъ ждемъ, когда будетъ приказано произвести залпъ; вотъ, наконецъ, команда, а затемъ затрещали пулемёты и мы дали залпъ: — у немцевъ началась паника, — они бросились назадъ. Я смотрю около себя и вижу трёхъ убитыхъ товарищей, но я чувствую себя удовлетворённымъ и горю желанiемъ дать ещё разъ немцамъ такой же отпоръ. Въ это время мы получаемъ приказанiе отойти немного, назадъ и окопаться.

После 8-го числа немцы повели ежедневно ураганный огонь по крепости и по нашимъ окопамъ, начиная около 9-ти час. утра и кончая въ сумерки, а ночью стреляли редко шрапнелью, и вели частичный атаки, которыя легко отбивались. Но зато площадь впереди болота они, можно сказать, вспахали снарядами, такъ что попадали то въ тотъ, то въ другой окопъ, откуда вылезали засыпанные землёй солдаты и вытаскивали стонавшихъ раненыхъ товарищей: вотъ у одного оторвало ногу, а онъ обращается къ ней съ прощальными словами: «прощай, моя ноженька, прощай, моя милая!»

Въ окопахъ сидеть было такъ скверно, что все стремились идти на разведки.

Во время одной изъ такихъ разведокъ одинъ солдатъ еврей Епифанскаго полка, все роты котораго действовали вместе съ нами, бежалъ къ немцамъ и вместе съ ними собирался намъ сделать засаду, но попалъ въ пленъ. Его предали военно-полевому суду и поместили въ караульное помещенiе крепости, где онъ былъ убитъ попавшимъ снарядомъ.

Однажды, когда немцы осыпали снарядами крепость, болото, площадь впереди и особенно единственную дорогу, соединявшую наши окопы съ крепостью, они порвали телефонную проволоку, причемъ возстановить телефонное сообщенiе не было возможности, а между темъ появились германскiя колонны. Я былъ для связи при командире полка. Командиръ вызвалъ желающаго пробраться въ крепость и отнести сообщеше командиру батареи. Я вызвался, взялъ пакетъ и пошелъ. Только что вышелъ изъ окопа, какъ въ пяти шагахъ отъ меня разорвался снарядъ; отъ напора воздуха я упалъ, но потомъ ощупалъ себя, всё ли на месте, и пошелъ въ крепость. Кругомъ царилъ адъ: немцы обстреливали дорогу изъ тяжёлыхъ орудiй и шрапнельнымъ огнёмъ, такъ что слышно было то «б-бахъ», то нечто вроде лая собачонки, причёмъ несколько разъ что-то пролетало, казалось, надъ самой головой; я бросался на землю, а затемъ вставалъ и шёлъ дальше до иоваго сюрприза. Когда я дошелъ до ближайшаго форта, расположеннаго верстахъ въ шести отъ окоповъ, разорвался снарядъ и меня ударило камнями — я побежалъ, пока не достигъ до места назначенiя, причёмъ передалъ пакетъ и вернулся обратно. За это я былъ награждёнъ Георгiевскимъ крестомъ четвёртой степени.

27-го мая у реки Санъ въ Галицит, близъ Сипявы, Ширванскiй полкъ былъ окружёнъ немцами, такъ что съ трудомъ пробился, отступая подъ ураганнымъ орудiйнымъ огнёмъ къ горе Славы. Мы делали до 60 вёрстъ въ сутки, изредка задерживаясь, причёмъ тогда выпадала большая работа на долю команды разведчиковъ, въ которой я состоялъ.

Разъ мы сняли австрiйское сторожевое охраненiе, забравъ всехъ въ пленъ. Дело было на разсвете. Мы перебрались черезъ реку, по поясъ въ воде, подползли къ австрiйцамъ и бросились на «ура». На лицахъ у австрiйцевъ былъ написанъ такой ужасъ, какого я ещё не виделъ никогда раньше, — они бросили винтовки и повторяли только: «панъ, не стреляй!»

19-го iюня Ширванскiй полкъ былъ окружёнъ близъ местечка Таржимехи и насилу пробился, отступивъ при содействiи казаковъ 3-го Хопёрскаго полка.

20-го числа мы окопались и должны были дать отпоръ немцамъ, которые повели на насъ яростную атаку при поддержке ураганнаго огня. Полкъ окопался на холмистой местности и выдерживалъ упорный натискъ немцевъ, осыпавшихъ насъ снарядами, отъ которыхъ кругомъ горели все деревни и дождемъ падали пули. Санитары не успевали уносить раненыхъ. Пуля вывела изъ строя тяжело раненнымъ доблестно распоряжавшагося командира 1-го баталiона подполковника Соколова, вследъ за которымъ и младшихъ офицеровъ выносили одного за другимъ. Когда былъ убитъ прапорщикъ Побиванцевъ, командиръ полка приказалъ мне принять командованiе его ротой и послалъ меня въ распоряжение капитана Джанаева, заменившаго подполковника Соколова. Тогда изъ всего полка были образованы три сводныя роты, изъ которыхъ одной командовалъ офицеръ, другой — подпрапорщикъ, а третьей — я. Канитанъ Джанаевъ взялъ съ меня слово, что я не отступлю. Я приказалъ немедленно занять прежнее расположеше и следить за немцами, а самъ наблюдалъ въ бинокль, причёмъ вокругъ меня, какъ мухи, жужжали и щёлкали разрывныя пули. Немцы нисколько разъ пытались наступать, но всякiй разъ мы ихъ отбивали залпами, причёмъ они бросали своихъ раненыхъ, изъ которыхъ мы несколькихъ менее тяжело раненыхъ отправили въ штабъ полка, причёмъ доставлять ихъ приходилось подъ обстрелом!» немцевъ. Несмотря на тяжёлое наше положение, солдаты заботливо перевязывали раненыхъ враговъ. что меня тогда, я помню, какъ-то поразило; тутъ сказалась русская незлобивость: солдаты забывали, что пленные — враги, а видели только страдающихъ людей, которыхъ дружески ободряли, увещевая потерпеть. Мы продержались до вечера, причёмъ когда у меня оставалось, очень мало людей, мне дали два пулемёта, при помощи которыхъ мы и прогнали немцевъ въ лесъ. Ночью велено было продолжать отступать, что мы и сделали; отходя незаметно и неожиданно для непрiятеля. За бой 20-го iюня я получилъ Георпевскiй Крестъ 3-й степени».

Удостоившись получить два георгiевскихъ креста, Ирмановъ поехалъ въ отпускъ, и тутъ ему посчастливилось получить отъ своихъ родственниковъ денежную помощь для перехода въ кавалеры, т. е. исполнить свою первоначальную мечту. Онъ возобновилъ ходатайство и былъ 21-го июня 1915 года переведёнъ въ 3-й Хопёрский казачий полкъ Кубанскаго войска.

«16-го августа, — продолжаетъ Ирмановъ, — я былъ посланъ съ разъездомъ въ 15 человекъ на правый флангъ 3-го Кавказскаго корпуса. Мне было приказано следить за непрiятелемъ и доносить о его действiяхъ въ штабъ корпуса. Рязанскiй полкъ былъ расположенъ влево отъ деревни Стрыгово до господскаго двора Тевли, а Белевскiй полкъ окопался западнее и южнее дер. Стрыгово до дер. Дубово.

Непрiятель, при поддержке усиленнаго артиллерийскаго огня, двигался изъ дер. Залесъе на Тевли. Я оставилъ большую часть разъезда въ дер. Стрыгово, а самъ съ урядникомъ Маловымъ и казакомъ Колесниковымъ отправился пешкомъ за линiю расположенiя Рязанскаго полка, где выбралъ удобное место для наблюденiя за противникомъ. Местность была ровная, но на ней близко одна отъ другой были расположены на половину уничтоженныя артиллертскимъ огнёмъ деревушки, где скрывались, дрожа отъ страха, старики, не захотевшiе следовать за молодёжью при ея выселенiи. Непрiятель стремительнымъ натискомъ занялъ госп. дв. Тевли, осыпая снарядами окопы Рязанскаго полка. Рязанцамъ пришлось отступить, причёмъ одна рота была окружена немцами и пробивалась. Намъ было видно, какъ противникъ двигается на дер. Новосёлки и госп. дв. Туличи, заходя въ тылъ Белёвскому полку. Я догадался, что связи между Рязанцами и Белевцами нетъ, а потому побежалъ въ дер. Стрыгово, вскочилъ на коня и помчался на виду у противника въ ближайшiй баталiонъ Белевскаго полка. Немцы меня увидели и осыпали шрапнелью и дождёмъ пуль, но я ничего не сознавалъ, а летелъ стрелой. Благодари своевременному извещенiю, Белевцы отступили къ дер. Юзефипъ и здесь окопались. Мы продолжали наблюдать у деревни Стрыгово и вдругъ увидели колоннами двигавшiйся полкъ отъ дер. Берёза, южнее дер. Малыши и за дер. Стрыгово. Это былъ, какъ потомъ оказалось, Лорiйскiй полкъ, шедшiй на поддержку намъ. Полкъ двигался, ничего не зная объ отступленiи 18-й дивизiи, а потому немцы угрожали его флангу. Я послалъ казака навстречу полку, чтобы доложить обстановку. Полкъ окопался у дер. Малыши, причёмъ оказалось, что если бы не своевременное извещенiе, онъ былъ бы охваченъ непрiятелемъ. За разведку 16-го августа я получилъ крестъ 2-й степени; кресты получили также Маловъ и Колесниковъ.