Комнаты великолепного замка де Вилль, декорированные виноградной лозой и цветами, вмещали толпы людей. На бал приглашения не рассылали, и вскоре ограждения были сметены, когда массы хлынули внутрь. Я едва успела увернуться от кувшина со льдом, который упал с плеча водоноса, а незнакомые люди столько раз меня толкали, что и не сосчитать. Кто-то проявляет ко мне уважение; другие одаривают меня мрачными взглядами.
Потом я узнаю герцога д’Эйена, который как раз пробирается ко мне, его парик возвышается над толпой в невысоких головных уборах подобно величественной белой башне. Не говоря ни слова, он накидывает на меня толстый черный костюм-домино и сопровождает через задние двери, потом на улицу в волшебную ночь. На холодном ветру медленно кружатся пушистые снежинки.
Я усаживаюсь в ожидающий экипаж, и там сидит он, тоже в черном плаще, треуголке и красной маске. Он целует меня в щеку, приобнимает меня, и я усаживаюсь рядом с ним. Мы впервые с ним настолько близко, и я даже удивляюсь, насколько же естественно сидеть вот так, как будто мое тело было вырезано из ребра, чтобы идеально подходить к его телу. Мне кажется, что я вернулась домой. Все встало на свои места.
– Куда направимся, моя прелестница? – шепчет он мне на ухо. Никуда! Я хочу сидеть вот так целую вечность, но экипаж уже тронулся, извозчик кричит, чтобы толпа расступилась перед нами, когда мы выезжаем на главную дорогу.
– На улицу Добрых Детей, – отвечаю я, направляя экипаж в дом моей матери, дом моего детства, неподалеку от того места, где мы находимся. Экипаж медленно катится по запруженным улицам, весь город опьянен весельем и фейерверками, а снег и луна освещают все происходящее.
– Боже мой, как медленно мы едем, – жалуется герцог д’Эйен, сидящий напротив нас, пытаясь высвободить свой высокий парик из драпировок на потолке экипажа.
– А я не могу представить себе более приятного времяпрепровождения, – говорит король, еще сильнее прижимая меня к себе. – Как по мне, то я не против стоять в заторах до следующего вторника.
Я плыву, я свободна, парю в эйфории, и только мягкое сдавливание руки вокруг моей талии привязывает меня к этому миру.
– Какое приключение, милая моя, какое приключение! – восклицает король, зарываясь лицом мне в шею. – Двадцать четыре человека охраны, и никому не известно о моем местонахождении.
Я молчу, да и к чему тут слова!
Как я и предполагала, в доме никого нет, только пара слуг, которые держатся в тени. Входит король, снедаемый любопытством и нетерпением; я уверена, что он раньше никогда не бывал в таком скромном жилище. Но ему известно, кто я есть и кем я не являюсь. Я не намерена стыдиться своего происхождения.
– Какая восхитительная комната! – восклицает он. – Такая маленькая и уютная. Такая маленькая, – повторяет он, оглядываясь вокруг. – Я чуть не цепляюсь макушкой за потолок! Какой уютной она от этого становится. – Он бродит по комнате, берет деревянный канделябр, с любопытством вглядывается в висящую над камином небольшую картину, написанную маслом, с изображением собаки. – И ковер… он из телячьей кожи?
Я тихонько запираю дверь; слугам были даны четкие указания, но им, возможно, будет трудно удержаться и не войти. Я с удовлетворением замечаю, что все готово: в кувшине стоит мадера, блюдо с маринованными яйцами, тяжелое фетровое одеяло на стуле у дивана. Я беру стакан молока, одиноко стоящий у серванта, и выливаю его в цветочный горшок.
– Я разожгу для нас камин, сир.
– Как интересно! Вы умеете разжигать огонь, моя милая? Вот так удивили! Какими же еще талантами вы обладаете, о которых я не знаю?
Я заливаюсь румянцем, а он смеется, жалея о двусмысленности высказывания.
Он устраивается на диване и смотрит на меня.
Вскоре весело пылает огонь, я сижу на полу у камина, грею руки, ощущая спиной его близость. Луи – мой Луи. Наконец-то. Я развязываю огромную накидку, и она бархатным озером падает вокруг меня. Я делаю глубокий вдох, оглядываюсь на него, взгляд мой исполнен неприкрытых надежд, счастья и любви.
Он присаживается рядом со мной на пол, у камина, до меня начинает доходить, что сейчас произойдет: должна признать, в своих мечтах так далеко я не заходила. Нежными пальцами он тянется к моей накидке, и от его прикосновений меня пронзает острая боль. Когда его пальцы касаются моей шеи, волос, его дыхание становится прерывистым, поверхностным.
– Милая моя, вы такая красавица! – выдыхает он, проводя руками по моему корсету, порывисто сжимая и массируя мою плоть.
Внезапно я оказываюсь в его объятиях, он накрывает меня своим телом, и я руками обхватываю его. Мы оба пытаемся справиться с моими одеждами – я как-то совсем не подумала о процессе раздевания, – но в конечном счете мы оба обнаженные лежим у камина. А потом я ласкаю его, ерошу его волосы, подстегивая войти в меня, сама подталкиваю его к своей добыче.
Когда все заканчивается, он лежит на мне, а у меня нет ни малейшего желания отпихивать его вспотевшее тело. Наоборот, мне хочется лежать так вечно, чтобы он продолжал пульсировать внутри меня, придавливать своим телом, испытывать неистовое желание ко мне.
Заниматься любовью с королем – раньше я ничего подобного не испытывала; король был жестким там, где Шарль был мягок, и мягок там, где Шарль был жестким. Мы лежим вместе всю ночь, в безопасности объятий друг друга, и я опять испытываю странное чувство, что мы знали друг друга всю жизнь и я наконец-то вернулась домой.
От Франсуа Поля Ле Нормана де Турнема
Улица Сен-Оноре, Париж
5 марта 1745 года
Ренетта,
Ваше молчание просто недопустимо. До нас дошли слухи, что Вам выделили комнату в мансарде, где, как всем известно, король удовлетворяет свои маленькие прихоти. Мы просто в смятении от известий о том, что, несмотря на все наши добрые советы, похоже, Вы решили ничего от него не утаивать.
Мы опасаемся, что Вы совершили серьезнейшую, непоправимую ошибку. Как же Вы могли запамятовать главное правило мужского естества: мужчина тут же теряет интерес, как только получает то, что возжелало его сердце? Неужели Вами настолько овладела женская глупость, что пара льстивых слов от могущественного вельможи вскружила Вам голову?
Ваша матушка слегла от беспокойства. Ей нездоровится, и Шарль постоянно интересуется Вашим местопребыванием. Если Вы не станете чаще писать или не вернетесь в Париж и не положите конец такому постыдному поведению, я не смогу обещать, что и далее буду держать его вдали от Парижа, как это было в прошлом.
Просто неприемлемо игнорировать наши советы после всего того, что мы, как семья, сделали для Вас. Прошу Вас, возвращайтесь в Париж, хотя я опасаюсь, что король и сам вскоре утомится от Вас и Вы возвратитесь домой. Мы нежно и искренне любим Вас и желаем всего самого лучшего.
Норман
Глава одиннадцатая
Я комкаю письмо Нормана. Я понимаю, что меня винят в том, что я не пишу, но я не в силах объяснить то, что никто и никогда не сможет понять.
Через год после бала в особняке де Вилль меня привезли сюда в закрытом экипаже, я вошла через черный ход, поднялась, вернее сказать, протиснулась по узенькой лестнице. А теперь я живу в этой маленькой комнатушке, которая благодаря любви стала идеальным гнездышком. Меня заперли в комнатушке, меня балуют, я нахожусь в полудреме и покое, оживаю только тогда, когда он со мной.
И несмотря на то, что меня изолировали от остальных обитателей дворца, я нахожусь в самом центре, потому что в этой комнате находится сердце короля. Я точно это знаю, но не могу объяснить ни дядюшке Норману, ни матушке, поэтому прячусь от них, как маленькая девочка, играющая в прятки.
Мы с королем безнадежно увязли в нашей безрассудной страсти; никогда прежде я не испытывала столь глубокой привязанности. Я влюблена в него до безумия, в чем я откровенно ему признаюсь, и он тоже признается, что любит меня. И не нужно притворяться, не нужно стесняться, робостью и невинной ложью можно наполнить мир ухаживания. В нашей любви нет места для сомнений.